Вторжение

Глава 25

Глава 25

Пригород удивлял своим контрастом. Вот с какого-то момента закончилась выжженная земля и началась дорога, обычная дорога, по краям которой была вырыта канава и посажены деревья. Деревья тоже пошли обычные, нормальные, стоящие прямо, без согнутых и переломанных стволов, с целыми ветками. Но самый основной контраст был не в тем, что деревья стояли целые, а дома — с застекленными окнами, а в какой-то нормальности всего окружающего. Казалось вот только что мы вместе с кадет-бароном цеплялись за крохи тепла от костра посреди безлюдной равнины, шли в неизвестность, а вот — уже пригород. Каменные и деревянные дома, двух, а то и трехэтажные, окованные железом ворота с вычурной ковкой узорами, из-за ворот лают собаки, навстречу попадаются повозки, телеги и даже один автомобиль, где-то заливается свисток городового или дворника, по улицам неспешно прогуливаются парочки и торопятся курьеры.

Такое ощущение, что никто и не подозревает что в нескольких верстах к востоку от них — выжженая пустыня, куда не кинь взгляд, а посредине — огромное озеро, озеро, которого раньше не было…

Однако через некоторое время я начал видеть и приметы происшествия. На лицах прохожих была написана озабоченность, большинство куда-то торопилось, ускоряя шаг, на углу стоял патруль в военной форме, то ли Семеновцы, то ли Преображенцы, пехотный гвардейский полк, солдаты гренадерской стати с винтовками и строгими взглядами. На стенах домов и на рекламных тумбах были расклеены объявления о чрезвычайном положении, а пробегающий мимо мальчик с пачкой газет прокричал «Сохраняем спокойствие! Так сказал столичный губернатор! Сообщения о жертвах и масштабах преувеличены! Всего три копейки!»

К сожалению, ни у меня, ни у кадет-барона не нашлось трех копеек, потому я проследил мальчика-газетчика взглядом. Огляделся. Выскочил из телеги на ходу и подскочил к толстому господину, который разворачивал только что купленную газету.

— Секундочку! — сказал ему я, забирая газету из его рук: — дайте-ка взглянуть…

— Это возмутительно! — начал было тот, но я просто посмотрел ему в глаза и он поспешно сделал шаг назад. Из остановившейся телеги выбрался и захромал ко мне и кадет-барон Унгерн.

— Владимир Григорьевич, что там пишут? — выкрикнул он, приближаясь к нам и толстый господин побледнел при виде его ранения. Хотя, какое тут ранение, половина лица у кадета и барона фон Унгерна представляла из себя кровавую, запекшуюся маску. Вот уж действительно, краше в гроб кладут.

Я смотрю на передовицу газеты. «Московские Новости». Громадными буквами на четверть страницы заголовок «Ситуация взята под контроль!». Ниже — главная статья номера… ага… поспешно глотаю слова и предложения.

В связи с Прорывом в столичном регионе… так, подвиг героев не будет забыт, дальше… ага, вот. Ударом нового оружия, разработанного гением отечественных ученых-оружейников, совместно с Академией Наук, уничтожен Враг Рода Человеческого, предотвращена катастрофа… смерти гражданских…

— Страницу переверните. — говорит мне Роман, стоя рядом: — там список, я видел.

— Список… — я переворачиваю страницу. Да, список. Список героев. Вся газета дальше — список героев, павших в бою… и фамилии только у знатных. Остальные обозначены целыми подразделениями — Лейб-Гвардии Его Императорского Величества Кирасирский Полк в полном составе, Отдельный сто десятый дивизион тяжелой артиллерии, Тридцать первый пехотный, гренадерский, еще кавалерия, пулеметный полк… стоп! Тридцать Первый Пехотный? Вчитываюсь в строки. Погиб в полном составе? Как это возможно вообще⁈ Валькирии в ближний бой не лезли, они же на фортификациях были и в госпиталях! Я еще вздохнул с облегчением как узнал…

— Владимир Григорьевич… — говорит Роман Унгерн и что-то в его голосе заставляет меня сжать зубы в нехорошем предчувствии: — выше… вот тут… — и его палец с грязным, обломанным ногтем тычет в газетный лист выше, туда, где поименно перечислены герои…

Палец кадет-барон упирается в имя. Зубова Ай-Гуль Бориславовна. Ледяная княжна. Посмертно награждена Высшей Наградой Империи, Орденом Святого Георгия. Тут же — Уваров Владимир Григорьевич, также представлен к Ордену Святого Георгия. Посмертно. Поспешно перехватываю газету и пробегаю строчки в поисках знакомых имен… и их очень много.

