Вороная

Глава 19. Последний привет

— Они хорошо поют, — задумчиво протянула графиня Гендрикова, глядя на потолок.

— Мне на мгновение показалось, что мы вернулись в наши счастливые дни, когда в госпиталях давали концерты для раненных солдат, — отозвалась сидящая рядом Софья.

Молодые женщины сидели в одной из кают и через открытую дверь смотрели на покрытые изумрудной зеленью берега, на блестящие от солнечного света волны Тобола, на бриллиантовые брызги воды. Часовые стояли возле двери и то и дело поглядывали на них с неудовольствием и брезгливостью.

Раздался выстрел.

— Похоже, концерт окончен, — встревоженно подскочила с лавки графиня. — Что-то случилось? — спросила она у солдата рядом.

— Успокойтесь, дамочка, офицеры просто стреляют по диким уткам, что плавают недалеко от берега, — лениво отозвался он.

Графиня встретилась взглядом с баронессой, но ничего не сказала. Они ненадолго замолчали, слушая, как пустеет обойма за обоймой.

Софья первая начала разговор об ушедших временах; они болтали о прошлой жизни, обсуждали балы и общих знакомых. Охрана оглядывалась и посмеивалась над ними. Женщины переглянулись и, замолчав, решили вздремнуть, чтобы день прошел быстрее.

Баронесса проснулась, когда небо было совсем темное. Графиня все еще спала на лавке, укрывшись платком. Фрейлина попросила охранника выпустить ее на палубу. Он долго думал, стоит ли разрешать ей покинуть каюту, но в итоге позволил выйти на несколько минут. Она схватила с лавки потрепанный плед и выскользнула наружу.

В темных волнах Тобола отражалась круглая белая луна и россыпь сверкающих, словно бриллианты в ее колье, звезд. Она подошла к перилам и взялась за них двумя руками, пыталась рассмотреть хоть что-нибудь вокруг себя. Пустынные берега тихо дремали, окутанные темнотой. Ночной прохладный ветер освежал лицо и слегка трепал выбившиеся из прически темные пряди. Бодрящий, свежий запах воды напоминал о путешествии по Волге: с матерью, младшим братом, нянькой и гувернанткой они каждое лето отправлялись к дедушке в деревню под Казанью. Перед глазами вспыхнули ярким калейдоскопом картинки из детства: как краснолицые купцы в фуражках с лакированными козырьками пили на палубе чай за круглыми столиками, ели блины с красной икрой, обсуждая урожай, цены на пшеницу и металлы. Их кораблик останавливался в больших и маленьких городах. На причалах в Ярославле и Костроме толпились крестьяне: мужики в подпоясанных оборванных рубахах, простеньких брюках и лаптях, женщины в хлопковых сарафанах и стеганых коротких жакетах, в цветных платочках на головах. Их дети, одетые в заштопанные рубашки, поднимались на борт, чтобы продать ландыши. Запах цветов был настолько сильным, что весь воздух был пропитан их ароматом. Лето на Волге у нее ассоциировалось именно с этими цветами. Она украдкой коснулась тайного карманчика в складке юбки и убедилась, что букет Николая никуда не исчез.

«Надо будет вложить его в книгу, чтобы сохранить».

За ее спиной послышался пьяный, развязный голос Родионова:

— Приказываю вернуться в каюту!

Она обернулась. Комиссар невысокого роста приближался к ней, по пути откусывая то соленый огурец, то кусок хлеба.

— Или мне вам помочь? — на его лице расплылась липкая улыбка, глаза остекленели от выпивки.

— Нет, я уже ухожу, — тихо ответила она и поспешила к каюте.

Родионов дико рассмеялся за ее спиной.

До утра она не могла уснуть из-за нарастающей тревоги. Софья смотрела в открытую дверь на предрассветное небо. Сначала оно было темно-синим, потом сизым и теперь — розовым. Пароход загудел. Они прибывали в Тюмень.

Графиня Гендрикова проснулась от протяжного воя сирены и приподнялась на локте.

— Мы приехали? — спросила она сонно.

— Да, — кивнула Софья.

***

Пароход зашел в порт Тюмени. Софья сошла на берег сразу за детьми и домочадцами, и ее окружили два солдата. Она шла под конвоем вслед за матросом Нагорным, который нес Цесаревича. Впереди колонны шли три Великих Княжны, каждая так же, как и Софья, в сопровождении двух вооруженных солдат по обе стороны.

