Внезапный выброс

Глава VI. ЦЕНА ОПЛОШНОСТИ

Если бы самый прославленный прорицатель сказал Михею Кособокину в начале смены, что во второй ее половине на него найдет сущее затмение разума и с ним случится то, что случилось, он добродушно посмеялся бы над предсказателем или вообще не обратил бы на него никакого внимания. Слишком неправдоподобным показалось бы ему самому собственное поведение.

Воспользовавшись вынужденным простоем — не успели металлокрепь доставить, — он решил позвонить Комарникову и договориться с ним о встрече после работы. Егор Филиппович остался единственным из желанных гостей, кого Кособокин еще не пригласил на предстоящее семейное торжество. А торжество намечалось не малое: родился первенец. Сын! Да еще у родителей, которым перевалило за тридцать!

Отметить это событие Михей собирался через неделю, когда Паша окончательно оправится от нелегких родов, и время, чтобы пригласить Комарникова, у него еще было, но существовала другая причина, не позволявшая ему откладывать встречу со своим первым наставником и старшим другом. Он надеялся, что Егор Филиппович поможет ему уговорить Пашу не называть их сына Архимедом. «Архимед… — горько усмехнулся Михей, — Архимед Михеевич Кособокин!.. Смешно, ей богу смешно».

Но Кособокину было не до смеха.

Профессор, у которого Паша училась, был большим почитателем древнегреческого мудреца-ученого. И студентам любовь к нему привить старался. А Пашу Светлякову, как лучшую студентку, отличал особо. Редкие книги об Архимеде ей из своей профессорской библиотеки читать давал. И сделал ее поклонницей мудрого грека…

— Знаешь, Михей, — однажды сказала Паша, почувствовав приближение родов, — давай, если будет мальчик, назовем его Архимедом.

Михею так хотелось иметь сына, что он готов был смириться с любым именем. Возражать не стал еще и потому, что принял ее слова за шутку. Но когда понял, что Паша говорит всерьез, — было уже поздно. Она свыклась с этим именем, сроднилась и непоколебимо решилась назвать первенца только так — Архимедом.

— Пойми, — горячился Кособокин, — русский человек должен иметь русское имя.

Паша тоже нервничала, а ей, как кормящей матери, эти волнения были вредны. Тогда Михей надумал призвать на помощь Комарникова. Егор Филиппович в свое время познакомил подручного Михея со строгой и вспыльчивой лебедчицей Прасковьей Светляковой, а после был посаженным отцом на их свадьбе. Егор Филиппович также убедил Пашу, с отличием закончившую вечернюю школу, поступить в университет. Превратившись из Паши в Прасковью Кондратьевну, она теперь преподавала физику. Егор Филиппович помогал ей, классному руководителю, воспитывать трудных ребят. Она уважала Егора Филипповича, верила в его житейскую мудрость и не могла — Михей был убежден в этом — не посчитаться с его мнением.

Михей уверенно направился к телефону, но его опередил встречный звонок. Около аппарата оказался горный мастер. Назвал свою должность, фамилию. И вдруг, побледнев, переспросил: «Сколько?» Торопливо заверил кого-то: «Сделаю». Осторожно вешая трубку, беспомощно посмотрел на Кособокина.

— Диспетчер звонил, — наконец, сказал он, — выброс на «Гарном». Комарников там… И еще шестеро. Приказано двух членов шахтной горноспасательной команды послать. На откаточный. Для разведки…

Слова растерявшегося горного мастера ошарашили Кособокина. Но он тут же опомнился. Окликнул попавшегося на глаза молодого проходчика Зимина, приказал ему:

— Захвати самоспасатель. За мной!

На ходу снял с рамы свой самоспасатель, перекинул его через плечо и побежал, забыв на штабельке бетонных затяжек куртку, в кармане которой лежал газоопределитель. Бежал, думая о Комарникове.

Кособокин попал к нему сразу после горнопромышленного училища. Пять лет тот натаскивал его, неопытного паренька. Сделал из него мастера проходки. Выдвинул в бригадиры. Стал соревноваться с ним. А когда ученик впервые одержал верх — радовался больше, чем сам победитель. Егор Филиппович стал для Кособокина самым близким, самым дорогим другом. И вот он угодил под выброс. Эта весть потрясла Михея.

