Время скидок в Аду

Глава 28 УТОПЛЕННИЦА

Вот вам совет: если вы свидетель Иеговы или занимаетесь торговлей вразнос, не тратьте свое время и здоровье на посещение Лошадиной плоти. Мои фальшивые документы привлекли больше внимания, чем я ожидал, но все же помогли мне попасть внутрь башни на встречу с начальником службы безопасности Элигора. Его предыдущий телохранитель, мой старый дружище Реворуб, был съеден огромным сверхъестественным монстром, который на самом деле должен был съесть меня — что ж, такой исход мне по душе. Новый охранник был отвратительным созданием по имени Снэгхорн, своим видом он напоминал медведя гризли, с которого содрали шкуру, а вместо глаз у него были ракушки от улиток. Он никогда раньше меня не видел, но это не значило, что он был рад моему появлению: целых пятнадцать минут он просто обнюхивал меня. Я понимаю, что он лишь делал свою работу, но это растянулось слишком надолго. На очень-очень долго. Но наконец Снэгхорн успокоился. Он не откусил ни одну из моих конечностей, а вместо этого поставил отметку мне на лоб своим загнутым черным когтем. Казалось, будто он поставил клеймо, и в какой-то степени так и было: эта отметка означала, что я могу ограниченно передвигаться по нижним уровням дома. Конечно, не самостоятельно и не повсюду. Я шел на встречу к существу, которое Снэгхорн отрывисто назвал «утопленницей».

Веселье, сплошное веселье, куда ни глянь. Я удивляюсь, почему еще Ад не стал популярным курортом среди людей.

Учитывая то, что снаружи это здание было похоже на экскременты гигантского червя, а внутри напоминало кислотную версию башен в стиле Ренессанс, кабинет утопленницы казался на удивление обыкновенным. Она сидела за старинным деревянным столом, который иногда по-старомодному называли «секретером»; в нем была куча различных полочек для бумаг, а поверхность его была зеркальной. Окна этой тихой темной комнаты выходили на еще один залив Флегетона — Бухту Тофета. [50]Воды реки кипели, над пламенем вздымались клубы черного дыма, растворявшиеся в красноватом воздухе — вид из окна казался частью театральной декорации. Сама утопленница выглядела примерно так, как вы и представили. Ее тело местами было слегка припухшим, но она все равно оставалась стройной, а ее гладкие волосы спускались до плеч, касаясь мокрого старомодного платья. Как и можно ожидать, кожа ее была на вид жутковатого бледно-синего цвета и слегка отекшей. Взгляд ее тусклых, выцветших глаз был разумным (пусть и слегка обиженным), но они постоянно закатывались за веки и оставались в таком положении какое-то время — казалось, я смотрел на настоящий труп в офисном кресле.

— Меня зовут Мармора, — ее голос звучал так, будто в легких еще оставалась вода. — А вы, должно быть, Псевдол [51]из Преспы, — продолжила она, посмотрев на обрывок пергамента, который я ей протянул. (Я решил, что под именем «Снейкстафф» я разозлил уже слишком многих людей, чтобы использовать его для визита в крепость Элигора.) — Что привело вас к Великому Герцогу Элигору?

Я хотел ответить: «Собираюсь отрезать его Великие Яйца» или что-нибудь в этом роде, что могло бы выразить мои чувства по поводу всего дерьма, которое он мне причинил, включая похищение моей девушки, которую я похитил у него.

— Это касается одного члена моей секты, покойного прокурора Трававоска, — вот что я сказал на самом деле. — Меня прислала сюда Секта Лжецов, — конечно, не прислала, но в моих поддельных документах было написано именно так. — Я лишь хочу задать ему пару вопросов о Трававоске.

— Это невозможно, — ее кислая улыбка стала еще более жуткой от того, что немного жидкости перелилось через ее нижнюю губу наружу. — Его Великое Герцогское Высочество слишком занят, чтобы отвлекаться на такие дела.

— Понимаю. — Я и не ожидал получить аудиенцию; на самом деле, я пока не желал с ним встречаться, а лишь хотел попасть в замок и осмотреться. — Тогда с кем еще я могу поговорить?

