Вражда

Глава 18

По мне моментально открыли огонь. Затрещали автоматы, защёлкали одиночные выстрелы карабинов. Один боец улёгся пузом на землю, поставил на сошки пулемёт и выпустил длинную очередь. Остальные стреляли на ходу, двигаясь в мою сторону. Все они были одеты в форму особой дружины — форму, которую я и сам когда-то носил.

Перестреливаться с этой пятёркой, да ещё на таком большом расстоянии казалось пустой тратой времени. Мне срочно требовалось попасть на базу, где охрана лаборатории держалась из последних сил.

Пули летали совсем рядом. Я пригнулся и побежал к укрытию — поблизости находилась мелкая ложбинка, где меня не должны были достать. Усевшись среди зарослей ягеля, я прижал к себе карабин, обхватил голову руками, сгруппировался. Выстрелы смолкли — противник потерял меня из виду. Минута медитации — и сознание понеслось над просторами.

Пять солдат осторожно двигались в мою сторону, но меня они не интересовали. База находилась совсем близко, и я должен был оказаться там как можно скорее.

Ворот были открыты. Бойцы спецотряда рассредоточились по территории, попрятавшись за постройками, что стояли вокруг большого одноэтажного здания в центре. Именно там, в главной лаборатории, засели наши люди, которых расстреливали со всех сторон, не давая им высунуться.

Выбрав удобную позицию, я переместился к воротам.

На въезде находился пост охраны, а сразу за воротами — вереница жилых модулей. Четверо бойцов заняли позиции за ними по обе стороны дороги и били по окнам главного корпуса, стены которого превратились в решето. Несколько солдат спецотряда укрылись за длинной постройкой, расположенной совсем близко от лаборатории. Они находились метрах в двадцати от своей цели, но идти в лоб пока не рисковали. Похоже, хотели выбить всех защитников, чтобы потом спокойно занять здание. Однако наши не сдавались, хоть и отстреливались весьма вяло.

Тут было два убитых наёмника из «Русского воинства», ещё три валялись на дороге, ведущей к главному зданию, там же — труп в серой униформе дружины Востряковых. Своих бойцы спецотряда унесли, а наши так и остались лежать.

Моего появления никто не ожидал. Я оказался за задним рядом наступающих. Один из бойцов, что перезаряжал автомат, заметил меня и принялся кричать своим, что их атакуют с тыла. Все четверо тут же развернулись. На меня уставились окуляры приборов наблюдения, закрывающие лица воинов, и стволы автоматов.

Вокруг правой ладони я создал силовой заряд и, объединив его со стихийной энергией огня, выпустил в двух солдат, что находились за жилым модулем справа. Волна пламени ударила их. Одного швырнула на дорогу, другого впрессовало в стальную стену. Оба горели. Создав такую же комбинацию, я направил волну в двух парней, которые сидели за модулем левее.

Вихрь чудовищной силы, которым я уничтожили сотню наёмников на базе дружины, в данном случае вряд ли был уместен. Он требовал больших энергозатрат, да и рушить всё вокруг не хотелось. Поэтому я решил атаковать средними волнами, создавать которые научился совсем недавно.

Один боец неподвижно лежал на дороге, объятый пламенем, двое катались по земле, крича и пытаясь сбить огонь, четвёртый поднялся и, не обращая внимания на горящую одежду, принялся стрелять по мне. Я навёл на него карабин и нажал спуск энергоблока. Синий луч пронзил пространство — во все стороны разлетелись руки, ноги и части амуниции, брызнула кровь, каска подскочила и упала на дорогу. Затем я в упор расстрелял из карабина двух горящих солдат.

