Время скидок в Аду

Эпилог КОРОЛЕВА СНЕГОВ

Хотелось пить. В холодильнике у Каз я нашел бутылку лимонной газировки и с ней же вернулся в постель. Каз дремала; простыня лишь едва прикрывала ее бедра, и я остановился у двери, потому что мое дыхание вдруг замерло. Как она красива… Знаю, я все время это говорю, но потому что я не могу выразить это по-другому, особенно когда дело касается таких вещей. Она была миниатюрной, стройной, но ее бедра изгибались так, что что-то странное начинало происходить внизу моего живота (и в других местах тоже). Трудно объяснить, но нечто в этом прекрасном изгибе женщины, лежащей на боку… ну, я думаю, это похоже на поэзию: если слишком долго ее анализировать, можно упустить самое главное.

И ее волосы, такие длинные, прямые, светлые, как и сама Каз. Мое желание было таким сильным, что я не мог не задуматься — вдруг это очередная адская западня? Но это была не уловка. Это была она, и все, что я ощущал, было настоящим. Я попадался на хитрости Ада уже не один раз. И разница была мне известна.

Она перевернулась и взглянула на меня краем глаза.

— На что ты смотришь? Никогда раньше не видел падшую женщину?

— Не видел ту, которая бы пала так низко.

— Ты имеешь в виду, пала до Сан-Джудаса или до тебя?

— И то и другое. — Я присел на край кровати, чтобы полюбоваться ею, потому что я знал — если подойду ближе, меня снова отвлекут эти прикосновения, запахи и вкусы.

Знаю, звучит безумно, но в тот момент я вспоминал фотографию актрисы из 1960-х, Джин Сиберг, [107] одетую в броню для роли Жанны д'Арк. Правда, у нее были очень короткие волосы, и к тому же на нее надели килограммов десять металлической брони, а Каз была едва укрыта простыней. Но что-то делало ее невероятно похожей на этот образ Джин Сиберг: может, такое же нежное лицо, хрупкое и стройное тело в борьбе против большого, полного опасностей мира? Думаю, актрисе пришлось не легче, чем самой Жанне, так что вряд ли все это покажется вам разумным сравнением.

— Ты все еще пялишься на меня.

Я засмеялся — меня поймали.

— Прости. Ты… я просто думал о Жанне д'Арк.

— Почему? Собираешься сжечь меня?

— Только своей любовью.

Каз засмеялась, и это было приятно. Перевернувшись на спину, она натянула простыню до живота, что вовсе не решило проблему: я по-прежнему смотрел на нее и отвлекался.

— Я помню то время, когда ее казнили.

— Ничего себе! Ты была там?

— Я? — Она покачала головой. — Нет, конечно нет. Ты такой американец! Я была там, где сейчас находится Польша, а это как минимум в полутора тысячах километров оттуда. Но новость об этом обошла всю Европу. Мой муж, да не упокоится никогда его душа, услышал об этом во время путешествия и не мог дождаться, когда вернется домой и расскажет мне об этом. Он считал это… даже не знаю. Интересным. Захватывающим. — Она снова замолчала. — Когда пришло и мое время, я вспомнила о ней. Не в плане ее веры, конечно. У меня к тому времени ее совсем не осталось.

Я хотел задать ей вопрос, но выражение ее лица меня остановило.

— Я вспомнила о ней, потому что весь ужас был не в смерти, а в ненависти толпы. Среди тех, кто наблюдал за ее казнью в Руане, наверняка было несколько людей, считавших ее невиновной или, по крайней мере, не заслуживающей такой ненависти — кто-то даже дал ей крест из палочек, чтобы она смогла встретить свой конец вместе с Господом. Но среди толпы на нашей городской площади не было ни одного человека, включая моих детей, который бы думал, что я не заслуживаю умереть в страшных мучениях.

В тот момент я впервые осознал разницу между нами, то есть разницу между нашими воспоминаниями. Я вздрогнул, представляя себе алчные и враждебные лица средневековой толпы.

— Не стоит, — сказал я. — Все кончено. Ты здесь — и я здесь.

Она повернулась ко мне. На миг я подумал, что она разозлилась. Я до сих пор не всегда пониманию выражение ее лица, но тогда она лишь сказала:

— Это никогда не кончается, Бобби, дорогой. Ад устроен совсем по-другому.

Я забрался поближе к ней и обнял ее, а она повернулась спиной, прижавшись своими бедрами к моим. Я пытался, как мог, не обращать внимания на эту отвлекающую близость ее тела, ее тепло, на ее грудь, поднимающуюся в такт ее дыханию.

— Я по-прежнему изумлен тем, насколько светлые у тебя волосы, — сказал я, целуя ее шею — этим я был занят большую часть той ночи. — Просто невероятно, они практически белые. Может, твоими предками были викинги? — Конечно, они могли быть и покрашены, хотя удивительно сочетались с ее бледной кожей, но годы на Земле многому меня научили: спрашивать у женщины, красит ли она волосы, не самая лучшая идея, как и задавать вопрос о том, не беременна ли она.

Она пожала плечами в моих объятьях.

— Викинги? Вполне возможно. Но среди моих предков намешано много крови: славянской, германской, готской и даже монгольской. — Она прижалась ко мне еще сильнее, не заигрывая, но устраиваясь поудобнее. — Есть одна старая история о том, откуда появились люди с золотистыми волосами. Цыганская история.

— Цыганская? В тебе течет и цыганская кровь?