— Ни с кем. — Она вернула мне пергамент, коснувшись моей руки своими нежными и влажными пальцами, которые были настолько раздутыми, что частички кожи остались даже на документе. — Трававоск никогда не работал на Великого Герцога.

— Но он часто приходил сюда. Мне сообщили, что он занимался, скажем так, неофициальными заданиями по просьбе Великого Герцога Элигора…

— Это неважно. Его Великое Герцогское Высочество не сможет с вами увидеться, и никто другой не обладает информацией о… неформальных встречах нашего господина. Лучше вам навести справки в каком-нибудь другом месте.

Она долго смотрела на меня; это был момент странной близости, хотя смотреть в ее затуманенные, пустые глаза было тяжело.

— Думаю, вам лучше уйти, ведь вы не хотите, чтобы я позвала Снэгхорна и всю охрану. Но если понадобится, я это сделаю.

Она произнесла это так искренне, что это показалось мне милым с ее стороны, но все равно это была плохая новость. Я надеялся пройти дальше и побыть здесь дольше, а может, даже выяснить, где держат Каз.

Я стоял в кабинете, сжимая свои поддельные документы и думая, что мне делать дальше. Я лишь придумал, что можно спросить у нее, где здесь туалет, или же прикинуться припадочным, но тут я услышал резкий музыкальный звук, напоминающий трескающийся лед. Мармора обратила свой затуманенный взор на зеркало на ее столе.

— Да, графиня?

Не стоит и говорить, что я тут же вытянулся, как струна. Я немного отошел от стола, будто уважительно освобождая личное пространство для Марморы, но в действительности пытаясь найти удобный ракурс.

В зеркальном стекле я увидел ее, ее прекрасное лицо, прямо передо мной. Я не мог расслышать, что именно она говорит — хотя утопленница почему-то могла, — но это было не так важно. Это была она, Каз, и спустя все это время она наконец-то была так близко! Оставалось только прервать Мармору, и я смог бы поговорить напрямую с моей любимой. Конечно, я не собирался совершать такую глупость, но очень хотел, правда. Я видел ее, такую же прекрасную и обворожительную, как и в нашу первую встречу на месте смерти Эдварда Уокера, ее кроваво-красные глаза и все такое. Но теперь Каз выглядела бледной и уставшей, очень уставшей, и даже вдалеке от зеркального стола я мог видеть, как трудно ей вести эту простую беседу с Марморой. Боже, как я хотел ее! Я желал лишь ускользнуть от утопленницы и попытаться найти Каз, но понимал, что это будет все равно что самоубийство.

— Да, Графиня, конечно же, я устрою это, — сказала Мармора. — Когда вы желаете пойти? В первую ночь Волка? Хорошо, я устрою. На сколько гостей?

Я видел, как ей отвечала Каз, и гадал, где же в этой огромной башне она сейчас находится? Это было мучительно. Мог ли я вырваться из кабинета и отыскать ее? Забрать ее прямо сейчас? Может, я слишком все усложняю?

— Вы хотите сидеть со стороны площади Леопольда? — спросила Мармора. В ее голосе скользил какой-то странный оттенок, словно Каз была ей конкурентом. Ей просто не полюбилась графиня Холодные Руки или же здесь замешано нечто более серьезное? Да и какое мне вообще дело? — Хорошо, места в Цирке со стороны Леопольда, — сказала утопленница. — Я все сделаю, миледи.

Лицо Каз исчезло с поверхности зеркала. Я поблагодарил утопленницу за помощь. Мармора странно посмотрела в ответ, и я вспомнил, что в Аду нечасто говорят «спасибо».

— Вам лучше оставить эти дела и вернуться на нижние уровни, лорд Псевдол, — сказала она, когда я уже выходил. — В Пандемониуме вы будете лишь мышкой для кошачьих игр.

Кажется, она пыталась быть милой.

