Вражда

Глава 19

Оля, Вероника и я сидели в гостиной, выходящей окнами на террасу и зелёную лужайку, пили чай за круглым столиком. Перед нами на блюде лежали две пиццы, точнее, то, что от них осталось. Поскольку прислуги в доме до сих пор не было, а никто из нас кашеварить не горел желанием, рацион наш ограничивался готовыми блюдами, в частности, пиццей, кебабами, бутербродами и прочей снедью, от которой девчонок, привыкших к почти ресторанному питанию, уже воротило.

— Значит, сегодня никуда не поедешь? — уточнила Вероника.

— Если срочно не понадоблюсь на базе, не поеду, — подтвердил я. — Надо же когда-то отдыхать.

Вчера вечером я выразил решимость устроить себе подобие выходного, и Вероника, которая за последние дни почти не видела меня, несказанно обрадовалась данному событию и теперь опасалась, как бы я не передумал.

— Ты мог бы не каждый день ездить, — предложила Вероника. — Или хотя бы пораньше домой возвращаться, а не в два часа ночи.

— Обстановка напряжённая. Будет поспокойнее, буду приезжать раньше.

— Это если с Москвой войны не будет, — задумчиво проговорила Ольга. — Ох, как не хочется. Читаю новости, а там эти Голицыны только и делают, что нас помоями поливают.

— Однажды дополиваются, — заверил я. — Но сейчас надо делать всё, чтобы не допустить ни открытого столкновения с ними, ни раздела Союза.

— Они другим княжествам с нами торговать запретили, — напомнила Оля. — И наместник уехал. Не к добру это.

— И что? Смоленску, например, плевать, что и кому запретили Голицыны. Уверен, многим другим — тоже. А по моим данным, канцлер никаких военных манёвров не проводит в последнее время. Наши части сидят на месте, а из Москвы и других княжеств войска не перебрасываются. Пока не вижу поводов для беспокойства.

— Точно? — с недоверием посмотрела на меня Оля.

— Сам удивляюсь. Повсюду трещат, что мы — мятежники и нас надо давить, а на деле — тишина. Может, Голицын, конечно, что-то и замыслил нехорошее… В общем, узнаем, когда время придёт. Сейчас-то зачем париться? Но на его месте я бы подумал о собственном поведении. Такую кашу заварил, что все русские князья в шоке. Никто ничего не понимает. Долго ли Голицын продержится у власти при таком положении вещей?

— Как хотелось бы, чтобы канцлер, наконец, успокоился, — вздохнула Ольга. — Жили бы дальше мирно.

— А как же отомстить за родителей? — возмутилась Вероника. — Мы должны наказать Голицыных.

— И что ты предлагаешь? — спросил я.

— Убей их. Всех! — у Вероники аж верхняя губа от злости задёргалась. — И канцлера, и его прихвостней. Эти мудаки там все заодно.

Оля поморщилась. Её утончённую натуру всегда коробило, когда сестра грубо выражалась.

— Пока нам следует ограничиться казнью Святослава Борецкого, — напомнил я.

— Неужели нельзя ничего сделать?

— Пока не вижу возможностей. Если Новгород отделится, Голицыны сплотят вокруг себя князей под предлогом борьбы с мятежниками, а по факту для захвата нашей нефти. Будет серьёзная бойня, которая неизвестно чем закончится. Надо ли оно нам? Нет, не надо. А вот если Союз не распадётся, тогда у нас может появиться много сторонников, и в конце концов, это приведёт к тому, что Голицыным придётся подвинуться. И тогда у новгородцев будет шанс войти в правительство и официально расширять наше влияние. И воевать ни с кем не понадобится.

— И тогда ты станешь канцлером, да? — с надеждой спросила Вероника.

— Кто знает. Не будем заглядывать наперёд. Сейчас моя задача — безопасность Новгорода. А твоя задача — доучиться в академии.

— Ну не надо, не начинай, пожалуйста! Зачем мне это? — поморщилась Вероника. — Ты ведь и сам не хочешь учиться. А я должна там сидеть ещё три года?

— У меня есть дела поважнее. Академия мне ничего не даст. А тебе надо развивать свои способности.

— Но я не хочу торчать в этой тюрьме! — Вероника надула губы.

— Не преувеличивай. Все учатся в академии, и никто не пожалел об этом. К тому же, такова воля твоего покойного отца.

— М-м-м, — с досадой промычала девушка. — Ладно, посмотрим… А что сегодня будем делать? На речку пойдём?

— Можно и на речку сходить. Почему нет? — пожал я плечами. — Чем ещё заниматься?

