Вторая война шиноби: Страна Рек

Глава 11 Цунаде

Цунаде больше не снился брат, не снились его похороны и не снилась та пустота, что встала на его место. Ей снился Дан. Наутро она почти ничего не помнила, но тело хорошо сохраняло все пережитые чувства. И как же ей было неловко подниматься по винтовой лестнице почти к самой вершине Маяка, открывать низкую полукруглую дверь и заходить в полумрак маленького кабинета капитана. Проводить весь день за спиной Дана на старом диване и смотреть, как он работает за своим столом. Вдыхать свежий летний воздух из открытого окна и с трепетом ждать обеда. Когда они наконец-то сядут друг напротив друга и под легкую беседу с шутками, которые ей теперь очень нравились, почти без отрыва смотреть на него и краснеть, вспоминая, какие же сны ей снились… А когда за окном наступала ночь, Дан оставлял свои дела, присаживался рядом, и Цунаде пересказывала ему все, что выучила за день, и когда получалось повторить без запинки, он широко улыбался. А она так радовалась этой улыбке, порой забывая, что хотела сказать дальше. И с каждым разом эта тишина становилась все дольше, а мысли и желания — все запутаннее.

— Цунаде, о чем вы думаете? — спрашивал Дан, заглядывая к ней в учебник. И как будто специально останавливался так близко, что она могла почувствовать его горячее дыхание на своей щеке.

— Ни о чем, — быстро отвечала она и пряталась за книгой.

Цунаде никак не могла побороть желание его случайно касаться. Никак не могла отвести от него взгляд, когда он смеялся. Никак не могла наслушаться его голоса, когда он рассказывал что-то. И никак не могла унять биение сердца, когда он подходил сзади и помогал доставать что-нибудь с верхних полок.

Иногда Дан просил составить ему компанию за столом, она садилась рядом с ним на табуретку и смотрела в его длинные отчеты. И пока она пыталась хоть что-то разобрать, он молча за ней наблюдал и задевал ее коленом. Отчего иероглифы плыли, голова кружилась и в груди резко перехватывало. Ей казалось, что она совсем скоро сойдет с ума. Цунаде уже почти ни с кем не общалась, ни о ком не думала и никого не видела. Не только во снах, но и в мыслях был только молодой капитан, только Дан Като…

Цунаде стояла у открытого окна и смотрела на штаб в свете факелов. Основное собрание уже давно закончилось, но для капитанов оно все еще продолжало идти, хотя на улице уже давно была ночь. Она взглянула на подоконник, где стоял букет красно-белых цветов в банке с водой, и задумалась: кажется, даже сама природа не могла определиться, какой цвет больше всего подходит для этих нежных бутонов.

— Значит, пик Джан, — тихо произнесла она, вспомнив, как на собрании объявили, куда они должны были идти в наступление. — Значит, вот, что было в том свитке…

Она отошла от окна и оглядела кабинет: оштукатуренные стены, книжные полки, старый диван и массивный деревянный стол. Все документы были на нем аккуратно сложены, светила масляная лампа, и стояла накрытая тарелка с рисом и жареной рыбой. Цунаде тяжело вздохнула, посмотрела на учебник в руках, сделала поярче лампу и села на диван. Только никак не училось: текст расплывался, картинки рябили, и сколько бы она ни старалась запомнить главу про яды и противоядия — ничего не получалось.

На улице начался дождь, и от монотонного звука капель по подоконнику Цунаде не заметила, как задремала. Открыла глаза только тогда, когда дверь тихонько скрипнула и в кабинет осторожно зашел Дан.

— Вы наконец-то вернусь, — улыбнулась она, оперев щеку о спинку дивана. — Я принесла вам ужин, правда, он, наверное, уже остыл.

— Спасибо, но я совсем не хочу есть, — отозвался Дан, подошел к своему столу, поправил какие-то листы, а затем развернулся к ней, облокотившись о столешницу, и Цунаде заметила, что он был чем-то сильно огорчен.

— Что-то случилось? — спросила она, оторвавшись от спинки дивана.

— Не знаю, — ответил Дан, протерев лицо ладонями. — Наверное, я просто устал, день был очень долгим… Надо же, завтра уже выходим. Я знал, что этот день настанет, готовился к нему, но когда сегодня услышал, что надо собираться, понял, что совсем к этому не готов. — Он сложил руки на груди и опустил взгляд.

В кабинете повисла тишина. Но она и без слов поняла, даже, кажется, на себе ощутила, насколько ему было плохо.

— Не беспокойтесь, Цунаде, — вдруг улыбнулся Дан, — я с этим справлюсь. Лучше расскажите, как ваши дела?

— Я ничего сегодня не выучила, — вздохнула она, легонько хлопнув по учебнику.

— И черт с ним, — ответил он, оторвался от стола и за несколько шагов преодолел расстояние между ними. Сел на диван и, забрав учебник из ее рук, отложил его в сторону. — Этот вечер я хочу провести с тобой…

— С тобой? — удивилась Цунаде.