Как только промокшая секретарша упомянула Цирк, я сразу же понял, куда собирается Каз в вечер открытия Фестиваля Волка, который состоится всего через пару адских дней. Этот Фестиваль был единственным событием в Аду, которое более-менее тянуло на звание «праздника» — грандиозная оргия кровопускания и еще более жуткие, чем обычно, зрелища. Под Цирком, видимо, подразумевался Цирк Коммода, походивший на адскую версию Мэдисон-скуэр-гарден [52]или стадиона Уэмбли. [53]Это представление могло стать моим единственным шансом поговорить с Каз вне Лошадиной плоти и, вполне вероятно, моим последним шансом выкрасть ее отсюда (даже в тот момент я представлял себе, как романтично будет унести ее на руках — несмотря на то что она ничуть не слабее меня и знает Ад намного лучше меня. По крайней мере, намного лучше, чем я когда-либо смог бы узнать). Итак, пора было сменить тактику. Just slip out of the back, Jack. Make a new plan, Stan. [54]

Я вспоминаю подобное в самое неподходящее время.

Площадь Дис Патер — самое просторное общественное место Пандемониума, самое сердце столицы Ада. Как и в Париже, центр города начинается от Нотр-Дама и плавно перетекает в Елисейские Поля и ведет к Триумфальной арке, так и центр Ада простирался до Виа Долороза [55]— широкой и мрачной улицы, по которой маршировали победоносные демоны-полководцы. Цирк, который еще называли Амфитеатром Коммода, располагался в самом конце Виа Долороза, рядом с площадью Леопольда. Коммод, один из самых ужасных римских императоров, был таким же убийцей-психопатом, как Нерон и Калигула, но в отличие от Нерона никогда не пытался перехитрить Ад. Напротив, в его честь назвали одну из главных достопримечательностей города, а не какой-то забытый мост, так что смею предположить, что Элигор, Каим и остальные ребята не заставляют императора Коммода петь в опере перед разъяренной толпой.

Перебраться через кипящую Бухту Тофета стоило две капельки; паром двигался явно быстрее, чем я бы шел пешком, а залезать в переполненный, накренившийся поезд мне тоже не очень хотелось. Я добрался до берега у площади Леопольда еще до второго фонаря, так что у меня оставалась вся вторая половина дня на разведку местности. Амфитеатр был закрыт, но взятка охраннику, который был похож на жертву нападения моржа, помогла мне проникнуть внутрь, где меня ожидал утомительный подъем по лестнице на самый верх — оттуда я мог осмотреться.

Амфитеатр Коммода был очень похож на знаменитый римский Колизей, правда, адское строение было шире и раз в пять больше. Думаю, туда запросто могли уместиться несколько сотен тысяч людей или кто тут у них обитает. В центре огромного зала располагалась отдельная сцена, явно предназначенная для особых событий вроде гладиаторских боев. На песке арены виднелась засохшая кровь.

Большой сектор в нижней части трибуны, ближе к центру амфитеатра, был накрыт растянутой кожей, похожей на крылья гигантского птеродактиля-альбиноса. Солнца в Аду не было, а значит, крытый сектор предназначался для самых важных посетителей; возможно, навес укрывал их от обломков или плевков тех храбрецов и сумасшедших, что стояли позади.

Я бродил по Цирку достаточно долго, чтобы прочувствовать его; я внимательно осмотрел выходы, тайные уголки, а также удачные и не очень места для последней схватки. Затем я вернулся в свою комнатушку в «Страусе», чтобы отдохнуть и обдумать все. Но это оказалось не так просто. Пытаясь сосредоточиться, я снова видел бледное лицо Каз в том зеркале, и мои мысли разлетались в стороны, словно кегли после удачного удара. Я даже не представлял, что можно желать кого-то или что-то так сильно, а мысль о том, что у меня почти не было шансов добраться до нее, становилась все более навязчивой. Я уснул, и, конечно, мне снилась она. Во сне она умоляла меня забыть ее, вернуться на Землю, но даже во сне я не мог ее бросить и пошел вслед за ней в бесконечную тень.