Кадет-барон издает сдавленный стон. Проследив за его взглядом, я вижу «выпускники четвертого курса Императорского Пехотного Училища в полном составе». Представлены к орденам посмертно.

— Полноте вам, Роман Федорович. — говорю я, чувствуя, как голова становится пустой и легкой: — врут все же. Написали будто я умер. Да и вы тоже — живы же, а тут — «в полном составе». Газетчики же. Враки это все. Не могла Гулька там погибнуть. Она же гений поколения, лучшая в роду, вундеркинд, Ледяная Княжна. Она в таких переделках побывала, что… врут в общем.

— Да… конечно. — кивает кадет-барон: — точно. Вы правы, Владимир Григорьевич, это я расклеился на секунду. Действительно, это же газетчики. Они все врут.

— Ну вот. — на секунду я задумался, не хлопнуть ли его по плечу, приободряя, но он повернулся ко мне своей страшной раной на лице, и я передумал. И так видно, что из последних сил держится на одной силе воли и гордости, ему бы морфия сейчас да целителя и полежать полгода в госпитале, а он тут из себя несгибаемого героя строит.

А насчет Гульки… ну неправда это. Она же мне показывала, у нее что-то вроде автоматической защиты льдом есть, если опасность какая, так она в глыбу льда облачается мгновенно. Да не простого, а какого-то особо прочного, его даже пушка в упор не пробьет, что ей какой-то взрыв… да и была же команда «всем вдруг от противника!» своими глазами видел, как летуны брызнули во все стороны как испуганные мальки на мелководье. Значит — спаслась. Наверное, тоже где-то там, на этой гладкой и холодной равнине, но ей-то холод нипочем, лед ее стихия. А может в этой глыбе лежит… в анабиоз впала? Как ее сила в таких случаях работает? И валькирии… как весь полк мог под удар попасть? Они же далеко от эпицентра стояли! Верстах в пяти уж точно… а что это значит? Это значит, что сейчас нужно добраться до дома, переодеться, поесть и взять с собой автомобиль и всех, кто дома есть и на поиски! Нет, стой, сперва — нужно доложиться по команде, узнать настоящие новости от Генерального Штаба, а не газетные сплетни. Быть не может, чтобы они не организовали поисково-спасательные группы, помочь им с этим. Найти свой полк, куда валькирии запропастились? И уже потом — искать тех, кто потерялся, кто не вышел из зоны удара портальной бомбой.

— Господа! — обращается к нам тот самый толстый, у которого я газету забрал: — так вы оттуда? Из зоны удара? Вы участвовали в той битве? Давайте я вам извозчика найму! А вашему другу нужно срочно в госпиталь, с такой-то раной на все лицо!

— Не нужен мне извозчик и госпиталь! — тут же окрысился на него кадет-барон: — мне нужна нормальная лошадь и немного провианта! Я возвращаюсь!

— Не дури, барон-кадет. — говорю ему я: — ты себя в зеркале видел? Краше в гроб кладут. Давай до госпиталя тебя доставим, там и новостей узнаем настоящих. Чай в ведомстве врать не будут, не газетчики. — поворачиваюсь к толстому и протягиваю руку: — полковник Уваров. Владимир Григорьевич. Мой друг — барон Унгерн Роман Федорович. Будем вам очень признательны. Я отдам вам деньги, как только доберусь до дома.

— Политов Сергей Дмитриевич, купец третьей гильдии. — пожимает мне руку толстяк: — не вздумайте! Вы спасли Столицу, ваш подвиг останется в веках. Такая трагедия, столько людей погибло… — вздыхает он: — но у нас не было выбора, не так ли? Хорошо, что ученые разработали это чудо-оружие… Извозчик! Сюда! Двойную плачу!

— Спасибо, дружище. — обращаюсь я к Архипу, который продолжает сидеть на своей телеге: — выручил нас. Ты не пропадай, скажи, где тебя искать, я тебе обязательно отплачу. И зипун…

— Оставьте себе, барин. — машет рукой Архип: — чего уж там. Даст бог, свидимся. Н-но! — он дернул вожжи, разворачивая телегу. Рядом с нами остановился извозчик.