Двинулся дальше. Солдаты, которые прятался за длинной постройкой, меня тоже заметили. Теперь все, кто находился на центральном направлении, сосредоточили огонь на мне. Ближайшему бойцу я снёс лучом половину тела, попутно разворотив стену, за которой он прятался. Третий луч поразил ещё одного, но этот оказался сильнее: он отлетел метра на два, а в следующий миг вскочил и с криком «Отходим!» бросился за ближайшее укрытие. Остальные четверо ринулись за ним. Я шибанул их огненно-энергетической волной. Достал двоих. Один упал, но тут же поднялся и убежал, а второй так и остался неподвижно догорать на дороге.

Больше мне никто не препятствовал. Путь к главной лаборатории оказался открыт. Я сменил на ходу батарею энергоблока. Моя собственная энергия даже не думала заканчиваться, силы было много.

Когда добрался до входа в лабораторию, заметил слева ещё группу солдат, засевших возле пункта связи и радиовышки. Они тоже открыли по мне огонь, я в ответ принялся палить из карабина и подствольного энергоблока. Лучи раскурочили угол ещё одной постройки, образовали воронку в земле. После этого группы и след простыл. Больше по мне никто не стрелял.

Воцарилась тишина. Я огляделся по сторонам — никого. Моё появление переломило ход сражения, нападающие в который раз оказались отброшены. Но этого было мало. Мне требовалась полная победа.

Я направился к радиовышке. За развороченным модулем валялась чья-то нога, от которой шёл кровавый след. Чуть подальше — красные ошмётки и каска. Рядом лежал боец с оторванной по самую ключицу рукой. Но у этого ноги были на месте, значит, разнесло кого-то другого. Этот ещё шевелился, и я прикончил его выстрелом в голову.

Добежав до следующего строения и выглянув из-за угла, я увидел, как несколько солдат спецотряда улепётывают к взлётной полосе. Похоже, они поняли, что ловить им тут нечего, и хотели удрать с концами. Но этого нельзя было допустить.

Я зарядил последнюю батарею, уселся на дороге, упёрев карабин прикладом в землю, и сосредоточился. Через пару минут моё сознание снова оказалось вне тела, и передо мной предстала полная картина происходящего.

Отряд противника оказался разбит на три группы. Первая добралась до взлётной полосы и заняла оборонительную позицию. Десять человек засели в складках местности, держа под прицелом базу и прикрывая радиста и, судя по всему, офицера, который с кем-то общался через переговорное устройство переносной радиостанции.

Вторая группа, в которой насчитывалось двенадцать человек, вышла за территорию базы с другой стороны и теперь двигалась к своим по большой дуге, держась на большом расстоянии от ограды. Пятеро солдат, что первыми вступили со мной в бой, тоже направлялись к взлётной полосе. Сомнений не оставалось: ребята решили свалить.

В следующий миг я оказался возле основной группы.

— Что за чёрт? — воскликнул боец, увидев, как я поднимаюсь на ноги в десяти метрах от него. — Он тут! Противник!

Я сосредоточил в руках энергию. Треск стрельбы разорвал тишину и тут же смолк. Огненный вихрь средней мощности пронёсся над местностью. Со всех сторон раздались душераздирающие вопли. Один солдат катался по земле, охваченный пламенем, другой лёжа сбивал с себя огонь, третий живым факелом ринулся прочь, но упал, не пробежав и десяти метров. Он попытался ползти на четвереньках, но и это у него не получилось. Упал и замер. Ещё двое тихо догорали передо мной на почерневшей траве.

Остальным повезло больше. Кому-то удалось укрыться в складках местности, кого-то защитила энергетическая оболочка. Офицер и радист выжили. Офицер встал, сбил языки пламени с одежды и поднял руки. Радист последовал его примеру, рация его превратилась в груду почерневшего металлолома. Каски и приборы наблюдения с обоих сорвало.

— Мы сдаёмся! — крикнул офицер — невысокий парень с плавными чертами лица. Выглядел он очень молодо, лет на двадцать.

Я не задавался целью перебить всех. Гораздо выгоднее было взять их в плен.

— Прикажи остальным сложить оружие, — приказал я.

