Вторая война шиноби: Страна Рек

Глава 10 Джирайя

Освободи меня от мысли:

со мной ли ты или с другим.

Освободи меня от мысли:

любим я или не любим.

Освободи меня от жизни

с тревогой, ревностью, тоской,

и все, что с нами было,—

изничтожай безжалостной рукой.

Ни мнимой жалостью не трогай,

ни видимостью теплоты, —

открыто стань такой жестокой,

какой бываешь втайне ты.

— Чтоб этому капитану икалось, — пробурчал Джирайя, бросая деревянный ящик в грязь.

— Эй, аккуратнее! — Стукнула его по спине одна из сварливых учителей-ирьенинов. Это была тучная, низенькая, неухоженная женщина с маленькими глазками.

— Госпожа Исиока, если вам что-то не нравится, то таскайте сами. — Джирайя недовольно скривил лицо. — Вон у вас какие ручищи, больше моих.

— Хам, — ответила она, быстро поставив галочку в своих бумагах. — Прислали тебя на мою голову. Силы много — ума нет.

— Знаете ли, я и сам не шибко рад такой компании, — ответил он. — Когда мне говорили помогать в медсанчасти, я представлял себе кого-то поприятнее.

— Давай, работай, а не болтай, — недовольно произнесла госпожа Исиока, показав на пристань, где все уже было заставлено коробками, ящиками и большими свитками. — Это потом все в корабли надо загрузить. А это, — она кивнула на ящики в стороне, — наверх тащи. Написано, что для штаба прибыло.

Дан придумал для них по-настоящему унизительное наказание: его заставили таскать туда-сюда ящики по высокой лестнице от пристани до штаба и обратно. Но у Цунаде все же участь была куда хуже…

— Помощница капитана, — фыркнул Джирайя, приподнимая еще один ящик, — все же какой этот человек негодяй.

Дан задерживал ее до поздней ночи, до такой поздней ночи, что он никогда ее не дожидался. И Джирайя хотел многое высказать ему, но прекрасно знал, что своими словами может накликать на бедную Цунаде еще больших проблем.

А сейчас Джирайя какой раз за день поднимался по лестнице и грустно смотрел на берег, где на острых камнях цвели красно-белые цветы. Как же он жалел, что у него не получилось тогда их сорвать для нее. Этот был бы такой удачный момент, чтобы позвать ее на свидание. Кто же знал, что камни окажутся такими скользкими? Хотя ему представился еще один хороший шанс заполучить внимание Цунаде на миссии у водопада. Это было бы так романтично: джунгли, солнце, водопад, прозрачное озеро и она… Он тогда задумал затащить ее в воду и сразу поцеловать. И у него это почти получилось, только появление проклятого Дана испортило все планы.

Джирайя поднял ящик до штаба, швырнул его на землю, выпрямился и, поставив руки на уже ноющую поясницу, громко вздохнул. От красивого леса у Маяка не осталось и следа. Одни брезентовые палатки, низкие постройки, вытоптанная земля и шиноби, которые суетились и жужжали, словно пчелы. Особенно суетились они сегодня, когда совсем скоро должно было состояться одно очень важное собрание. Но время обеда никто не отменял, и на всю округу стоял приятный аромат мясного бульона.

— Ты еще не закончил? — вдруг послышался голос Икки, она подошла к нему и улыбнулась.

Джирайя в последнее время слишком часто стал замечать ее в поле своего зрения, но совсем не возражал. Икки всегда соглашалась посидеть с ним около костра, когда тянулась бесконечная ночь в ожидании Цунаде. Он рассказывал ей первое, что приходило в голову, а она всегда с восторгом его слушала. В ней не было той яркой красоты, которую так любил Джирайя, но большая грудь все же неосознанно привлекала его внимание. И сейчас она выглядела немного по-другому: распустила короткий хвост и закрутила свои тонкие волосы в кудри, но они у нее почти не держались.

— Симпатично. — Он тронул прядь у ее лица, которая уже почти выпрямилась.

— Спасибо, — смущенно ответила она, — не представляешь, сколько сил стоит их накрутить. У нас, в женских палатках, горячие бигуди всегда нарасхват. Особенно яро их отнимает Цунаде. Она теперь первая встает и все утро не отходит от единственного зеркала. А если кто-то спорить с ней начнет, то говорит, что Сенджу, и все с этим. Хотели мы ее всеми девчонками вытащить, так она в стол вцепилась и пригрозила, что будет использовать чакру.