— В госпиталь отвези этих господ. — командует ему толстяк: — да поторопись, на тебе вот, вдвое за труды. Роман Федорович, поезжайте скорей, вам же к докторам нужно попасть как можно скорее. Ситуация под контролем, вчера сам генерал-губернатор Апостолов выступал перед публикой, говорит, что все закончилось уже, битва выиграна.

— Там же ребята остались… — делает вялые попытки к сопротивлению кадет-барон, но я настойчиво подталкиваю его к экипажу, и он наконец занимает свое место. Купец третьей гильдии расплачивается с извозчиком ассигнациями и машет нам рукой.

— Газета! — спохватываюсь я, но он качает головой.

— Оставьте себе, Владимир Григорьевич, вам нужнее сейчас.

— Спасибо, Сергей Дмитриевич. Я обязательно возмещу…

— И думать забудьте! Все, езжайте! — он машет рукой, извозчик цокает языком, натягивая вожжи и мы несемся по узеньким, мощенным улочкам, набирая ход. Рысью, едва не галопом мы мигом добираемся до военного госпиталя, расположенного неподалеку. Едва лишь завидев нас, стоящие у дверей медсестры — всплеснули руками и немедленно выкатили из госпиталя каталку, куда и уложили кадет-барона, несмотря на все его протесты. Старшая медсестра, высокая женщина со шрамом на левой щеке, мягко, но настойчиво отобрала у него штык-тесак и короткий кавалерийский карабин, передала все мне. Окинула меня взглядом.

— Нет, нет, со мной все в порядке. — тут же поднял руки я, подаваясь назад: — у меня куча дел еще. Нет времени в госпитале лежать.

— Ваш друг точно так же говорил. — отвечает медсестра. Смягчается, выключает суровый взгляд и вздыхает.

— В другое время нипочем бы вас не отпустила. — говорит она: — переутомление, обморожение, нервный стресс в течение длительного времени… но сейчас у нас и правда есть дела поважнее. Свободных коек две штуки осталось, а люди все прибывают. Скоро в коридорах ставить будем.

— Рад что вы меня понимаете. — киваю я: — у вас валькирии не работают в госпитале?

— Воспитанницы Святой Елены? Они же в передовых частях служат, а к нам только по четвергам появляются. — говорит она: — но вчера их не было ни одной. Наверное, тоже заняты, в связи с этим всем… — она кивает мне на газету, все еще зажатую в руке: — раненых очень много. С баротравмами, или кого обломками поломало. Вашему другу повезло… жив остался. Если уж до сюда дотянул, то и дальше жить будет. Крепкий.

— Вы уж приглядите за ним, — говорю я: — а полковника Мещерскую не знаете случайно?

— Марию Сергеевну-то? Да кто ж ее не знает. — отвечает медсестра со шрамом: — эскулап высшей категории. Она к нам приезжала на усиление, несколько лет назад, когда на «Рассветном» паровой котел разнесло и людей паром обварило. Хороший специалист.

— А…в эти дни она к вам не приходила? — спрашиваю я, потому что совершенно точно знаю, что Маша в стороне не останется. Все что может сделает.

— Нет, не видела ее. — отрицательно мотает головой медсестра: — так она же вроде в составе полевого госпиталя третьей медицинской бригады была? Я уж думала, что третья медицинская все там осталась.

— Что? Но госпиталь… он же далеко от эпицентра был!

— Не знаю. — качает головой медсестра и в ее глазах на мгновение мелькает сочувствие: — может я ошибаюсь. Но накрыло взрывом всех, кто в радиусе десяти верст был. Там теперь озеро, говорят. Даже тяжелые артиллерийские дивизионы и тех посекло.

— Не может быть. — говорю я. Полковник Мещерская? Машенька? До сих пор иногда обращаюсь к ней мысленно как к «Мещерской», а иногда по имени. Привычка, все же она была моим непосредственным начальником, а такое не забывается. И несмотря на то, что мы теперь равны в чинах и я видел ее без одежды, уязвимой и счастливой… несмотря на это я все еще испытываю перед ней некий пиетет. Такой, какого обычно мужья к своим женам не испытывают. Уж кто-кто, а Мещерская у меня в голове как некий маяк, ориентир, стоящий на несокрушимой скале, моральный авторитет… пусть даже я не признаю это вслух. И… она умеет изменять свое тело, управлять им. Она же практически неуязвима! Она может создать себе запасное сердце или усилить мышцы, укрепить черепную коробку, она не может умереть! Как можно убить кого-то, кто умеет управлять своим телом в совершенстве? Да она и ядерную зиму может пережить, на самый худой конец она может замедлить жизненные процессы в теле… значит нужно ее искать! Уж она обязательно должна была выжить! И вообще, я зря волнуюсь, ее имени в газете нет, только подразделение, написано «в полном составе», но ведь она прикомандированная временно… да и знаем мы что газета врет, и про меня врет и про Унгерна. Но я все равно беспокоюсь… нужно срочно ехать домой, искать ее.