— Нет, это вряд ли. — Она стала говорить медленнее, и я подумал, что она опять засыпает. — Они жили в королевстве всего несколько поколений. Но когда я была маленькой, среди наших прислуг была одна цыганка, и за работой она иногда рассказывала мне разные истории.

Я ждал.

— И что же за история? Про людей с золотистыми волосами?

Через какое-то время она продолжила:

— Да. Она рассказывала, что однажды у подножия горы расположилось цыганское племя. Они не взбирались вверх по горе, потому что там всегда было туманно и холодно, а по ночам они слышали голоса, завывающие вместе с ветром. Единственным храбрецом, решившим забраться на гору, стал парень по имени Одинокий Коркоро, у которого не было семьи. Но даже он не стал подниматься слишком высоко, иначе с заходом солнца он не смог бы найти дорогу назад.

Как-то ночью разразилась ужасная буря, с громом и молнией. Всю верхушку горы укутал туман, и она стала невидимой. Рядом с поселением цыган появилась женщина — красивая, но очень странная молодая женщина с белыми волосами и голубыми глазами…

— Как ты, — сказал я.

— Заткнись, крылатый, я рассказываю историю.

Она протянула руку и погладила меня так, что я сразу отвлекся. Однако это сработало: я перестал ее перебивать. Конечно, теперь было трудно сконцентрироваться на ее цыганской истории.

— Так вот, первым, кто ее увидел, был Одинокий Коркоро, который любил уходить далеко от поселения, чтобы поохотиться. Он привел ее с собой, и люди накормили ее и напоили вином, но все равно были напуганы ее странным видом. Все цыгане были темными, с волосами и глазами цвета ночи, а она словно пришла из другого мира.

Они спросили, откуда она и кто ее народ, и светловолосая женщина ответила, что она — Королева Снегов, что она живет на вершине холодной горы со своим отцом, Королем Туманов, но она сбежала из своего королевства, потому что узнала, что люди умеют любить, а именно этому она и хотела научиться больше всего на свете.

Она полюбила Коркоро, который нашел ее, и он полюбил ее, и наконец все племя цыган стало доверять ей, хотя она все равно казалась им необычной. Вместе с Коркоро, которого больше не называли «Одиноким», они завели двадцать детей, и у каждого волосы были солнечного цвета, как у их матери. И, если верить цыганам, так и появились люди с золотистыми волосами.

— И это конец истории?

Она слегка напряглась.

— Не совсем. По крайней мере, не из той истории, которую узнала я.

— Так что там случилось?

— Не помню. Я устала, Бобби. Дай мне немного поспать.

И я должен был послушать ее. Но я хотел наслаждаться каждым мгновением с ней и еще хотел узнать, почему она не рассказала историю до конца.

— Это одна из тех легенд, где дети вырастают и становятся героями?

— Нет, — она вздохнула. — Нет. Ее отец, Король Туманов, завидовал ее жизни среди людей и особенно ревновал дочь к ее мужу. Поэтому он приказал ей вернуться, а если она ослушается, он грозился уничтожить всех цыган. Поселение окружил туман, полный воинов Короля Туманов. Их глаза блестели, словно кошачьи. Коркоро хотел вступить в бой, но Королева Снегов знала, что ему не справиться с Королем Туманов, поэтому, когда наступила темнота, она ушла в туман и исчезла. Но она оставила своих детей, и они все выросли, поженились и завели собственных детей, и у всех их потомков были светлые волосы, и поэтому в Польше появились люди с такими волосами, как у меня. — Она свернулась и стала еще миниатюрнее. — Теперь давай спать. Пожалуйста.

— А что же Корки?

— Кто?

— Корки, Корко, Коркодорко, или как его там звали? Ее муж. Который нашел ее и влюбился. Что он сделал, когда она вернулась назад в Королевство Туманов.

— Ничего. Он ничего не мог сделать. Ни один человек не мог добраться до вершины горы, где жил Король Туманов. Коркоро вырастил детей. Он не забывал ее. Это конец истории.

— Как-то глупо, — сказал я и перевернулся на спину.

Сначала Каз все так же лежала на боку, но потом сдалась и повернулась лицом ко мне-то есть к моему боку. Я же смотрел в потолок.

— Глупо? Это просто старая история, Бобби.

— Неважно. Я хочу, чтобы в историях был смысл. Я бы никогда не позволил тебе… будь я на месте этого Коркадудлду, я бы никогда не отпустил ее. Я бы отправился за ней.

— Но он не мог, — сказала она терпеливо, будто это было так очевидно, а я не мог этого понять. — Он ничего не мог поделать. Она ушла. Ему надо было научиться жить без нее.

— Ни за что, — сказал я. — Он должен был забраться на эту гору.

— Тогда бы он погиб. — Она погладила меня по голове, словно я был ребенком, слегшим с температурой. — И у их детей не осталось бы ни отца, ни матери.

— Тоже неважно. Он должен был пойти за ней.

Она уставилась на меня — я чувствовал это, хотя видел ее всего лишь краем глаза. Она приподнялась и положила голову мне на грудь.

— Иногда ничего нельзя поделать, Бобби.

— Это чушь, Каз. Всегда можно что-то сделать.

— Это же сказка. Почему ты так злишься?

Она была права, а я действительно не знал, в чем причина моей злости. Тогда не знал. Сейчас я, конечно, знаю, да и вы, наверное, тоже.

— И все же ему не следовало ее отпускать. — Я обхватил ее обеими руками, будто пытаясь удержать на тот случай, если придет туман. — Никогда.

— Иногда все не так просто, — сказала она.