До железнодорожной станции их доставили в повозках. Рабочие на их глазах соединили ужасно грязные вагоны второго и третьего класса.

— Дети бывшего Императора и домочадцы сюда, — кричал Родионов. — Остальные в вагон для скота, там для вас поставили деревянные скамейки. — он обратился к учителям Цесаревича. — Можете не благодарить!

Он довольно улыбнулся и подошел к Хохрякову обсудить дальнейший ход дела.

Софья вошла в вагон и села рядом с генералом Татищевым. Всем жутко хотелось есть. Путешественники оглядывались по сторонам в поисках бабушек с корзинками, которые торговали пирожками. Софья вспомнила, как они с мисс Матер впервые приехали в Тюмень, тогда на перроне горожане продавали холодное мясо, хлеб, сыр и пироги. Ей стало так жаль себя, потому что в тот день они, аристократы, набросились на еду, словно голодные побитые собачонки, потому что в Петрограде все давно было по карточкам.

— Софья Карловна, — позвал ее лакей Императрицы Алексей Волков, — я захватил большую бутылку молока из Тобольска, кусок вареной говядины да булку хлеба. Если бы вы мне помогли, то мы могли сделать сэндвичи.

— У меня найдется складной нож, — Татищев начал шарить в карманах.

— А у меня есть пара стаканов, — сказала Великая Княжна Ольга и ушла в конец вагона к сестрам, чтобы открыть чемодан.

Пока Софья помогала Алексею делать бутерброды, генерал сказал в задумчивости:

— М-да, такое обращение не предвещает ничего хорошего от режима, установленного в Екатеринбурге. Я боюсь, что нас отделят от императорских детей.

Софья протянула ему хлеб с мясом и стакан молока.

— Говорите тише, чтобы девочки не услышали, — прошептала она.

— Как бы грустно это ни звучало, но наши дни сочтены, я это чувствую, — шмыгнула носом графиня Гендрикова. — Мне помогает только православная вера, она укрепилась во мне в последние месяцы заключения. Слишком много страданий нам пришлось перенести. Я совершенно отстранилась от материального и будто удаляюсь в высшие сферы, подальше от земных интересов.

Генерал Татищев положил ей руку на плечо.

— Будем верить в лучшее.

Лакей Волков вместе с Софьей отправились с едой в другую часть вагона, где расположились Великие Княжны и Цесаревич. Алексей был все еще слаб.

— Можно мне повидаться с мсье Жильяром? — спросил он у проходящего мимо Родионова.

— Нет! — отрезал тот и направился дальше, поскрипывая сапогами.

— Кажется, ему доставляет удовольствие отказывать нам и проявлять свою власть, — еле слышно шепнула Татьяна Ольге.

Софья положила перед ними хлеб с мясом. Она отметила, что они были спокойны и ни на что не жаловались.

***

Екатеринбург, 1918 г.

Поезд мерно покачивался, увозя детей и свиту все дальше от Тобольска и Тюмени. Софья смотрела в окно, где почти ничего не было видно. Сумерки сгущались над верхушками деревьев и темной густой пеленой оседали в траве. В небе зажглись первые звезды. Они ей напомнили небольшие, но очень элегантные жемчужные серьги-капельки, которые ей подарил отец по случаю назначения фрейлиной, и подумала, что обязательно надела бы их на свою свадьбу… Мысль почему-то скользнула к Николаю, но она отогнала ее. Нехорошо думать о своем счастье в тяжелые для семьи Императора времена. Но через мгновение она снова вспомнила его голубые глаза с темной оторочкой и улыбнулась украдкой. «Надеюсь, мы еще увидимся…», — думала она, глядя на проплывающие мимо окон темные леса.

Еще она грустила из-за того, что в той коробочке осталась рубиновая брошка, подарок Великой Княжны Татьяны. Это было самое любимое ее украшение. Она была жизнерадостно-прекрасной, с теплым свечением, напоминала о времени, когда все было хорошо. Софье всегда особое удовольствие доставляло рассматривать украшения и носить их на праздники. «Когда вернусь в Тобольск, первым делом заберу в доме купца коробушку… Интересно, как там милая мисс Матер? Стало ли ей лучше?», — она отпила бледный чай из граненного стакана.

