Все меньше оставалось русских рек,
Седее становились брови,
И почернел у Волги белый снег
От нашей и от вражьей крови.
Но, выстояв у Волги, мы вперед пошли
Через пески, заснеженные дали
И жажду истомившейся души
У берегов родимых утоляли.
Некрепкий лед у Дона проломив,
Черпнув воды в солдатский котелочек,
Священное молчанье сохранив,
Стояли под Ростовом зимней ночью.
Но злая жажда нам сушила рты,
Томила души властное желанье…
Донец, Миус! И нет такой черты,
Где б долго длилось грозное стоянье!
Кто помнит, как мы вышли в сентябре
К Днепру, лежал он перед нами,
Поблескивая, словно в серебре,
Между двумя крутыми берегами?
Кто был тогда, кто плыл через него,
На лодке к камышам спешил в потемках —
Тот имя, славу рода своего
Навеки передал своим потомкам.
Вот Днестр и Прут…
Мы движемся вперед.
За нами воды синие Дуная.
За нами Неман. Не окончен счет,
Мы рубежи не все перечисляем.
И жажда сушит, гложет нам сердца,
Святая жажда, грозная расплата,
Вся армия — от маршала и до бойца —
Устремлена к Германии проклятой.
Кто знает час? Но как-то на заре,
Берлин увидев над рекой однажды,
Мы выйдем, выйдем, грозные, на Шпре
И утолим досыта нашу жажду.