— Цунаде-то? — удивился Джирайя. — Она же всегда смеялась над теми, кто на заданиях прихорашивается. С чего вдруг такие перемены?

— Не знаю. — Икки огляделась и широко ему улыбнулась. — Скоро обед, хочешь, вместе сходим?

— Почему бы и нет, — пожал он плечами, — все равно эти глупые ящики все не перетаскаешь.

— Понимаю, — кивнула Икки, — Меня так и вовсе простыни заставили гладить. И в иной раз думаешь, а зачем в середине сражения выглаженные простыни? Да видать, для чего-то нужны, раз заставляют.

Они направились в сторону большого шатра. Недавно в стране Рек начался сезон дождей, и каждую ночь с неба обрушивались ливни. Землю в штабе размыло, и им приходилось шагать по деревянным мосткам, сталкиваясь с другими шиноби. И когда, наконец, зашли в шатер, их оглушил стук железных мисок, смех парней и звонкие голоса девушек. На раздаче Икки все старалась ему побольше положить, а он не спорил — оглядывал народ. И когда его железный поднос уже был доверху заставлен мисками с супом, тарелками с лапшой, пшеничными лепешками и стаканами с ягодным морсом, они стали искать свободное место.

— Смотри, Орочимару, — обрадовалась Икки, — у него и места свободные есть.

— Еще бы не было, — пробурчал Джирайя, — с такой-то кислой миной сидеть.

Чем Орочимару занимался, Джирайя не знал, но догадывался, что ничем интересным. Они подошли к нему, обменялись колкими любезностями и сели на длинную скамью. Джирайю обрадовало, что напротив него еще оставалось одно свободное. Он все еще не терял надежды, что может быть хотя бы сегодня Цунаде придет на обед.

— Приятного аппетита, — пожелала Икки.

Но Джирайя не спешил браться за еду, продолжил выглядывать Цунаде, которой как всегда не было. Он расстроенно вздохнул и хотел уже взяться за свою тарелку — у входа появилась она. И вправду с распущенными волосами, вся такая звонкая и стройная, что он загляделся и опомнился только тогда, когда Цунаде, набрав еду, стала высматривать себе место.

— Давай к нам! — окликнул Джирайя, подскочив со скамьи. Цунаде заметила его и улыбнулась, и, когда подошла, он радостно продолжил: — Пожалуйста, — показал на место напротив себя, и только, когда она села, опустился обратно на лавку. — Давно тебя не видел. — Джирайя отодвинул от себя тарелки, положил руки на стол и стал на нее смотреть. — Где была? Что делала? Пойдешь сегодня на собрание? Почему одна? Где капитан?

— Дан готовится к собранию, — коротко ответила Цунаде.

— Знаешь, хочешь, я с этим гадом поговорю?

— Почему же гадом? — Она отломила кусочек лепешки.

— Ну как? Он же тебя совсем замучил, даже есть не дает. Я каждый день тебя здесь высматриваю, ни разу не видел.

— Почему же не дает? — Она макнула лепешку в бульон. — Нам приносят еду в его кабинет, и мы вдвоем обедаем у окна.

— Получается, он тебя взаперти на Маяке держит?

— Почему же держит? — Она взяла палочки. — Мы очень хорошо проводим время.

— И что же вы делаете?

— Разное, — бросила она, подняв на него сердитый взгляд. — Не думаю, что тебе будет интересно.

— Почему же не будет? — Джирайя сложил руки на груди. — Очень даже будет. Я какую ночь тебя жду у этого проклятого костра, а ты все не приходишь.

— Не хочу, — с раздражением бросила она.

— Вот как? — Джирайя поднял брови, внимательно ее оглядел и понял, что никогда не видел ее настолько расфуфыренную.

Даже на праздниках в Конохе, она, как представительница клана Сенджу, всегда была нарядная, но ни разу не красилась и уж тем более не делала прическу сложнее той, чтобы просто заколоть волосы наверх. А сейчас ее глаза были подведены черным жирным карандашом и тушью, кожа — напудрена, а на щеках красовались яркие румяна. Но больше всего его привели в негодование ее золотые длинные волосы, которые были закручены в тугие локоны.

