Апрель 2030 года
— Вызов, короче, от бабули был, — морда Витали едва умещается на экране телефона. — В заявке — ключницу потеряла. Вот кто-нибудь из вас знает, что такое эта ключница?
— Ящичек с крючками для ключей, — отвечает Нина Львовна.
— Ну да, — Виталя немного расстроен, что не оказался эксклюзивным носителем редкого знания. — Бабка, короче, трясется вся. Старинная, грит, шняга. Этот, как его, антиквариат. Память от ейной матери. Ну я такой: «Не ссыте, бабуля, ща все будет нормалды». Настройка простая, след четкий — аж пятно яркое на обоях и гвоздик там, где эта фигулина висела. Но в квартире ее нет, хоть ты тресни. Была, но нету. Я лестницу проверил, лифт — глухо. Бабка бледная такая, руки дрожат, я уж думаю — скорую, что ли, ей вызвать? И говорит мне: что же это такое, Коленька… неужто дочка взяла? И тут я вспомнил, что у моей бабули такое же было: путала имена, и в воровстве еще всех обвиняла. Ну я звоню этой дочке, та говорит — так, мол, и так, неделю назад на месте еще ключница висела, а мама плоха стала, старость — не радость… Может, сама кому отдала и забыла. Я тогда говорю бабке: а давайте-ка мы исходящие вызовы в вашем телефоне проверим. Среди них один всего без имени оказался. Пробиваю — ну точно, мастерская по ремонту старинного хлама всякого. Звоню — так и есть, бабуля сама им ключницу отдала на починку.
— Отличная работа, Виталий, — говорит Катя.
— Слышьте, только эта… Ну, можно мы не будем с бабки той денег брать? Бабуля нищая совсем, линолеум до дыр протерт, она его ковриками вязаными прикрывает… У моей бабушки такие же были. Дар-то не сработал, так что мы типа как бы ничего и не сделали.
— Не знаю, — теряется Катя. — Саша, ты что думаешь?
Отвечаю:
— Мы можем себя позволить не брать со старушки оплату. Но решать тебе, Катерина. Ты же сейчас за главную. Посмотри, мы в плюс вышли на неделе?
— Да, неделя неплохая. Хорошо, Виталий, мы не станем выставлять счет. Позвони клиентке и сообщи. Владимир Ильич, что у вас?
— Один выезд всего был, — отвечает старичок. — Кота искал. Домашнего, на улицу не выпускали его. Так вся квартира в его следах, а во дворе и в переулках вокруг — ни следочка. Значит, не убег. Смотрю на квартиру — там женщины вещи и дочки ее, а в самом углу прихожей — мужские ботинки, нечищеные. Выспросил, что с мужем она недавно развелась. Узнал адрес мужа. Прихожу — от лифта уже фонит этим котом. Ну звоню, мужик открывает. Не стыдно, спрашиваю, у собственного ребенка любимое животное, друга, считай, забирать? Он орет: мой кот, не оставлю этой стерве! Ну я велел им самим разобраться до конца недели, а то, говорю, кот — имущество, можно и в полицию заявить… Такие дела.
— Всем спасибо, — говорит Катя. — Все отлично поработали!
Тоже благодарю всех и отключаюсь. Пока я был дома, мне удалось перестроить рабочие процессы таким образом, чтобы каждый сотрудник проявлял больше самостоятельности. Раньше они просто выезжали на вызовы и искали предметы, а при любых затруднениях обращались ко мне. Меня это тогда вполне устраивало. Теперь каждый сам планирует все действия по делу, расспрашивает заказчиков, ищет варианты, где еще можно поискать.
Они бы, наверно, и вовсе без моего участия в созвонах обошлись, но мне приятно посмотреть на знакомые рожи и убедиться, что хоть где-то дела идут нормально. Надо написать Катюхе, чтобы прибыль за месяц пустила на премии ребятам. И ей самой накинуть хоть пол-оклада. А мне зарплата не положена — я блистаю отсутствием. Впрочем, с деньгами лично у меня проблем нет. Если с чем проблем и нет, то это с деньгами.
Сворачиваю окно мессенджера. Черт, уже без четверти два! Собирался еще Оле и маме позвонить, но пора на тренировку. Переодеваюсь в спортивный костюм, бросаю в сумку кроссовки и выхожу.