— Извините. — говорю я медсестре: — у меня срочные дела. Пожалуйста присмотрите за Романом Федоровичем и ни за что не верьте его словам что ему не больно, он врет. У него зрачки расширены постоянно.

— Не беспокойтесь, проследим. — отвечает медсестра: — доброго вам пути. Пусть все ваши найдутся целыми и здоровыми.

— Спасибо. Трогай! — кричу я извозчику. Госпиталь, участливая старшая медсестра — все остается позади. Мы едем домой. Наверняка я зря беспокоюсь, думаю я по пути, наверняка все уже дома. И Ай Гуль и Мещерская, и сестрицы из рода Цин, и эта бездельница. Акай, все уже дома. Кто-то еще должен быть… кто-то еще, но кто? Княжна Волконская, которая София «бледная немочь»? Или княжна Голицына «Черная Вдова»? Сашенька? Сандро? Нет, кто-то еще, кого я не могу вспомнить, дырявая моя голова.

А вдруг — это все правда? — звучит в моей голове холодный голос, вдруг? Вдруг все умерли в этом взрыве? Лисица же говорила, что это никакой магией не перешибешь и что она за сохранность своего собственного мира уже переживает. Как можно противостоять силе, которая просто-напросто вырезала из реальности здоровенный кусок земли? Сколько там в радиусе? Десять верст? Это десять километров, то есть диаметр почти двадцать, а то и побольше. Ядерный взрыв в сто мегатонн — вот примерный эквивалент событий. Однако при ядерном взрыве по мере удаления от эпицентра падает сила удара, падает в геометрической прогрессии, а тут — просто раз и нет ничего. Дырка в земле, водой заполняется. А выжженая земля и сломанные деревья снаружи — это результат того, что и воздух пропал… перепад давления, воздушные массы устремились в центр, получилось что-то вроде взрыва… те, кто попал под этот поражающий фактор — получил баротравму, или как кадет-барон, который был ранен каким-то обломком, увлеченным воздушными массами. Чудом его рана запеклась, видимо температура высокая была.

Но все, что находилось в радиусе прямого воздействия портальной бомбы — было попросту перенесено. Куда? Неужели сейчас где-то в Хань появился здоровенный кусок земли с городом и несколькими селами? И с кирасирами, гренадерами и артиллеристами? С командами Имперских Гасителей Обликов? Не обязательно в Хань, может в САСШ или в Бразилии там. Да пусть даже в Антарктиде — лишь бы у нас на планете. Тогда еще есть надежда. А если их занесло в Преисподнюю, в домашний мир Акай? Как тогда?

Я мотаю головой, отгоняя непрошенные мысли. Рано панику разводишь, гвардеец, думаю я. Надо решать проблемы по мере их поступления. Сейчас пока — до дома доехать. Помыться, поесть, чуток отдохнуть, переодеться и в Генеральный Штаб рвануть. Быстро, быстро… ну и чем черт не шутит, может все-таки все дома сидят? Маша устала и спит, потому как третьи сутки людей лечила, Ай Гуль в себя приходит после сражения, да и остальные с ней вместе…

— Приехали! — говорит извозчик, не добавляя ни «ваше благородие», ни «барин». Оно и понятно, видок у меня сейчас самый что ни на есть непрезентабельный — грязный, в каких-то обмотках на ногах, в старом зипуне, волосы всклокоченные… словом не вызываю доверия у тружеников общественного транспорта. И на чай дать нечем.

— Спасибо. — киваю я и выхожу из экипажа. Вот и особняк княжны Зубовой, привычные ворота с кованными решетками в виде вензелей З и А.

— Барин! Живой! — раздается крик по ту сторону ворот и ко мне бежит Пахом: — погодите, я сейчас отворю! Радость то какая!

— Пахом. — говорю я, чувствуя, как меня наконец отпускает внутреннее напряжение: — и ты живой! Это радует. А где все?

— Так это… жинка ваша ждет вас дома. — отвечает Пахом: — сейчас я…