— Что-то не так? — тяжело вздохнула она, и его вдруг взяли подозрения. Он привстал с лавки и через стол, наклонившись к ней, принюхался.

— Духи? — удивился Джирайя, когда почувствовал запах сладкой розы. — Цунаде, что с тобой? Ты совсем с ума, что ли, сошла? Или болезнь какую-то подцепила?

— Отстань. — Она осторожно толкнула его обратно.

Джирайя вернулся на скамейку, широко расставил ноги, вновь сложил руки на груди и, не в силах справиться со своим изумлением, громко заговорил:

— Нет, вы чувствуете? — Обратился он к Икки с Орочимару. — Духи! Я уж молчал про эти твои черные, как у панды глаза, про эти твои смешные румяна и совершенно дурацкие локоны. Но духи?

— Действительно, Цунаде, — холодно произнес Орочимару, — лучше бы ирьениндзюцу изучала.

— А я и изучаю, — возмущенно ответила она.

— Да похоже, ты кое-что другое изучаешь! — продолжал Джирайя, не осознавая, что все в шатре затихли и прислушались к их разговору. — Капитана нашего и изучаешь! А он-то наверняка не против твоей розы!

Джирайя еще никогда не чувствовал такую досаду — лицо горело, голос гремел, и он был просто в бешенстве, но вдруг в спокойствие его быстро вернула хлесткая пощечина. Он посмотрел на Цунаде: в ее глазах стояли слезы. Перевел взгляд на Орочимару: тот, единственный из всех в шатре, насторожился и, скорее всего, думал, как бы ему поскорее отсюда делать ноги. Остальные же молча за ними наблюдали.

— Замолчи! — Цунаде подняла руку для нового удара, сжав кулак, и Джирайя уже приготовился далеко и больно улететь. Но вдруг она прикрыла глаза, глубоко вздохнула, отсчитала несколько вдохов, бросила на него угрожающий взгляд и, резко развернувшись, ушла, расталкивая всех на своем пути.

— Мне кажется, ты перегнул палку, — произнесла Икки, когда все в шатре вернулись к своим тарелкам. — Она же, как и все девушки, просто хочет быть красивой.

— Она и без всего этого красивая, — вздохнул Джирайя, потирая щеку и задумчиво смотря на выход из шатра.

— Ладно, давайте о чем-нибудь другом, — быстро проговорила Икки. — Как вы думаете, на собрании наконец-то расскажут, куда и когда мы пойдем в наступление?

На место злости быстро пришло чувство вины, так что он оставил свой поднос со всеми тарелками, что наставила ему Икки, и скорее покинул шатер в поисках Цунаде. Но в штабе было так много шиноби, что сколько бы он ее ни искал по чакре — найти никак не мог. И тогда решил пойти в единственное место, где бы она могла спрятаться.

Цунаде стояла одна на деревянной террасе около веревочных перил и вздрагивала плечами. Он уже хотел к ней подойти и успокоить, но Дан сделал это первым: появился как всегда из ниоткуда.

Джирайя совсем не слышал, что она говорила, но хорошо понимал, о чем шла речь. Цунаде нервно жестикулировала, касалась своего лица, что-то возмущенно рассказывала и всхлипывала. Дан внимательно ее слушал, а когда она и вовсе небрежно показала на свои завитые волосы и заревела. Тот огляделся, перелез через веревочные перила, прыгнул прямиком вниз и совсем скоро вернулся с охапкой тех самых красно-белых цветов, которые Джирайя пытался для нее сорвать.

Внутри у него все перевернулось, и в следующий миг Дан притянул к себе Цунаде, а она крепко его обняла, повернула голову и распахнула глаза. Растерялась, а затем и вовсе погрустнела. Джирайя понял, что Цунаде, как и всегда, почувствовала его чакру. И он сделал единственное правильное, что сейчас мог — развернулся и ушел. Вернулся к штабу, набрал чакру в ноги и одни высоким прыжком оказался на вершине Маяка. Поменялся с дозорным на вершине Маяка, сказал, что это приказ капитана, облокотился о монолитное ограждение, достал тетрадь со стихами и стал про себя читать.

