Гордиан 6
- В «Игривой лозе» такие дамочки интересные. Хотя тебя, наверное, не удивишь. Ты много кого повидал. Говорят, на юге они такие умелицы…
Джон Роу зудит над ухом, точно москит. Хочется отмахнуться.
Не могу понять, он болтает, потому что дурак? Или дурак, потому что слишком много болтает?
- Но наши девочки тоже ничего, они бы и тебя удивили. Например, там есть одна красотулечка. Кругленькая такая, как яблоко. Или нет. Ну…
Джон Роу делает героическое усилие и задумывается. Хмурится, усы теребит, что-то прикидывая, и, наконец, изрекает:
- Скорее, как груша… Тут больше - там меньше. - Показывает на себе.
«Идиот!» - Заметил бы мастер Семиуст.
Не могу с ним не согласиться. Тем более сейчас, когда Джон Роу выкрасил волосы, чтобы стать похожим на кромма. Кожа на его висках, под бородой и усами тоже окрасилась, только не в черный, в какой-то вылинявший синий цвет, напоминающий старую татуировку.
- Так вот. Эта красотулечка умеет задом ветры пускать. Прям когда хочешь, тогда и пускает.
Поперхнувшись от неожиданности, я оборачиваюсь к Джону Роу. У меня не осталось идей, что бы сказал мастер Семиуст.
Джон Роу моей растерянности не замечает. Продолжает трепаться как попугай:
- Набросишь пару медяков - она жидиться не станет. Пропукает для тебя целую песенку. Прикинь, вот прям половину «Бесстыдной пастушки» может пропукать. Не! Ну хороша мастерица!
Не такой разговор я себе представлял, когда думал, каким образом выйду встречать двор Короля. Может, оно даже к лучшему. Иначе бы тревожные мысли заели.
- А теперь, самое главное! - Джон Роу аж подпрыгивает на стременах. Его крашеные усы восторженно топорщатся. - Слушай! Песенки, - это все так, ерунда. Но от того, что сейчас расскажу, ты потеряешь дар речи!
Если бы я планировал прожить дольше следующей недели, я всерьез бы подумал о том, чтобы сменить себе друга.
Джон Роу не ощущает момент. Все здесь, - на площади перед въездной башней, - изнывают от нетерпения. Не только люди, даже животные. Мой конь тревожно перебирает ногами, гнет шею, боченится. Чует близость королевского войска.
Джон тоже едва удерживает свою норовистую кобылу:
- Ух, зараза плешивая!
Звери чуют опасность. Я тоже.
Вот он, мой последний шанс убежать. Инкогнито вернуться в Герру, спрятаться там и жить непримечательной жизнью. Быть может, наняться на корабль. Уйти так далеко, что и представить нельзя. Начать все сначала. У меня бы хорошо получилось.
Сейчас я даже успеваю прихватить сундук из хранилища. Для отца небольшая потеря, но этого золота хватило бы на долгое безбедное существование.
Легкий путь. Очень удобный. Но я так не могу. Если отказаться от чести и имени… От меня тогда что останется? Нет.
Я не могу жить никем. Не могу прятаться от себя, словно червяк под булыжником. Я Анэстей.
Я Анэстей. И в судьбоносный момент своей жизни слушаю болтовню идиота. Джон Роу успел успокоить кобылу, и продолжает трепаться:
- Ну так вот, че я хотел сказать-то? Ах, да! Девица, когда ветры пускает, разрешает поднести к заду свечу. И знаешь, какой выходит фонтан из огня? Как будто не баба. Драконица! Так ее и прозвали. Если пойдешь к ней, обязательно меня позови. Запомни, «Игривая лоза» называется место.
- Сир Роу. - Перед нами словно из земли прорастает мастер Ватабэ, смотрящий. Правая рука отца в вопросах управления городом и окрестными землями. - Я полагаю, это не лучшая тема для беседы с Его милостью. Особенно сейчас, когда Его милость ждет прибытия возможной невесты.
Мастер Ватабэ - наполовину кромм. Он бастард, его отец один из прибывших из Река посланников. А мать была замужней дамой из числа местной знати. Ее супругу пришлось признать черноволосого и черноглазого мальчика как своего. На скандальное происхождение городского смотрящего всегда закрывали глаза, потому что кроммам разрешено больше, чем остальным. Они берут все, что хотят.
Мы купили лишь иллюзию воли.
Переняли их моду, традиции и ритуалы… Но каждый здесь ненавидит захватчиков, пусть даже мы, новая знать, обязаны им своим возвышением. В людях Восьмигорья еще звучит голос предков, суровых и свободолюбивых. Но с каждым годом он становится тише. Я с горечью думаю о том, что яд кроммов нас слишком быстро меняет. Впрочем, пока между местными и теми, в ком течет кровь кроммов, сохраняется невидимая преграда. Как между свободными и рабами.
Только с мастером Ватабэ не так. Его считают «своим», арглтонским. Не представляю, как смотрящему удается усидеть на двух стульях. Я знаю, что отец уважает его за ясный ум и многолетнюю преданность.
Сейчас острые глаза мастера Ватабэ с презрением смотрят на Джона Роу.
- Да понял я, понял! - Выдыхает Джон Роу, поспешно разворачивает коня и возвращается на свое место за спинами сановников более высокого ранга.
- Болван. Но не опасный. - Вздыхает мастер Ватабэ. - Ваша милость, завтра я пришлю вам подходящих статусу друзей.
С галереи что-то кричат. Ветер сносит слова, но я все равно понимаю их смысл. Дозорные на стене увидели головную колонную королевского каравана.
Я делаю повелительный взмах рукой. Послушно взвывают огромные, горловиной лежащие на земле трубы. К ним присоединяются военные барабаны, высокие, в рост человека. Нас почти оглушает. Лошади снова начинают нервничать и топтаться. Не спасают даже ушные затычки под шапочками.