Пять дней назад лето официально вступило в свои права. Потеплело. Вчера прошла гроза, а сегодня небо вновь прояснилось. Однако жара к нам не торопилось, и по утрам было всё ещё довольно прохладно. О купании пока даже речи не могло идти, но сама идея отправиться погулять к реке мне понравилась. Хотелось сменить обстановку, развеяться и не думать ни о каких серьёзных вещах. Вот только были подозрения, что последнее вряд ли получится, хоть я и велел своим сотникам не дёргать меня сегодня лишний раз.

Последние дни в районе Невска и Двинска шли бои за нефтяные предприятия Белозёрских. Я не принимал в них участие, но постоянно следил за развитием событий. Позавчера, наконец, стрельба затихла. Противник, роль которого играли какие-то мутные третьесортные наёмники, отступил, понеся большие потери. Теперь оставалось лишь гадать, какой следующий шаг сделают Голицыны. Решится ли он на крупное наступление и когда это произойдёт?

Риторика канцлера и его сподвижников вызывала беспокойство. На официальном уровне Новгород по-прежнему считался оплотом мятежников, а это значило, что нас тем или иным способом продолжат давить. Да и наши князья лишь сильнее обозлились после недавних событий.

Впрочем, имелись и хорошие новости. За последнюю неделю, пока на севере гремели пушки, в Новгороде, наконец, утвердили новое законодательство. В соответствии с ними дума стала самостоятельным органом власти с чётко очерченными полномочиями. Теперь дума избирала великого князя, а казна княжества была отделена от казны рода Борецких. Дружина так же получила собственный бюджет и относительную независимость. Воевода по-прежнему находился в подчинении у великого князя, но теперь мы не являлись частью его личной дружины.

Насколько мне было известно со слов Николая, князья уже выставили кандидатов, и во вторник планировали провести выборы великого князя. Все кандидаты являлись представителями богатейших кланов. Среди них был и Павел Всеславович — нынешний глава Борецких, и Максимилиан Белозёрский, и ещё главы четырёх самых влиятельных родов. Разумеется, Борецкие вновь могли оказаться у власти, вот только теперь эта власть будет ограничена.

Я хотел выступить перед князьями накануне выборов, но меня не допустили. Дума считалась закрытой инстанцией, а я хоть и являлся воеводой, но в общество глав родов вхож не был. Да и с должностью воеводы мог в скором времени расстаться. Официального назначения я не имел, а новый великий князь наверняка посадит на все ответственные посты своих людей.

И всё же кое-что сделать удалось. В думе заседал Николай, и я упросил его выступить перед всеми и высказать мысль о необходимости сохранить СРК.

Да и не я один хотел сохранить Союз. Например, Смоленский воевода, с которым мы общались два дня назад, тоже считал, что не стоит разрывать связь между княжествами. Похожий настрой имел и воевода владимиро-суздальской дружины, и это притом, что там к Голицыным относились ещё хуже, чем у нас: расправу над Оболенскими никто не забыл.

Николай должен был рассказать обо всём этом думским заседателям, и если те прислушаются, то выберут князя, занимающего умеренную позицию в отношениях с центром. В противном случае они посадят на престол того, кто порвёт с Москвой.

Конечно, Голицыных следовало наказать, но не сейчас и не ценой распада Союза. К тому же я начал мыслить немного другими категориями, нежели раньше. В политике не бывает плохих и хороших, каждый, кто туда лезет, рано или поздно оказывается запачкан по самую макушку. Существует только понятие выгоды, и каким бы дерьмом не являлись те, кто управлял кланом Голицыных, если сейчас выгодно держаться с ними, надо делать это. А вот когда они утратят влияние, когда на нашей стороне будет большинство князей Союза, вот тогда… посмотрим.

Впрочем, не всё зависело от нас. Если Голицыны не пойдут на мировую, то и у нас другого выхода, кроме дальнейшей конфронтации, не останется.

После завтрака я предложил Оле пройтись и побеседовать с глазу на глаз. Услышав это, Вероника бросила на меня крайне недовольный взгляд и даже съязвила в своей обычной манере. Ревновала, видимо, а мне это казалось забавным, ведь наши отношения с Ольгой были сугубо деловыми.

Дорожки ещё не просохли от вчерашнего ливня. Солнце припекало, но ветер дул прохладный. На мне была ветровка, на Оле — спортивная курточка с ярко-жёлтыми вставками. Мы, как и прошлый раз, пошли бродить по парку под кронами сосен.