Тренер Мишаня с порога приветствует меня:
— Дарова, герой! А ты сегодня на новый японский тренажер записан! Зверь-машина. Надеюсь, на завтра у тебя нет особых планов?
— Тактическая тренировка только. А что?
— Спорим — придется отменить. После этого чуда враждебной техники у всех мышцы огнем горят пару дней. Испанская инквизиция свои шляпы от зависти съела бы. Даже не знаю, не рановато ли командир решил из тебя супермена делать… Ну да приказы не обсуждаются. На разминку!
— Есть!
Уже заканчиваю разминаться, когда кто-то заходит в зал. От удивления прерываю движение на середине — раньше моим тренировкам никто не мешал. Кроме Мишани здесь никого не было.
На пороге стоит, застенчиво улыбаясь, паренек в таком же, как у меня, спортивном костюме. Похоже, переодевался наспех — футболка наполовину заправлена в штаны. По тактическим тренировкам я его помню, и на АЭС он был. А вот имя из головы вылетело. Чего ему тут понадобилось? Время свое перепутал?
— А ты чего приперся, Романов? — хмурится Мишаня. — Ты на одиннадцать был записан. Иди теперь докладывай командиру, как да почему прогулял треньку.
— Ну Мишань, ну эта… — мнется боец. — Слушай, ты же еще за посещаемость сегодняшнюю не отчитывался? Тут такое дело… В общем, невеста ко мне приезжала вчера, вот и… ну, в общем… проспал я сегодня. То есть не так чтоб проспал, а… Как мужик мужика понимаешь меня?
— Ну понимаю, допустим, — Мишаня чуть смягчается. — Но треньку ты пропустил. Твой поезд ушел.
— Ну, может, как-нибудь эта, а? — Романов просительно смотрит на меня. — Может, одновременно позанимаемся, ты же не против, Саня?
— Да без проблем.
С чего мне быть против? Тренажеров много, не займу же я сразу все. Это вообще варварская роскошь — качалка для меня одного на целый час. Не грех и подсобить боевому товарищу — тем более что причина прогула у него в высшей степени уважительная.
Но тренеру Мишане отклонение от установленного порядка не нравится:
— У Саши сегодня первый сеанс на японце, там настройки одной минут на двадцать…
Романов складывает ладони лотосом и комично имитирует восточные поклоны:
— Ну я же быстро! У меня там пятнадцатиминутная программа! И на общую пробежку тогда успею. Сань, будь другом, пусти на японца, а? А то Ветер, он же знаешь какой — с говном мешать не станет, даже и не скажет ничего, но посмотрит так, словно ты… не знаю, брата родного в беде бросил. А так я отстреляюсь по всей программе, и можно будет про прогул ему не докладывать.
Пожимаю плечами:
— Я-то не против, у меня день свободен после тренировки.
На лице Мишани отображаются сомнения. Оно понятно, у нас тут не санаторий «Прощай, молодость», а спецбаза, все должно идти четко по утвержденному руководством графику… С другой стороны, какой мужчина не поймет бойца Романова?
Мишаня на парня смотрит строго, но скорее для порядка:
— Один раз, в виде исключения! Еще раз пропустишь треньку, или хоть на пять минут опоздаешь — тут же докладная уйдет командиру. А так… пусть хоть Саня сперва посмотрит, каков японец в работе.
— Спасибо, братцы, выручили! — ликует Романов.
Переходим в соседнюю комнату. Японский тренажер и правда выглядит как что-то космическое: полусфера, внутри какие-то крепления, рычаги, подпорки… Три… нет, четыре реле мигают разноцветными лампочками, по многочисленным дисплеям бегут кривые.
Мишаня возится с пультом, Романов уверенно залезает внутрь. Пытаюсь запомнить его движения, чтобы самому не слишком долго позориться. Ноги здесь, руки сюда, спиной туда, значит… И как все это должно работать?
Включается негромкая ритмичная музыка, и боец начинает движение; запоминаю, что к чему. Сперва он выглядит почти расслабленным, но потом лицо краснеет, вены вздуваются, футболка пропитывается потом. Если этому молодому здоровяку так несладко, каково придется мне? Ничего, тяжело в учении — легко в бою. Хотелось бы так думать по крайней мере. Ладно, идея вроде понятна, пойду пока на беговую дорожку…
Уже в дверях слышу резкий высокий звук. Музыка обрывается. Оборачиваюсь. Романов наполовину выпал из полусферы, шея вывернута под неестественным углом. Мишаня орет что-то в телефон. Я в один прыжок подскакиваю к тренажеру, вытаскиваю парня, опускаю на пол. Так, что там в алгоритме первой помощи? Давлю на середину грудины, еще раз, и еще… важен ритм! Сосредотачиваюсь на ритме.
