Восьмиклассница

Глава 18

Романтическое настроение Кати закончилось на следующий день на уроке немецкого с 11Б. Чижов явился на урок. И не просто как обычно, а с разбитой физиономией. Его левый глаз был подбит и отёк.

Катя расстроилась, но не стала при всём классе высказывать своё недовольство, а только осудительно на него посмотрела и произнесла строго:

— Останьтесь после урока, Чижов.

На задних партах кто-то шёпотом продекламировал строки из "Красавицы" Фактора-2:

"После всех уроков мы остались с ней вдвоём

Думал я, сейчас пойдём, шампусика попьём, но облом!.."

Последнее слово прозвучало особенно громко, и по классу пронеслась волна хихиканья. Чижов с места запустил в юмориста первым попавшимся под руку предметом — пеналом своей соседки по парте, на что та отреагировала обиженным "Ээээй!", и, развернувшись обратно, встретился с Катиным недовольным взглядом. Она была, мягко сказано, возмущена и недоумевала, с какой лёгкостью его можно было вывести из себя и как просто он умел впутываться в различные разборки. Насколько он легкомысленный и безответственный! И как она ещё вчера могла допустить мысль про какие-то там чувства?! Внутри у неё всё кипело. И на её лице было написано, что её переполняли досада и разочарование, и прочитав это в её глазах, Чижов словно опомнился, поправил стул и оперев голову о кулак, которым он одновременно закрывал подбитый глаз, потупил взгляд и успокоился.

После урока класс довольно быстро опустел, Чижов же, договорившись со своими парнями, чтобы подождали его во дворе, без лишних напоминаний остался сидеть на месте. Видимо, он чувствовал свою вину перед Катей. Последний школьник закрыл за собой дверь, и они остались в классе один на один. (*Вот здесь представьте себе проигрыш из вышеуказанной песни*)

Катя помнила, как часто он отвечал с издёвкой и отрицанием на её попытки его чему-то учить, и внутренне было уже подготовилась к очередному батлу:

— Чижов, Вы же неглупый парень, опытный, да и логическое мышление у Вас работает хорошо, — начала она решительно и чересчур учтиво, как обычно чувствуя себя в роли учительницы, — Вас жизнь ещё не научила, что мордобоем проблемы не решаются?

— Как раз-таки некоторые проблемы только так и решаются, — ответил Чижов спокойно, сидя посреди пустого класса на своём месте, — Ты просто жизни не знаешь ещё.

— "Жизни не знаешь"! Да, такой жизни не знаю! И знать не… — завелась было Катя, но вспомнив про цель разговора и про то, что она хотела быть выше всех этих словесных перепалок, постаралась успокоиться и добавила тихо:

— И ругаться с Вами… с тобой… не хочу. Помочь хочу, понимаешь? — она подошла к его парте, оперлась руками о стол и посмотрев ему прямо в глаза строго, но заботливо добавила:

— Может пора успокоиться? Тебе одной условки мало? Хочешь ещё?

Её мнимое хладнокровие было наиграным и Катя изо всех сил старалась не подать виду, как сильно колотилось её сердце в этот момент.

Проскользнув взглядом от лица Кати к её груди (а поза её располагала заглянуть в приоткрытую на пару верхних пуговиц рубашку), Чижов щурясь на подбитый глаз отвёл взгляд на верхушки деревьев в окне и задумчиво ответил:

— Да что ты вообще знаешь?

Катя выпрямилась и немного покраснев, одёрнула рубашку. Сейчас был точно тот момент, к которому она готовилась заранее: ответить не вопреки словам Чижова, а наоборот, согласиться с ним и дать ему возможность выговориться.

— Да, многого не знаю. Ну, так, расскажи.