Собрание под Маяком проходило мимо него. Хотя на нем говорили, что все-таки узнали, где прячется главарь повстанцев, и что эту информацию на удивление добыл отряд учеников Хокаге, и что уже завтра всем выходить в наступление.

Начинался вечер, и когда солнце стало заходить над широкой и бурной рекой, на площадке открылся люк и показалась светлая макушка Цунаде. Джирайя отвел взгляд, и только, когда она подошла и тронула его за плечо, он вздрогнул и оглядел ее: волосы были убраны наверх, косметика наспех смыта, а глаза опухли от слез. В руках Цунаде держала учебник по ирьениндзюцу, но она не выглядела расстроенной, наоборот, лицо ее светилось жизнерадостью.

— Прости, наговорил глупостей, — извинился Джирайя.

— Ничего, я понимаю. Ты меня тоже прости, ведь я и вправду совсем пропала.

Цунаде подошла ближе, посмотрела в его тетрадь, и от нее вновь повеяло духами, только на этот раз в аромате было что-то очень горькое.

— Какие красивые стихи, — произнесла она.

— Да, красивые… А ты, смотрю, учишься. — Он кивнул на учебник в ее руках.

— Да, учусь, — ответила она, опустила взгляд и после недолгого молчания продолжила. — Если честно, Дану моя помощь особо не нужна. Я ничего в его бумагах не соображаю. Он скорее взял меня к себе, чтобы я не отвлекалась от учебы.

— Чтобы я не отвлекал тебя от учебы.

— Чтобы ты меня не отвлекал от учебы, — повторила она и улыбнулась. — Дан говорит, что из меня получится очень хороший ирьенин. И знаешь, смотри. — Она подняла ладонь, и в ее руках с легкостью загорелась зеленая чакра. — Конечно, есть еще над чем работать, контроль все равно плохой. Но я стараюсь этот недостаток знаниями нагнать. — Она показала учебник. — Ткани, органы, кости…

Джирайя в ее глазах заметил радостный и чистый блеск, который прежде никогда не видел.

— И тебе нравится? — удивился Джирайя.

— Не могу сказать, что нравится, но, когда получается все правильно запомнить, меня это очень радует. Представляешь, Дан каждый день после целого рабочего дня меня проверяет. Вижу, что спать хочет, а мы с ним сидим в этом его кабинете, на этом маленьком диване, и он меня очень внимательно слушает. — Она прикрыла глаза и легко рассмеялась, что-то припоминая и немного краснея. — Наш капитан не такой, как показался сперва, на самом деле он очень веселый и добрый человек.

— Тогда может быть попросишь у него один вечер для нас освободить? — спросил Джирайя, стараясь звучать как можно небрежнее. — Правда, я очень хочу провести с тобой время, как раньше.

— Обязательно попрошу, — улыбнулась она. — Да, конечно, попрошу. Лишь бы это собрание поскорее закончилось.

Они взглянули вниз, где шло собрание, и каждый задумался о своем. Время пролетело незаметно, показалось, что прошло всего мгновение, а как будто и целая жизнь. Она молчала. И он молчал. Только так громко молчали, что не услышали, как все стихли, как раздавался один только низкий прокуренный голос и как, наконец, объявили, где прячется главарь повстанцев. Для Джирайи это название было пустым звуком, но видимо для нее чем-то важным. Она вцепилась в ограждение и наклонилась вперед.

— Цунаде, — Джирайя осторожно коснулся ее плеча, — я давно хотел тебе кое-что сказать…

Она обернулась, и он вмиг утонул в ее огромных ясных глазах. Вдруг осознал, какой же страшный ураган бушевал в его сердце и какой же всепоглощающий голубой огонь сжигал его несчастную душу. Понял, что этот огонь, так похожий на ее чакру, загорался в нем каждый раз, стоило ему только подумать, что он к ней остыл. Так было, когда они были детьми, затем подростками, и вот сейчас, когда он вернулся из странствий и шла война. Она ему не просто нравилась, он ее любил… И Джирайя наконец-то спустя столько лет решился, набрал побольше воздуха в грудь, собрался с силами и уже открыл рот…

— Цунаде, — вдруг раздался голос Дана за спиной, — вы мне очень нужны, пойдемте.