— С тобой, — улыбнулся Дан, поправив прядь ее волос, отчего по телу пробежалась мурашки. — Мне очень жаль, что Джирайя тебя сегодня расстроил. Думаю, он не прав. Тебе идет и косметика, и накрученные локоны, и особенно запах духов… Хотя ты и без всего этого очень красивая.

— Правда? — смутилась она.

— Правда, — вздохнул Дан, дотронулся до ее плеча и медленно провел ладонью вниз по ее руке.

Цунаде опустила взгляд и задрожала. Только на этот раз не от страха, как тогда, когда они были на миссии, а от трепетного волнения. Сердце так громко стучало, что било по ушам. Прикосновения Дана были такими легкими и такими уверенными… А затем он и вовсе положил свою ладонь на ее талию и решительно притянул к себе. Цунаде с удивлением подняла взгляд и вдруг залюбовалась им в свете масляной лампы.

Дан был таким красивым: мягкие брови, между ними две морщины, загорелая кожа с редкими веснушками, густые светлые ресницы, поразительно ясные зеленые глаза, четкая линия челюсти, аккуратный подбородок и губы. Мягкие губы, которые так часто снились ей…

— Расскажи, как на самом деле у тебя дела? — тихо спросил он.

— Все замечательно, — ответила она, осторожно коснулась его щеки и вдруг поняла, что больше не может сдерживать свою нежность. — Дан…

— Знаю, — он наклонился к ней, оказавшись так близко, что она почувствовала его дыхание, — ты мне тоже очень нравишься, — носом коснулся ее щеки, — с ума схожу, места не нахожу, — сильнее прижал к себе, — думать ни о чем другом не могу, — губами приблизился к ее губам, — как только о тебе…

Цунаде прикрыла глаза и навсегда запомнила то мгновение, когда Дан ее поцеловал. Дождь за окном превратился в ливень и окончательно заглушил шум штаба. В кабинет ворвался теплый ветер, масляная лампа погасла, а цветы на подоконнике вдруг стали белыми, и от красного цвета не осталось и следа…

— Давно пора было это сделать, — произнес он, когда они прервали поцелуй, чтобы отдышаться.

Но не успела Цунаде ничего ответить, как Дан запустил руку в ее волосы, наклонил за макушку и, глубоко вздохнув, вновь поцеловал. Только на этот совсем по-другому: он крепко прижимал ее к себе, поднимал ткань ее водолазки, нетерпеливо дышал и горячо касался влажными губами. От этих ощущений внизу живота зародилось до того неведомое тянущее чувство, которое разливалось волной, давило и заставляло быть еще ближе к нему.

И когда им вновь перестало хватать дыхания, они прервали поцелуй и широко улыбнулись друг другу. Дан откинулся на спинку дивана, притянув ее к себе. Цунаде положила голову ему на грудь и стала слушать, как громко билось его сердце — ей никогда еще никогда не было так хорошо и спокойно. Но она вдруг вспомнила, что скоро их ждет сражение, и с тревогой подумала: сколько же жизней унесет этот бой?

— Дан, — она оторвалась от его груди и с беспокойством на него посмотрела, — пообещай мне, что не будешь геройствовать.

— Я этого и так не планировал, — ответил он, поудобнее расположился на диване и поцеловал ее в макушку. — Цунаде, у меня еще столько планов на эту жизнь…

— Берегите чакру, — напомнила Бивако.

Полевой госпиталь находился в стороне сражения. Но даже здесь, под зелеными тентами, все тряслось, когда раздавался очередной взрыв под воротами храма. Весь отряд Цунаде был там, а она лечила раненных. Бой шел уже больше суток, но за все время на ее железном операционном столе никто не умер. Этой мыслью она старалась себя подбадривать, особенно тогда, когда вдалеке слышались особо громкие взрывы и поток чакры сбивался.

Перед ней положили нового раненого, и в свете желтой лампы она узнала одного из своего отряда. Это был молодой шиноби, совсем невысокий, с черными короткими волосами и с симпатичным юношеским лицом.

— Исаму? — удивилась она.

Он держался за окровавленный бок. И Цунаде скорее приступила к лечению: быстро разрезала одежду ножницами, вколола нужную дозу обезболивающего, зажгла в ладонях зеленую чакру и стала оценивать серьезность ранения. Вдруг Исаму посмотрел на нее и, кажется, узнал, когда через силу улыбнулся.

— Ты видел нашего капитана? — тихо спросила она, тот кивнул, и у нее от волнения перехватило дыхание. Даже уровень чакры на миг подскочил, но она быстро вернула ее в прежнее состояние и продолжила: — С ним все в порядке?

Исаму и на этот раз кивнул. Цунаде с облегчением вздохнула и вернулась к ране на его боку.

— Но долго им не продержаться, — прохрипел Исаму. — Из нашего отряда там только он и те двое остались.

— Как? — с ужасом выдохнула Цунаде, заметив, как зелёная чакра в ладонях дрогнула.