Баронессе на мгновение показалось, что поезд едет слишком долго. Может быть, их везут вообще не в Екатеринбург? Волнение начало ворочаться в душе, и как раз в этот момент поезд начал замедлять ход. После полуночи он остановился в темном лесу, далеко от города. Снаружи послышались голоса, мимо окон прошли несколько солдат с винтовками. Софья встревоженно посмотрела на Настеньку, и графиня ответила ей испуганным взглядом.

Дверь со скрежетом открылась, и в вагон вошли два незнакомых комиссара.

— Вы прибыли на товарную станцию Екатеринбурга, но так как сейчас ночь, вам придется остаться в поезде до утра, — сказал один из них и удалился к Хохрякову и Родионову, они что-то тихо обсуждали в темном закутке вагона.

Софья прилегла на подушку в раздумьях и не заметила, как задремала до утра. Проснувшись от нескольких часов беспокойного сна, она посмотрела в окно. Из свинцовых туч моросил дождь, платформа была грязная и мокрая, в лужах отражалось обшарпанное здание станции. Кругом шумел сосновый лес. Подняв глаза на коллег, поняла, что они тоже уже не спали. Прохлада утра обхватывала их шеи холодными пальцами, отчего они по очереди вздрагивали, встряхивая в теле остатки тепла. Двери вагона затрещали, и внутрь завалился комиссар. По его красному лицу с заплывшими глазами угадывалось особое отношение к выпивке.

— Я — комиссар Авдеев, — заорал он полупьяным голосом. — Приказываю всем покинуть вагон! Девицам выйти первыми, — он ткнул грязным пальцем на Великих Княжон. — Далее их братец. Потом все остальные.

— Детей везут к родителям? — спросила Софья у комиссаров.

Родионов и Хохряков проигнорировали ее вопрос, пройдя мимо.

Она подошла к Великим Княжнам и Цесаревичу, поцеловала и благословила каждого на прощание, едва сдерживая слезы.

— Софья Карловна, не переживайте, через час мы снова будем вместе! — сказала Татьяна, погладив ее по щеке, на что стоящий рядом часовой зловеще ухмыльнулся.

Ольга, Татьяна и Анастасия шли по платформе и несли в руках чемоданы и своих маленьких собачек. Софья смотрела в окно поезда, как Нагорный хотел помочь одной из них, но вооруженный солдат, шедший рядом с ними, что-то закричал и навел на него винтовку. Матрос покачал головой и понес Цесаревича дальше.

Софья и Настенька, держась за руки, молча смотрели, как дети царя садятся в экипажи с извозчиками. Через несколько минут платформа опустела, их увезли.

— Генерал Татищев, графиня Гендрикова, госпожа Шнейдер, камердинер Волков — вы отправляетесь в тюрьму, — небрежно кинул Авдеев, — в остальных более не нуждаемся, местный Совет рассмотрел ваши дела, вы свободны, можете идти на все четыре стороны, — и вышел из вагона.

Генерал взял руки Софьи в свои и заглянул ей в глаза. Она почувствовала, что они больше никогда не встретятся. Настенька обняла ее в слезах и шепнула ей на ухо, чтобы она была счастлива и постаралась выжить. Солдаты вывели арестованных, и Софья, было, направилась за ними, но охрана закрыла ей выход из вагона винтовками.

— Стоять, гражданочка! — грубо буркнул один из них.

И только когда их увезли, баронессе разрешили выйти. Софья шла по платформе и не знала, куда ей идти, ведь в Екатеринбурге она не знала ни души. Пепельное небо плакало вместе с ней по Царственным Узникам.

— Подождите! — кто-то крикнул сзади, но она не поняла, что обращаются к ней, и продолжала тихо плестись по платформе с потертым чемоданом.

Ее схватил за локоть какой-то солдат, отчего она вздрогнула.

— Не бойтесь! — сказал он. — Я покажу вам главную станцию, где стоит вагон с вашими людьми.

Она посмотрела на него с недоверием, но все же отправилась за ним. К ее удивлению, солдат сдержал слово и довел ее до вагона, где до сих пор находились слуги и учителя: мсье Жильяр и мистер Гиббс. Они обнялись и остались еще на ночь в вагоне, пока прислуга узнавала в городе, куда же отправили детей Царя.

***

— У меня постоянно такое чувство, будто за нами кто-то крадется. То же самое я чувствовала в Тобольске, — сказала Софья мистеру Гиббсу.

Они сидели в привокзальном ресторанчике и пили чай.