— Вы уничтожили рацию. Я не смогу сказать им.

— Иди и приведи их. И пусть все сложат оружие. Тогда не трону.

Минут через двадцать все бойцы спецотряда, которые выжили в этом кровавом сражении, сидели обезоруженные на земле. Неподалёку лежали раненые. Санинструктор перебинтовывал их, колол обезболивающее.

Передо мной стоял молодой офицер в обгоревшей униформе — капитана Иван Воротнынский. Он возглавлял отряд особой общесоюзной дружины, переброшенный сюда рано утром. Сейчас парень имел вид провинившегося мальчишки.

— Что вы здесь делаете, господин капитан? — поинтересовался я.

— У нас было задание захватить научную базу, — Воротынский с виноватым видом смотрел в землю. — Мы не ожидали встретить серьёзное сопротивление. Никто не должен был пострадать.

— Кто приказал?

— Я подчиняюсь майору Вельяминову. От кого исходил приказ, мне неизвестно.

— Майор Вельяминов? Хм. Знакомые люди. Что ж, всё понятно. Вы пришли на мою землю, убили моих людей, нанесли материальный ущерб. Вашим семьям придётся выложить солидную сумму.

— Мы выполняли приказ. У нас тоже многие погибли.

— Мне искренне жаль, что так получилось. Но вы убивали моих людей, в том числе, дружинников моего рода. Я не мог оставить их не отмщёнными.

У меня при себе не было браслетов-нейтрализаторов, но их иногда носили солдаты, чтобы брать в плен врага, ведь за энергетиков часто можно было получить хороший выкуп.

— Браслеты. У кого есть браслеты? — я окинул взглядом сидящих на земле солдат.

— Сложите браслеты, — потребовал капитан у своих подчинённых. — Господин воевода, прошу не надевать их на раненых. Без подпитки внутренне энергией некоторые могут умереть. Мы не станем сопротивляться, а раненые — тем более.

Браслетов оказалось мало — десять штук, поэтому нейтрализовать удалось не всех. Но это и не требовалось. Вряд ли после всего случившегося многие рвались в бой.

Капитан оказался достаточно сильным энергетиком четвёртого ранга. На него я браслет, разумеется, надел. Затем отозвал в сторону, чтобы пообщаться по поводу выкуп. Подобные вопросы решались в первую очередь с командованием, и капитан дал мне номер майора, через которого я должен был связаться с высшим руководством.

Я стоял на краю и смотрел на серую равнину, что раскинулась передо мной огромным мёртвым пространством. С земли пятно казалось гораздо больше, чем с высоты птичьего полёта. Здесь, на границе аннигилированной зоны, всегда приходило ощущение, словно ступаешь в потусторонний мир — чужой и жуткий. Сколько раз я уже посещал пустошь и никак не мог привыкнуть к этому.

Дул ветер, разнося по округе смертоносную пыль. Она оседала на растительность, убивая её, касалась моей кожи и одежды, щипала глаза и ноздри. Обычному человеку тут не выжить без специальной экипировки, но для меня аннигилированная материя опасности не представляла.

Сегодня я впервые после возвращения из небытия оказался в серой зоне, и мне было страшно — страшно от того, что пустошь может снова поглотить мой рассудок или сломать реальность, которая в последние месяцы более-менее стабилизировалась. И всё же я должен был встретиться со своим страхом, заглянуть ему в глаза.

Я снял высокие армейские ботинки, стянул носки, подвернул штаны — одежда и обувь тут могла быстро испортиться. Мои ступни коснулись песка — он был колючий и холодный. Я сосредоточил в ногах энергию, чтобы та защищала меня от смертоносного воздействия серой пыли, и медленно пошёл вперёд.

Пройдя десять шагов, остановился, огляделся. Тут не было ничего — только мёртвая земля. Дальше углубляться не хотелось.