— На воротах какая-то техника, никому их не пробить, — совсем слабо отозвался он. — И огонь стали лить. Золотой. Такой красивый… Искры так и летят в разные стороны…

— Лучше помолчи, — произнесла она, понимая, что Исаму находился уже в бреду.

Кровь продолжала хлестать, заливая железную столешницу. Исаму потерял сознание, и Цунаде еще усерднее сосредоточилась на ране. Лечебная чакра позволяла видеть повреждения, чувствовать обрывы тканей, но Цунаде никак не могла найти, откуда шло столько крови. И вдруг с ужасом поняла: задета печеночная артерия.

— Я не справлюсь, — прошептала она, подняла голову и хотела уже кого-нибудь позвать, но поняла, что все ирьенины были заняты своими ранеными.

Сердце застучало, к горлу подкатил ком, вокруг все поплыло — с таким повреждением она еще никогда не сталкивалась. Оно было под силу только опытным ирьенинам. Но сейчас все были заняты, и жизнь Исамы зависела от нее. Цунаде вспомнила, чему учил Дан, и сделала несколько глубоких вдохов.

— Я справлюсь, — наконец произнесла она, — я же столько об этом читала.

Цунаде встряхнула головой, сосредоточилась на зеленой чакре и с силой надавила на рану, пачкая ладони в крови. Но все чаще представляла на этом железном столе Дана, и чакра ослабела, как и пульс раненого.

— Ну давай же! — проговорила она, сжала кулаки, и на мгновение ей показалось, что пальцы заискрились голубым светом. — Черт! Только не сейчас…

Но стало только хуже — зеленая чакра все слабела, а голубые искры разгорались все больше.

— Да не ты мне нужна, — выругалась она, оторвалась от раны и затрясла руками.

Исаму стал слабеть, и ей пришлось к нему вернуться, но никак не получалось зажечь нужную чакру.

— Пожалуйста! — жалобно закричала Цунаде. — Разорвана печеночная артерия! Я не справляюсь! Мне нужна помощь…

Под тентами стоял такой шум из указаний ирьенинов и стонов больных, что как бы она ни срывала голос — никто ее не слышал. А Цунаде даже отойти от железного стола не могла, и от этой беспомощности она горько заплакала.

— Прошу… — прошептала она. — Пожалуйста, помогите…

Цунаде прикрыла глаза и навсегда запомнила то мгновение, когда она потеряла первого раненого… Глаза Исамы остекленели, рот остался приоткрытым, а кровь уже капала на земляной пол. Цунаде проверила его пульс — сердце больше не билось.

— Проклятье! — всхлипнула она, ударив кулаком по стальному столу, отчего железо с треском промялось. — Да сколько же они будут сидеть под этими воротами?

Цунаде ещё раз посмотрела на мертвого Исаму и поняла, что у нее иссякли силы. Она оставила его под тентом и вышла на улицу, в надежде вдохнуть свежий воздух, но вдохнула лишь запах пожара.

Над долиной Священных земель только-только начинался рассвет, и она подумать не могла, что этот чудесный золотой храм на пике Джан окажется таким страшным местом. Около ворот бушевало сражение: раздавались взрывы, шёл чёрный дым, а со стен и вправду лили огонь. Цунаде посмотрела на тропинку, ведущую от храма, и по спине прошелся мороз. На носилках несли обгорелое тело — месиво из подпаленной формы и лоскутков кожи.

— Помоги, — подозвал носильщик.

Раненый метался в агонии, плевался кровавой слюной и душераздирающе стонал. Цунаде прикрыла уши, с ужасом за ним наблюдая, и даже пошевелиться не могла.

— Чего стоишь?! — закричал носильщик. — Помоги же ему, черт возьми!

Цунаде подошла к ним на ватных ногах и медленно опустилась на колени перед раненым. В нос ударил запах горелой плоти, его лицо было испачкано черной копотью, волосы сгорели, металлическая пластина на повязке сплавилась со лбом, но он все еще дышал… Дышал мучительно… Дышал через раз… Дышал завывая… И вдруг показалось, что он был ей знаком. Она распахнула глаза: и рост, и фигура были похожи на одного для нее дорогого человека.

— Дан? — прошептала она и стала лихорадочно искать нашивку на его жилете, еще раз взглянула на обгорелое лицо — это был не Дан. Но она не испытала облегчения, наоборот, внутри разгорелась еще большая тревога.

Цунаде встала и бросила взгляд на медсанчасть: обессиленные девушки продолжали лечить раненых, даже у Бивако, кажется, не осталось больше чакры. Вокруг стояли стоны умирающих, доносились раскаты отдаленных взрывов, по тропинке несли новых обгорелых, и сколько таких носилок еще пронесут, пока однажды на ней не окажется Дан? Она сделала неуверенный шаг вперед, за ним еще, и еще… Ноги перешли на бег, и она помчалась вглубь сражения, расталкивая всех на своем пути. Самый дорогой для нее человек был где-то там, под золотыми смертоносными искрами, под пылающим пожаром, под воротами пика Джан.