— Неудивительно, — фыркнул мсье Жильяр. — Ведь по обе стороны от нас сидят солдаты.

Софья огляделась вокруг. Через окно она видела, как по дороге ездили автомобили с комиссарами, с немецкими генералами и сестрами милосердия.

— Я узнал, что в Екатеринбург сегодня прибыла миссия Немецкого Красного Креста в связи с репарацией бывших военнопленных, — шепнул мсье Жильяр. — Большевики делают все, чтобы угодить им.

— Похоже, немцы теперь играют огромную роль после Брест-Литовского соглашения, — мистер Гиббс задумчиво потер щеку ладонью.

— Лично я им не доверяю, — Софья все еще смотрела в окно ресторана. — Мне кажется, мы все равно находимся с ними в состоянии войны. Думаю, что Император не признает мирный договор, заключенный большевиками с ними.

Официант принес чай, хлеб с маслом и джемом.

— Можем ли мы им как-то помочь? — спрашивала будто сама у себя Софья.

— Так, чтобы не навредить им, вряд ли, — ответил ей мистер Гиббс. — Слишком сильно мы раздражаем комиссаров. Кроме того, у нас мало денег, нам остается только ждать.

Софья подумала о своей коробке с драгоценностями, она сейчас жалела, что целое состояние было спрятано где-то в Тобольске. Где? Она и сама не знала. Предположила, что можно было бы поторговаться с большевиками и выкупить Царя с Семьей на эти деньги.

Они увидели в дверях вокзального ресторана кухонного служителя Пюрковского, он вернулся из города. Встретившись взглядом с Софьей, он подошел к их столику, что-то шепнул мистеру Гиббсу и быстро выскочил вон, ушел в сторону вагона.

— Что он сказал? — не выдержала баронесса.

— Жители города даже не подозревают о присутствии в городе Императора, настолько все секретно, — сказал чуть слышно учитель. — Но…

Мсье Жильяр и Софья нагнулись к нему ближе.

— Один человек сказал ему, что их отвезли в дом некого Ипатьева. Он расположен в центре города, огражден высоченным забором, и окна его замазаны краской!

Софья поднесла руку к губам в изумлении. Какое-то время они просидели молча, обдумывая новую информацию, после чего баронесса заявила:

— Во что бы то ни стало я найду этот дом! Вдруг мне посчастливится увидеть кого-то…

***

Несколько дней фрейлина ходила вокруг особняка Ипатьева. Она то шла, то останавливалась, чтобы проверить не следят ли за ней. Обстановка была точно такая, как ее описал кухонный служащий, из-за высокого забора почти ничего не было видно.

В один из дней она изобразила, будто заходит в банк. Зашла и быстро вышла, остановившись на крыльце. Оттуда как раз был хороший обзор на особняк. Ворота открылись и на территорию дома заехала машина. В этот момент открылась форточка, в которой мелькнула нежная белая ручка в розовом рукаве блузы.

«Это рука Великой Княжны Марии или Анастасии!», — мелькнула радостная мысль. — «Они живы, и, похоже, действительно, все вместе».

Несколько дней баронесса приходила на это место, чтобы еще раз увидеть кого-то. Но удача больше не улыбнулась ей. Однажды фрейлина вернулась в дешевую гостиницу, которую они с учителями сняли в ожидании изменения ситуации. На крыльце ее ждали два солдата, которые вручили ей бумагу.

— Что это? — Софья развернула конверт и прочитала вслух, — Письменный приказ от Совета покинуть территорию Пермской губернии в течение двенадцати часов, предписано поселиться в Тюмени.

— Убирайтесь отсюда! — хохотнул один солдат, и они ушли с чувством выполненного долга.

Такие же письма пришли и учителям. Мсье Жильяр, мистер Гиббс и баронесса Буксгевден оплатили на последние деньги вагон четвертого класса, который подцепили к бесконечно длинному составу беженцев с восточного направления. Поезд отправился в Тюмень.

— Может быть, в том городе власти будут более сговорчивыми и чуть позже дадут разрешение вернуться в Екатеринбург? — спросила Софья у учителей.

— Возможно, — мистер Гиббс пожал плечами. — Я надеюсь, что нам когда-нибудь удастся связаться с несчастной семьей, которая оказалась в лапах Уральского Совета полностью изолированной от мира.

Софья вспомнила нежную ручку одной из княжон в окне дома Ипатьева. Это был последний взгляд, который она смогла бросить на кого-то из них.