Что происходило в Амфитеатре Коммода в день открытия Фестиваля Волка? Ну, примерно то, что можно ожидать от праздника в Аду, происходящего на глазах у сотен тысяч демонов и проклятых душ — это было отвратительно, отвратительно и еще раз отвратительно.

Веселье началось с ритуала забоя и расчленения десятков разных видов животных и проклятых душ; думаю, с такими зрелищами были знакомы и посетители настоящего Колизея, только здесь ни животные, ни проклятые не могли умереть. Но этот факт не мешал жуткой кровавой бойне, и в какой-то мере наблюдать такие страдания было намного тяжелее, зная, что они не могут надеяться даже на смерть. Затем начались гонки, предваряющие самый главный заезд, ралли Ликеон, [56]на которое делали больше всего ставок. На внешней дорожке сцены устроили полосу препятствий из самых разнообразных тяжелых, пылающих и острых предметов; одновременно выпустили около сотни обнаженных грешников, которым предстояло пройти через препятствия, которые растянулись на три-четыре километра. Им предстояло преодолеть не только «обычные» преграды вроде горящих ям, колючей проволоки и чего-то вроде минного поля, но и пробраться сквозь толпы вооруженных демонов и злобных тварей.

Вероятно, эта была гонка, в которой не выиграет никто; я также заметил, насколько потрепанными выглядели все бегуны, они же жертвы: многие из них были сгорбленные и перекошенные, точно Ричард III, [57]а некоторые отличались наспех пришитыми к телу конечностями разной длины, на которых зияли открытые раны. Когда гонка началась и многие из бегунов отдали свои конечности на съедение диким зверям, потеряли их в ловушках с острыми зубьями или при столкновении с вооруженными демонами, все прояснилось: умереть они не могли, а поэтому, когда они теряли все конечности и не были способны двигаться дальше, «спортсменов» оттаскивали с дорожки в сторону вместе с теми частями тела, которые в тот момент лежали поблизости. Везучим попадались их собственные руки и ноги, а другим грубо пришивали чужие, и вот тут проявлялась действительно адская способность проклятых — раны сразу же заживали, а конечности прирастали к телу, даже если раньше принадлежали кому-то другому.

В общем, как вы догадываетесь, эта гонка была ужасающей, и публика была в восторге. Поклонники этого вида спорта особенно радовались, когда лидирующий бегун нарвался на бивни скелета мастодонта и упал в песок, где затем наступил на нечто вроде коврика из клубники. Бегун вскочил на доисторический скелет и затрясся, словно белый флаг на хоботе победившей твари.

Я воспользовался моментом всеобщего возбуждения, чтобы пробраться от дешевых мест вниз, к крылатому навесу, под которым сидели знатные жители Ада (и Каз, я надеялся, тоже). Я специально приобрел мешок кое-чего жуткого — кажется, это были соленые личинки в бумажных рожках — чтобы никто не подумал, что я бесцельно брожу по рядам. С равнодушным видом я начал спускаться по ступенькам к крытому сектору.

Мое сердце принялось биться учащенно, когда под тенью навеса я увидел локоны блестящих золотистых волос. Это была Каз, но она сидела рядом с Великим Герцогом Элигором, и хотя я горел желанием подбежать к нему и устроить представление в стиле «Добро пожаловать в театр, мистер Линкольн», [58]у меня не было никакого серьезного оружия, и к тому же его окружали охранники и жуткие друзья из местной знати.

Двое лидирующих бегунов теперь пытались разорвать друг друга голыми руками, от чего зрители за ограждением начали одобрительно кричать и просить еще огненной воды, но лично я не мог отвести взгляд от Каз. Она слегка наклонилась к своему поработителю и что-то сказала ему. Он пренебрежительно взглянул на нее, потом кивнул кому-то. Двое огромных парней с кожей серого цвета поднялись, чтобы проводить ее. Я узнал их — как же их не узнать? Это были мои старые приятели — Корица и Сладкий, раньше они служили ее телохранителями, но теперь, по всей вероятности, стали ее стражами.