— Хочу поговорить про нашу фирму, — сказал я. — Думаю, пора определиться, как будем работать дальше. Видишь ли, прежде «Звездой» заведовал твой отец, и заведовал он весьма успешно: под его руководством лаборатория, как ты сама слышала, добилась серьёзных результатов. Считаю, что контролировать предприятие и впредь должен тот, кто хорошо разбирается в данном вопросе.

— Возможно, — согласилась Оля. — А что ты имеешь ввиду?

— Скажу прямо: я бы хотел, чтобы ты продала мне пять-десять процентов своей доли. Я получу ключевой пакет акций, и тогда мне легче будет управлять процессом. И по поводу финансирования надо нам втроём что-то решать. Прежде этим тоже занимался твой отец, а теперь следует как-то распределять обязанности. Иначе фирма загнётся, а мне очень хотелось бы, чтобы дело продолжало жить.

— Я продам тебе всю свою долю.

Я внимательно посмотрел на свою спутницу.

— В смысле? Ты продашь всё? Уверена?

— Да. У меня много компаний, земли и всего остального. Я проживу и без вашей с отцом лаборатории. Я много думала насчёт этого… В общем, мне эта фирма не нужна, а ты сможешь лучше ей распорядиться.

— Не видишь в ней перспектив?

— Просто не хочется иметь с этим никаких дел. Отца убили из-за этой фирмы и… — Оля не договорила, но мне и так стали понятны её опасения.

— Понимаю, — кивнул я.

— Ты действительно лучше разбираешься в этом вопросе. Не хочу мешать.

— Что ж, это… непростое решение. Но если ты отдаёшь себе полный отчёт в своих действиях, возражений не имею.

Я был в растерянности. Не знал, радоваться или нет. Конечно, хорошо, если Оля отдаст мне свою долю, но финансировать-то кто будет? Я — нищий по меркам княжеских родов, мне неоткуда взять столько денег. Значить, вся надежда на Веронику. Вот только понимает ли она важность нашего с Ростиславом предприятия? Сейчас я видел у неё лишь праздное любопытство. Вероника тоже могла сказать, что ей это не нужно, и взвалить всё на меня. Но что ещё хуже: до тех пор, пока мы не поженились, род будет иметь на неё сильное влияние, и кто знает, не захотят ли Борецкие прихватить кусок? Им я не доверял. Надо было что-то придумать, чтобы этого не случилось.

— Ты сможешь выкупить? — спросила Оля. — Кажется, моя доля стоит сейчас мало.

— Почти сто двадцать миллионов. Не то, чтобы мало… но да, у меня есть деньги.

— Тогда давай оформим сделку. Завтра или послезавтра… в общем, когда тебе будет удобнее.

— Да, конечно. Спасибо, Оль. Постараюсь не затягивать.

— Буду ждать.

— Сама-то ты как?

— Постепенно прихожу в себя. Конечно, всё ещё грустно на душе, но надо продолжать жить. Ах, да, хотела сказать, что скоро уеду. Завтра дома начнётся ремонт, и надеюсь, на этой неделе получится переселиться обратно.

— Тебе не нравится здесь?

— Не в этом дело. Просто чувствую здесь себя несколько… чужой. Мы с сестрой в последнее время мало общаемся. Да и дом этот не мой.

— Что ж. Приглашай в гости, — улыбнулся.

— Обязательно, — Оля улыбнулась в ответ. — Только вначале ремонт надо сделать. В такой бардак звать гостей нехорошо.

— Главное, позаботься о надёжной охране.

— Теперь у меня целая дружина. В обиду не дадут.

— Но если дружина не справится, зови.

— Ага. Чтоб ты опять полдома разнёс? — рассмеялась Оля.

Я тоже рассмеялся. Хорошо, что она начала шутить — значит, уже отошла от потрясения. Или просто пыталась прогнать грусть таким нехитрым способом.

— Ладно, это я так… — сказала Оля. — На самом деле, я тебе очень благодарна, что ты нас вытащил. Не верилось, что Святослав сделает с нами что-то плохое, но, возможно, моя сестра была права. Он настоящий подлец. В любом случае, спасибо.

— Всегда рад помочь. Мы ж, считай, родня теперь.

Когда мы вернулись в дом, Оля пошла в свою спальню, а я и Вероника остались в гостиной. Вероника сидела на диване, поджав под себя ноги, и что-то смотрела на портативном компьютере.

— Интересно, и о чём это вы с моей сестрой болтаете, прогуливаясь вдвоём? — подозрительный взгляд Вероники пронзил меня насквозь.

— О делах компании, — ответил я.