Я сгрёб горсть песка, раскрыл ладонь и стал ждать, когда тот начнёт улетучиваться. Сосредотачивал энергию и так, и эдак, но ничего не происходило. Бесцветная пыль оставалась такой же, как и прежде, она не менялась, не исчезала, и это вызывало досаду и разочарованию. Сон оказался всего лишь сном, он не сбылся, он не стал реальностью. Я до сих пор не имел никаких возможностей воздействовать на мёртвую материю.

Сегодня в лаборатории работа не шла, учёных эвакуировали в Усть-Печорск вместе с ранеными и пленными. На базе творилось чёрт знает что: трупы, кровь, разорванные тела, побитые окна, изрешечённые стены. Пострадало кое-какое оборудование. Это явно не входило в планы захватчиков, но тем не менее, подгадили они нам знатно. Теперь лабораторию придётся восстанавливать, покупать или ремонтировать оборудование, доставлять новые модули. Я надеялся, что выкуп за пленных покроет расходы, но вряд ли стоило рассчитывать выручить за них такую же сумму, как за Константина Голицына. Вся эта молодёжь оказалась из не самых знатных и не самых богатых боярских родов. Исключение составляли Воротынский и ещё два княжича.

Но повреждение материальной части — полбеды. Здания можно восстановить, оборудование — купить новое, а вот трёх дружинников моего рода, сложивших головы при защите лаборатории, уже не вернуть ни за какие деньги. А ведь среди них были родственники. Сегодня, например, погиб один из «вторых» сыновей моего троюродного деда. А ещё погибли два учёных, один из которых являлся серьёзным специалистом, практически незаменимым в данных условиях. И всё благодаря усердию баранов из спецотряда.

Наёмники «Русского воинства» тоже понесли большие потери — двадцать пять человек убитыми. И восполнить их было не так-то просто. ЧВК Борецких славилось тем, что туда набирали не абы кого, а профессионалов своего дела из энергетиков и мастеров рун. Управлять усиливающими знаками было под силу не каждому, обучение данному ремеслу требовало много времени, поэтому любая такая стычка, как сегодня, больно била по военной мощи Новгорода.

Всю вторую половину дня и всю ночь летали вертолёты, вывозя раненых, убитых и живых. Что дальше делать с компанией, я плохо представлял. Впрочем, беспокоиться мне стоило разве что за финансовую составляющую. Вся организационная часть ложилось на плечи директора.

Одно хорошо — в аэропорту Усть-Печорска нам больше никто не мешал. Под вечер военные улетели, оставив город в нашем полном распоряжении.

В Усть-Печорске у нас была небольшая база с тремя гаражами и двухэтажным административно-бытовым комплексом. На первом этаже находились раздевалка и склад, а на втором — четыре кабинета.

Кабинет начальника базы оказался тесным, паркет был истёрт, краска на стенах — запачкана, а старый шкаф ломился от технической документации. Но мне всё это не помешало устроиться здесь, чтобы решать различные вопросы. Пленных же разместили на первом этаже.

Просидел до ночи. Мне постоянно звонили. Проблемы были серьёзные, ведь армия СРК, как оказалось, напала не только на нашу лабораторию. Атаке подверглись несколько предприятий и месторождений, принадлежащих новгородским князьям. Особенно сильно досталось Белозёрским. Возле двух их нефтяных скважин до сих пор шли бои. Однако в других местах охрана, которую в последние дни мы существенно усилили, атаки благополучно отбила.

А вечером позвонил генерал Кантемиров, возглавлявший общесоюзную особую дружину. Через него предстояло вести переговоры о выкупе пленных, поэтому он первым делом поинтересовался их состоянием. Я рассказал, что знал о раненых, заверил, что пленных накормили и по возможности оказываем им медицинскую помощь.

— Я свяжусь с родственниками и организую передачу выкупа, — генерал говорил низким ровным голосом, который мне показался весьма миролюбивым.