…«Мареевский» был ближе к «Гарному», чем другие участки. Потому-то диспетчер и распорядился послать на него членов шахтной горноспасательной команды не с какого-нибудь другого, а именно с «Мареевского» участка. Завернув на откаточный «Гарного», Кособокин, сдерживаемый какой-то подсознательной силой, вдруг остановился. Привычно шоркнул рукой по боку — кармана нет: куртка осталась на штабельке затяжек. С надеждой посмотрел на Зимина, хотя и знал, что газоопределителя у того тоже нет: замер газа — обязанность бригадира, и прибор выдается лишь ему.

Кособокин помнил, как опасно заходить в выработку после выброса, не установив состава ее атмосферы. «Надо ж забыть…» — выругался он и с размаху ахнул себя костистым кулаком по лбу. «Дурак, балда, разве ты не знал, что в десяти метрах от телефона стоят контейнеры с респираторами? Может, вернуться? Или послать Зимина? Он резвый, за полчаса смотается. И газоопределитель прихватит. Да, но пройдет целых полчаса! Включимся в самоспасатели и пойдем. Правда, срок их действия пятьдесят — пятьдесят пять минут… Если придется оказывать помощь, может не хватить. А зачем включаться сейчас? Заметим: воздуху недостает — тогда и включимся».

— Укороти ремень, передвинь самоспасатель на грудь, — скомандовал Зимину. — Станет тяжело дышать — включайся. Только сразу. Ну, айда.

На разминовке ремонтировали путь и разгребли балласт по сторонам. Идти по шпалам Зимину и Кособокину было неудобно, они то и дело оступались. Перебрались на обочину. Приблизились к бугорку из щебня и породы. Его вершина достигала половины высоты штрека. Наклоняясь вперед, Кособокин начал взбираться на него. Сделал шаг, другой, третий, посунулся в бок — и рухнул.

Очнулся. С трудом приподнял чугунную голову. Осмотрелся. Увидел напарника. Тот лежал вниз лицом шагах в трех от него. Спина Зимина судорожно вздрагивала. Кособокин бросился к нему и тут же словно бы провалился в бездну. Придя в себя, долго не мог сообразить — где находится и как сюда попал? Напряг память и отчетливо вспомнил: прежде чем начал падать, вдохнул слегка холодящего, как наркоз, воздуха, и тяжелый хмель закружил голову… Перед Кособокиным с неотразимой ясностью предстало все, что произошло с ним. Метан как газ, который почти в два раза легче воздуха, держался в верхней части штрека, под кровлей. Поднимаясь по откосу бугорка, Михей хлебнул газку, скатился вниз, где кислорода больше, а когда пришел в сознание — все повторилось снова.

Вспомнив о Зимине, Кособокин рывком встал на четвереньки. И если бы удалось подняться в полный рост, он и в третий, возможно, в последний раз, захлебнулся бы метаном. Спасла случайность. Пытаясь вскочить на ноги, он оперся о корпус висевшего на шее самоспасателя. Рука привычно нащупала и рванула кольцо. Пружина отбросила крышку, выпихнула из корпуса мундштук. Поймав его зубами, Кособокин сдавил нос зажимом, жадно втянул в себя чистый, сухой кислород. Голова прояснилась. Звон в ушах стих. Тело постепенно налилось прежней силой. Появилась уверенность в движениях. И он подполз к напарнику. Положил его на спину. Включил в самоспасатель. Вскоре Зимин открыл глаза, начал ворочаться. Кособокин лежа — о том, чтобы подняться хотя бы на колени, он теперь и думать боялся — закрепил на нем самоспасатель и стал прикидывать: «Ждать горноспасателей или, как только напарник силы в себе почувствует, начать помаленьку выбираться? До свежей струи — не больше сотни метров».

— Назар, может, поползем потихоньку? — спросил на выдохе.

— Погодь, Антипыч, — еле слышно ответил Зимин.

— Ну, ну, оклемывайся, — поспешно согласился Кособокин, признавая свою вину: его горячность и опрометчивость чуть не погубила их обоих.

Потянуло свежачком. Метан по-над кровлей уходил на квершлаг, а низом к ним устремился свежий воздух. Кособокин закричал от радости:

— Мы еще поживем, Назарка! — И притих. «Прости, Филиппыч, — мысленно повинился перед бывшим своим наставником, — не сумел помочь тебе и твоим товарищам. Голову потерял. Назарку Зимина чуть на тот свет не отправил и сам едва дуба не врезал».

Почудилось Кособокину, что слышит он голос Комарникова. Большая толща пород и угля разделяла их, а все же слова его различить можно было. «Опростоволосился ты, Михей, — укорял Егор Филиппович, — дюже опростоволосился. Не помощник ты нам. Думай, как Назарку спасти да Архимеда сиротой не оставить».