— Да? И всё?

— А ты что подумала? — я плюхнулся на диван рядом с Вероникой.

— Ну… Оля — главная наследница… Кто знает, что вы там замыслили? Наверное, тебе выгоднее на ней жениться, чем на мне.

Я рассмеялся:

— Не городи глупостей. Ты же знаешь, что я не могу расторгнуть помолвку. Зачем мне ссориться с твоим родом?

— Ну ладно-ладно, поверю на слово.

— А чему тут не верить? У Оли — часть компании, которая раньше принадлежала мне и вашему отцу. Надо было разобраться с этим.

— И как? Разобрались?

— Оля тебе не говорила? Она решила продать мне свою долю.

— Да… кажется. Не помню уже.

— Ну вот. Да и вообще, твоя сестра скоро уедет домой. Вы не ладите?

— С чего вдруг? У нас нормально всё. Просто ей домой хочется. А тебя это сильно заботит? — Вероника бросила на меня очередной подозрительный взгляд.

— А ты ревнуешь? — улыбнулся я.

— Ни капли, — с демонстративным равнодушием ответила Вероника.

— Вот и хорошо. Потому что скоро мы с тобой поженимся.

Вероника повернулась ко мне и замерла. Теперь в её взгляде читалось неподдельное удивление.

— Ты… прикалываешься? — проговорила она.

— Нет. А какой смысл тянуть? Повенчаемся, и всё.

— То есть, ты серьёзно.

— Абсолютно.

Вероники расплылась в улыбке. Она отложила портативник и набросилась на меня.

— Ура! Мы поженимся! Поженимся! Наконец-то! — она обхватила меня за шею, чуть не повалив на диван. — Обожаю тебя!

Мне оставалось лишь покорно терпеть этот выплеск бурной радости.

Тянуть с женитьбой в данных обстоятельствах действительно смысла не имело. Чем раньше мы поженимся, тем меньше род Борецких будет влиять на Веронику и распоряжаться её состоянием.

На следующий день началась инвентаризация. Вместе с представителем Борецких я отправился на базу в Еромолино. Новгородская дружина отныне являлась юридическим лицом, на которое следовало переписать всё, что Борецкие отдавали из своих личных закромов. Теперь они могли официально продать нам оружие, технику и недвижимость, но разумеется, сразу выкупать это никто не собирался — только в долг. Казна новгородской дружины пока не обладала достаточной ёмкостью. Однако благодаря новой системе податей и финансирования, которая в настоящий момент разрабатывалась думой, вскоре к нам на счёт должны были начать поступать деньги.

Мне же предстояло разобраться с тем, что мы оставим себе, а что вернём Борецким. Решили поступить следующим образом: Борецкие забирали главное управление со всем, что находилось на его подземных стоянках и в хранилищах, а так же технику из собственного поместья. Новгородская же дружина получала две базы в Ермолино и базу на северной промзоне. Новую поставку оружия от «НовАрмы» Борецкие тоже отдавать не захотели.

Особенно много техники хранилось на секретной базе в Ермолино. Она находилась неподалёку от официально ермолинской базы, в поле. Там не было никаких опознавательных знаков: бетонная ограда, чёрные ворота на въезде — и всё.

На территории располагались пустующее административное здание, подстанция, гаражи и огромный полигон. В гаражах и вокруг них стояли военные грузовики и валялись груды ржавых запчастей. Казалось, место это давно заброшено, но на самом деле всё наиболее интересное было сокрыто от глаз человеческих.

Рядом с гаражами имелся въезд на огромную подземную стоянку, где Борецкие прятали запрещённую законами СРК военную технику. Я насчитал десять танков Т-5, шесть танков «Гранит» владимирского производства, семь самоходных артиллерийских установок, двадцать пять БМ-85, девять «Ураганов». Помимо этого тут хранились миномёты, стрелковое оружие, снаряды и патроны. Многие образцы техники закупались ещё сорок-пятьдесят лет назад, поэтому к сегодняшнему дню они безнадёжно устарели. При наличии у моего рода оружейного предприятия, машины можно было модернизировать, но всё упиралось, как обычно, в деньги.

Во вторник прошли выборы нового великого князя. Я находился на новгородской базе, когда мне позвонил секретарь Белозёрского:

— Артём Эдуардович, должен вас уведомить, что сегодня князь Максимилиан Сергеевич Белозёрский, будучи избран большинством голосов, занял трон великого князя новгородского. Завтра в девять утра состоится экстренное собрание великокняжеской канцелярии. Вы приглашены. Собрание пройдёт в здании великокняжеской канцелярии.