— Тогда буду ждать вашего звонка. Пленных мы перевезём в Новгород. Медицинская помощь будет, но это тоже деньги, так что имейте ввиду. И да, я бы посоветовал вам впредь не лезть к нам. Не знаю, кто там наверху решил, что можно безнаказанно напасть на нас, но это так. Как это расценивать? Я не понимаю. Канцлер объявил Новгороду войну? Зачем ваши люди убивают наших? Надо внести ясность, вам не кажется?

— Да понимаю я, — в голосе генерала послышалась досада. — Думаете, мне это нравится? Никому не нравится. Но был приказ. Остальные вопросы к Голицыну. Это у него к вам какие-то претензии.

— Значит, мы с вами теперь враги?

— Не хотелось бы говорить столь категорично. Я стою на более умеренных позициях, чем канцлер, и не считаю вас преступникам. Но и приказ нарушить не могу.

— Понимаю. Сложная ситуация. Но выбор придётся сделать. Ведь если вражду не остановить, молодёжь из знатных родов и дальше будет гибнуть, а ненависть будет множиться. Новгород не сдастся и не уступит ни клочка своей земли.

— Что поделать. Будем воевать, значит… А куда деваться? Мы, конечно, не хотим, и вы тоже, полагаю, не хотите. Но канцлер настроен серьёзно.

Интересный получался разговор. Никто из нас не хотел воевать, никто не считал друг друга врагом, но правительство подталкивало обе стороны к противостоянию.

— Вы правы, не хочу, — подтвердил я. — Более того, я уверен, что если канцлер отбросит свои личные эмоции и посмотрит, наконец, на ситуацию трезвым взглядом, то поймёт, что раздоры в СРК не в его интересах. Не в чьих интересах. Новгород готов идти на переговоры, я согласен мириться, несмотря на все разногласия с Голицыными. Мне прекрасно известно, сколь амбициозен этот род, но ради общего блага кое-кому стоит поумерить свой пыл. Буду рад, если найдётся человек, который сможет донести эту мысль до канцлера. А если нет… мы ответим на любую агрессию.

Я цеплялся за малейшую возможность заручиться поддержкой влиятельных лиц. Генерал был настроен не враждебно, и он вполне мог занять мою сторону в противостоянии с Голицыными, или подтолкнуть канцлера к мирному урегулированию проблемы. Не я один понимал опасность внутреннего раскола, и это радовало.

— Всё так, Артём Эдуардович, всё так, — согласился Кантемиров. — Посмотрим, что можно сделать. Мне придётся говорить с семьями пленных, но прежде надо освидетельствовать их состояние. Будете в Новгороде, наберите меня. Я пришлю человека.

Лишь в пять утра, когда стало понятно, что большинству новгородских предприятий ничего не угрожает, мне удалось уснуть. Я постелил на полу спальный коврик и захрапел. Утром предстояло лететь домой.

Николай Фёдорович принял племянника в кремлёвских палатах в личном кабинете. После освобождения из плена Константин провёл два дня дома, подлечился и теперь был готов выйти в свет. И дядя, который с недавних пор являлся канцлером СРК, видимо, считал так же.

Открыв высокую двустворчатую дверь, Константин вошёл в залитое светом люстр просторное помещение. Белые стены были украшены золотыми рамками и орнаментом, а пол устилало бордовое ковровое покрытие. Николай Фёдорович, расположившийся за широким столом с резными боковыми панелями и ножками, поздоровался с племянником и предложил сесть. Сегодня дядя был одет в костюм молочного цвета и чёрную рубашку. Дополнял его образ галстук в косую полоску. Константин окинул взглядом помещение и устроился в кресле напротив дяди.

Энергия благотворно влияла на заживление ожогов, и потому сегодня лицо Константина уже не было замотано бинтами, хоть с момента ранения прошло совсем мало времени. С руки бинты ещё не сняли, но их скрывал рукав пиджака.