Чижов не ожидал такой просьбы с её стороны, но после небольшой паузы, всё также глядя в окно, начал:

— Мне ту условку вообще ни за что дали. По дури, молодой был… Там разборки были ночью в парке, не знаю кто и чего не поделил, но чувака одного ножом порезали… А мы с пацанами как раз через тот парк шли, поддатые, из клуба, а там менты всё оцепили, ну мы под замес попали, в ментовку нас и загребли… Ладно, если б реально было за что! Обидно даже…

Он замолчал, всё также задумчиво глядя сквозь оконную раму куда-то вдаль. Катя, ожидая продолжение рассказа, нетерпеливо спросила:

— Ну, потом ведь и суд был? Если осудили, значит, всё же было за что? Суд-то по справедливости решает.

— "По справедливости", как же! — он не на шутку разгорячился и глянул на неё недовольно исподлобья, — Повесили мне левое дело. Нож складной у меня нашли, типо улика. А я нож всегда с собой ношу, и чё? — он хлопнул себя рукой по бедру, где находился карман, — Да и я, что — идиот что ли, давно б нож скинул, если б это я был!…и мы, главное, всю ночь в клубе туссовались, все подтвердить могут! Да только хозяин клуба слился, мол, не было нас там, малолеток не пускаем. За свою шкуру затрясся, с*ка. А ментам это как раз на руку, выходит, дома не был, у бабки не был, непонятно где шлялся, алиби нет, пьяный к тому же, и левак припаять можно! Главное — план выполнен, дело закрыто! Спасибо, хоть, наркоту ещё какую не подкинули, а то б и в колонию загреметь мог. Что им стоит, списать пару кило товара на левак, а самим на нем нажиться? Известная схема!.. А ты про справедливость… Ты ещё скажи, что мусора — стражи закона!

— …А что, разве не так?

Чижов посмотрел на Катю неистовым взглядом, выражавшим сильнейшую степень презрения и разочарования:

— Где? Где вас, учителей, только берут таких!? Да тебе в детском саду работать — не место с твоим-то наивным мышлением!

Он встал и взяв свою спортивную сумку вышел из класса.

А Катя, оставшись стоять одна посреди пустого кабинета, снова расстроилась, потому что разговор их в очередной раз не привёл ни к чему хорошему, только обострил их настолько разные взгляды на мир. Теперь она в общих чертах знала, за что Чижов получил условный срок, к счастью не за побои, как она привыкла думать, а просто по случайному стечению обстоятельств. Да, возможно, не всё было в этой истории по справедливости и по-настоящему он и не виноват, но её всё больше обезоруживало и смущало даже не это, а его противоречивая натура. Его грубый тон, в котором он только что говорил с ней, взгляд полный презрения… И этот человек может быть в неё влюблён? Да разве так себя ведут при — да хотя бы даже обыкновенной человеческой — симпатии? А она сама? Теперь она, если и могла допустить мысль о симпатии к нему, то только к той его половине, которая отвечала ей взаимностью. Вот этот второй Чижов, который то и дело пробивался наружу, с его обвинениями в её адрес и совершенно противоположным взглядом на жизнь, был ей чужим.

****

В юности Катя вела дневник, где записывала свои девчоночьи переживания, все подробности о том, как и где они пересекались с Ромой, тексты любимых песен и ещё много всего другого. Придя домой, она достала из полки стола новую тетрадь, с собакой на обложке. Её ей кто-то когда-то подарил, давно, ещё до переезда. И вот, наконец пришла и её очередь. Катя решила снова начать писать. О своих чувствах. О Чижове. Быть может записи помогут ей разобраться в нём, в её отношении к нему да и в себе самой?..

"А она излагает себя и эмоции письменно…" — вдруг промелькнула у неё в голове строка из песни Город 312.

— А это, кстати, идея! — прошептала Катя отложив тетрадь и, взяв в руки гитару, начала подбирать мелодию. Предстоял праздник весны в школе, и её ожидало очередное выступление по просьбе директора. А эта песня, казалось, была точно той, что надо. Про весну. И про них.