Я наблюдал, как прекрасная грустная Каз прошла мимо меня, всего в паре метров; шаг ее был медленным и величавым, а двое стражей шли так близко, что едва не задевали ее локтями. Она взбиралась по ступеням на самую верхушку амфитеатра, и какое-то время и я не мог понять, зачем она это делает. Но забравшись наверх, Каз просто остановилась у стены и повернулась спиной, окидывая взором Пандемониум и словно пытаясь представить, что находится где-то в другом месте. Должно быть, наверху воздух был таким же мерзким, как и везде в этом городе, но, видимо, он был приятнее, чем воздух рядом с Элигором.

Сладкий и Корица раздраженно глядели на нее, потом отошли немного вперед, чтобы наблюдать за зрелищем на арене, но наверняка продолжали присматривать за ней. Она действительно была пленницей, находилась в плену с того самого момента, когда я вернулся в безопасный комфорт реального мира, где размышлял, стоит ли мне отправиться за ней. В этот момент я называл себя не самыми хорошими словами.

Я двинулся дальше, затем перебрался через ряд, чтобы тоже оказаться в самом верхнем ярусе, хотя между нами все равно была толпа из сотен зрителей. Потом, когда один из бегунов на сцене упал в горящую лужу, но продолжил гонку, даже будучи живым факелом — публике это безумнопонравилось, я украдкой взглянул на край амфитеатра.

Мне повезло. По внешнему краю было установлено заграждение, за которым могли стоять работники, натягивая его выше или ниже. Я подождал, пока горящего бегуна не уничтожит дубинкой ухмыляющийся гигант — зрители просто завизжали от восторга, — и затем пробрался через ограждение на край амфитеатра. Он оказался более узким и не таким крепким, как я думал.

Я продвигался вперед, цепляясь за край и надеясь лишь на силу пальцев на руках и ногах, пока наконец не добрался примерно до того места, где должна стоять Каз. В надежде на то, что ее стражи окажутся метрах в пятнадцати от меня, я остановился. Мне предстояло убрать ноги с края и подтянуться вверх, держась лишь руками — а падать вниз было далеко. Я высунул голову, и она была там, в ее золотистых волосах отражались красные огни города.

Я снова опустился вниз, скрывшись из ее поля зрения.

— Каз! — позвал я как можно громче. — Графиня!

В ответ тишина. Я опять высунул голову, держась за край, пальцы уже начинали болеть.

— Графиня! Каз! — прошипел я.

Она обернулась, быстро взглянула в мою сторону и так же быстро отвернулась. Сладкий и Корица все еще болтали друг с другом, даже не посматривая на нее.

— Кем бы вы ни были, — сказала она спокойно, но настойчиво, — уходите. Вы не представляете, насколько…

— О, да, я представляю, — перебил ее я. Я придвинулся поближе, чтобы говорить тише. Моим пальцам было очень больно. — Ведь я прошел через это. Он уже посылал за мной это существо с рогами, помнишь?

Она снова повернулась ко мне, на ее бледном, словно луна, лице застыло удивление, но лишь на долю секунды.

— Уходите, — повторила она, или мне так показалось — я едва мог расслышать ее слова среди криков толпы.

— Ты уже забыла меня, Каз? — Я отчаянно цеплялся пальцами за край, но они болели уже так, словно попали в гигантскую мышеловку. Но ведь это была она, это она— разговаривает здесь со мной. — Твой медальон спас меня. Я никогда тебе об этом не рассказывал. Он спас меня.

Она была неподвижна, как статуя. Я уже думал, что с ней что-то случилось, что ее душа покинула тело. Но когда она заговорила, то даже не повернулась ко мне.

— Я не знаю, кто вы, но еще одно слово — и я позову охрану, а Великий Герцог Элигор сдерет с вас кожу и оставит тонкие щепки от ваших костей. Вам все ясно? Оставьте меня в покое.

Она начала спускаться вниз по лестнице. Недовольные тем, что им пришлось снова двигаться, Сладкий и Корица пошли за ней, закрывая Каз горой своих серых мышц. А мне после ее ухода оставалось лишь беспомощно висеть на краю каменного амфитеатра, словно полудохлой ящерице.