Николай Фёдорович обладал не слишком приметной внешностью: полноватый, светловолосый, гладко выбритый. Он не выглядел волевым или властным, однако это не мешало ему последние годы занимать должность первого советника при молодом Вельяминове и фактически управлять государством, а теперь и самому стать канцлером Союза. С подчинённым он вёл себя строго, с врагами был жесток, хотя с виду и не скажешь.

— Как твои раны? — в голосе Николая Фёдоровича не слышалось какой-либо заинтересованности.

— С тех пор, как с меня сняли нейтрализаторы, гораздо лучше, — ответил Константин.

— Это хорошо. Рад, что вы с братом уцелели. Мы и так за последнее время потеряли много родственников. Я говорил тебе не лезть на рожон. Не послушался? А роду пришлось раскошелиться.

— Я прошу прощения, что так получилось. Но обстоятельства вынудили лично вмешаться.

— Ладно, оставим это. Расскажи, что произошло. Алексей уже отчитался в общих чертах, так что давай по существу. Меня интересует конкретика — всё, что касается Артёма Вострякова. Вы же с ним не один раз сталкивались?

— Два раза он меня чуть не похоронил.

— Вот и расскажи. Что за уникум такой?

Константину скрывать было нечего, он рассказал об обоих столкновениях с Артёмом Востряковым, поведал и про его экстраординарные способности, и про силу, и про то, как сгорела почти сотня человек. Особенно дядю заинтересовали мгновенные перемещения Артёма в пространстве.

— То есть, ты хочешь сказать, что Востряков был около штаба, а потом внезапно появился с другой стороны? — уточнил Николай Фёдорович. — Ты уверен в этом?

— Да, это так.

— Ты говоришь, была ночь. Он мог, например, обойти вас с фланга, а вы просто не заметили.

— Я уверен, что он не обходил. Он просто оказался в тылу. Во время нападения на дом Ростислава Борецкого, по словам уцелевших наёмников, Артём тоже появился на приусадебном участке совершенно неожиданно. Он не перелезал ограду, не проходил через ворота. Камеры его не засекли. То же самое случилось и под Ладогой. Востряков просто возник среди отряда и начал всех расстреливать. А потом переместился на три сотни метров и уничтожил вторую группу. Не знаю, как он это делает. Я сам бы не поверил, если б не столько свидетелей.

— Ладно, — с видимым равнодушием проговорил канцлер. — Попробую что-нибудь выяснить.

— Я считаю, нам стоит договориться с Новгородом, — произнёс Константин. — Воевать с ними не выгодно. Мы потеряем очень много людей.

После всего увиденного и услышанного Константин имел собственную точку зрения на происходящее и считал, что должен её высказать, хоть дядя обычно это не приветствовал.

— Да? — Николай Фёдорович с недобрым прищуром посмотрел на племянника. — И почему ты так считаешь?

— Артём Востряков хочет сохранить единство Союза не меньше нас. И он имеет некоторый вес в Новгороде, несмотря на свой молодой возраст. Мы зря с ним воюем. С такими людьми выгоднее сотрудничать. К тому же, насколько мне известно, МСБ пыталась наладить с ним связь.

— Да, пока он не убил Петра Святославовича.

— Мы тоже убили много людей в Новгороде.

— И он не горит желанием отомстить за своих родителей?

— Я не почувствовал в нём такого. Артём желает мира и соблюдение интересов своей семьи и Новгородского княжества. Он не раз пытался донести до меня эту мысль. Я ему ничего не сказал. Однако считаю, что вы должны знать.

— Ладно, Костя, я тебя услышал. Ты скоро сможешь вернуться к исполнению своих служебных обязанностей?

— Да хоть завтра.

— Хорошо. Не задерживайся. Дел у нас много. Спасибо за службу и предоставленную информацию.

По тону дяди Константин понял, что аудиенция окончена. Он поднялся с кресла, попрощался и вышел.