Новость прозвучала неожиданно. В том, что Максимилиана Сергеевича выбрали великим князем, не было ничего удивительного: Белозёрские входили в четвёрку богатейших родов Новгорода и владели львиной долей нефтегазовой отрасли. Но мне казалось, что изберут Борецкого. Однако новгородцы почему-то отошли от пятисотлетней традиции и отдали власть другому семейству. Просто не верилось.

Теперь Максимилиан Белозёрский должен был пожизненно править Новгородом, а после его смерти дума изберёт нового великого князя. Впрочем, дума могла и раньше отстранить своего избранник, если тот нарушит ряд условий. Все эти моменты были прописаны в новом законодательстве.

Я не возражений против такого решения. Хорошо, когда твой тесть — великий князь. Прежде был Борецкий, теперь — Белозёрский. Мало что изменилось.

Утром следующего дня пришлось ехать на собрание. Оно проходило в конференц-зале управления великокняжеской канцелярии. К девяти часам тут собрались руководители всех приказов и прочих служб. Присутствовали тут и Зеленогорский, и глава дружины Белозёрских, и ещё какие-то люди, которых я не знал. Все они были солидными мужами в годах, а порой и вовсе седовласыми старцам. По сравнению с ними я ощущал себя младенцем.

Скромно усевшись на одном из задних рядов с краю, я стал слушать речь великого князя.

Белозёрский говорил недолго. Он отметил основные направления во внутренней и внешней политике и экономике. Я пытался во всё это вникнуть, но половина вещей, о которых вёл речь Максимилиан Сергеевич, мне были совершенно непонятны, поскольку прежде находились вне сферы моих интересов.

Но главное я понял: Белозёрский не собирался рвать отношения с правительством Союза. Прежде мне казалось, что Максимилиан Сергеевич не желает, чтобы Новгород оставался в составе СРК, но теперь, видимо, что-то поменялось. Максимилиан заявил, что не станет инициировать разрыв, но и держаться за Союз не, если по отношению к Новгороду будет и впредь вестись агрессивная политика, не намерен. Что удивительно, говорил он почти моими словами: СРК — это не только Голицыны, и если обратим на свою сторону другие княжества, то сможем извлечь выгоду из сложившейся ситуации.

Под конец выступления Максимилиан выразил намерение сделать Новгород столицей Союза. Я уже слышал о подобных чаяниях местной знати, но прежде это так открыто не декларировалось.

После окончания речи все начали расходиться. Максимилиан Сергеевич, увидев меня, подозвал к себе. Он общался с четырьмя важными шишками и, когда я подошёл, представил меня им. Его широкой конопатое лицо буквально светилось торжеством и самодовольством.

— Так вот, господа, — сказал он, — в этот непростой период Артём Эдуардович сделал для нашего княжества очень многое. Именно он взял инициативу в свои руки в критический момент и прогнал врага из Новгорода.

— Рад, что помог, — произнёс я без особого энтузиазма. — Я сделал то, что сделал бы каждый на моём месте.

— Каков ваш настрой на будущее?

— Защищать Новгород и семью, развивать своё дело, — пожал я плечами. — Время покажет.

— Это хорошо. Потому что вам и дальше предстоит выполнять прежнюю роль. Пусть вас назначил не я, но дружина и впредь желает видеть вас воеводой, и я с уважением отношусь к её выбору. Вот и руководите. Только теперь уже официально. Что скажете?

— Почту за честь, — ответил я учтиво. — Значит, будем работать дальше.

Последняя надежда на то, что я в скором времени скину тяжкую ношу новгородского воеводы, улетучилась. Великий князь официально назначил меня на данную должность. Не сказать, что мне очень хотелось этим заниматься, но с другой стороны, я привык к дружине, а мои сотники привыкли к моему руководству. Где-то в глубине души появилось чувство удовлетворённости текущим положением вещей, как будто я находился там, где мне и полагалось находиться, и делал то, что должен. Возможно, это действительно было так, ведь в последнее время чутьё никогда меня не обманывало.

Вечером того же дня Максимилиан Сергеевич позвонил и сказал, что в следующий понедельник я должен буду предоставить отчёт о состоянии дружины. У меня и самого имелись некоторые вопросы, касающиеся, в основном, финансирования, но сейчас великий князь был завален делами по горло, поэтому я решил до понедельника не тормошить его.

В пятницу Белозёрский позвонил снова. На этот раз новость оказалась ещё более неожиданной. Канцлер согласился на переговоры с новгородским руководством, и я должен был в них участвовать.