Все это было на войне

Из первой муки, по примеру старинному,

Хозяйка в печи каравай испекла.

Был вечер, и пламя свечи стеариновой

Металось над желтой клеенкой стола.

Пока в полутьме грохотала ухватами,

Метелкой сметала с испода золу,

Семья собиралась — шумели за хатою,

Скрипели дверьми и садились к столу.

Хозяйка разрезала пилкой зубчатою

Буханку на равные восемь частей:

Себе, старику да невестке с внучатами,

Две главные доли — для двух сыновей.

Хрустела под лезвием корка пшеничная,

Румяна от жара, вкусна и нова;

Мука удалась, золотая, отличная,

Смололи на совесть ее жернова.

Две доли сыновних остались нетронуты:

Одна — навсегда, а другая — пока

Война не замолкнет далекими фронтами,

Где Висла, где Одер, где Шпрее-река,

Где старший сынок их, четырежды раненный,

Со шрамом на белой казачьей груди,

Идет в наступленье в далекой Германии,

По старой привычке всегда впереди.

И, может быть, в сумке буханка солдатская

Из той же муки да армейских дрожжей

За ужином делится, равная, братская,

Товарищам сына на восемь частей.

И каждый в ней чувствует дали далекие

И шелест пшеницы в просторах степных,

Подруги тоскующей вздохи глубокие

И русые кудри мальчишек своих…

Ребята ведь ждут — несмышленые парубки,

Им все поскорее, немедля давай! —

Вот батька вернется, подымет их на руки

И сядет к столу доедать каравай.