Останавливает меня неестественно ровный голос Мишани:
— Не нужно. Оставь его. Боец Романов мертв.
Меня вводят в кабинет Юрия Сергеевича. К моему удивлению, он там один. Конвойный закрывает дверь с внешней стороны.
Спрашиваю старого фээсбэшника:
— Что, вы сами будете меня допрашивать?
Даже не поздоровался со старшим по возрасту и званию. Но вроде бы ситуация позволяет обойтись без расшаркиваний. Два часа меня без всяких объяснений продержали в одиночной камере — надо сказать, довольно комфортной. Чего тут только нет, на этой базе… и пыточный каземат наверняка сыщется, если как следует поискать. Честно говоря, ожидал, что туда меня и отведут. Ну или где-то допросят в любом случае.
Юрий Сергеевич устало машет рукой:
— Полно, Саша, успокойся уже. Тут что, ментовка, чтобы протоколы писать? Все есть на камерах, каждый твой шаг. Добавить что-то имеешь к тому, что я видел?
— Да чего тут добавишь…
— Заметил что-то подозрительное? Конфликтовал с кем-нибудь?
Дважды отрицательно качаю головой.
— Ну и всё. Какой еще тебе допрос…
— А вам что удалось выяснить?
Наглый вопрос, конечно, но это же на мою жизнь покушение было. Моя была очередь заниматься на том тренажере, будь он неладен.
— Что тренер не при делах, — Юрий Сергеевич отвечает так, словно я имел право спрашивать. — Он все проделал строго по инструкции. Кроме того, что пустил Романова заниматься вне очереди. Но тут обычная мужская солидарность. Никакого второго дна.
И это все следствие? Они покушение на мою жизнь расследуют или кражу покрышек из гаража? Буркаю:
— Это он так говорит.
— Саша, ты в стрессе, конечно, но не зарывайся, — в голосе Юрия Сергеевича прорезаются ледяные нотки. — Мы тут не пальцем деланные, знаешь ли. Есть у нас методики проведения допроса. Думаешь, у тебя одного во всей стране был Дар задавать вопросы особенным способом? Тренер действительно ничего не знал.
— А кто тогда знал?
Вместо ответа Юрий Сергеевич достает из шкафа бутылку и разливает напиток в чайные чашечки. Коньяк. Пьем, не чокаясь. Судя по обилию лейблов, бухло самое элитное, но сейчас оттенков вкуса и аромата я не различаю.
А что там Ветер говорил, будто алкоголь на базе под запретом? Похоже, для кого как. Далеко не все он, видать, знает про эту базу, наш Ветер.
Или это я не все знаю про своего командира. Это же он направил меня на новый японский тренажер.
— Тренажер был перепрограммирован удаленно, — сообщает Юрий Сергеевич. — И так, что никаких следов не осталось. Руками на нем ничего не меняли, так что камеры не помогут.
— Получается, в тренажере была запрограммирована функция перелома шеи?..
— Ее там, естественно, не было. Производитель клянется, что ничего подобного в конструкцию не закладывалось. Код управления тренажером взломали и переписали, добавив непредусмотренную комбинацию компонентов. Причем били конкретно по тебе, Саша. Сбой был назначен на временной интервал, когда по плану заниматься должен был только ты.
Допиваю из чашки коньяк.
— Кто мог… то есть имел возможность поменять код?
— Никто. Однако кто-то это проделал.
— Работа одаренного хакера?
— Все может быть. Однако этот хакер находился здесь, на базе. Он вошел через внутреннюю сеть. Кому ты мог перейти дорогу, Саша?
Что-то меня мутит, и вряд ли от коньяка. Руки, ноги, голос — как не свои.
— Да н-не знаю… Разве что… Кукловоду. Выходит, он… она, оно, они… здесь, на базе Штаба?
Юрий Сергеевич добродушно усмехается, и сейчас его маска славного дяди выглядит ненатуральной как никогда:
— Ну это ты хватил через край, Саша. Наличия под боком вражеской агентуры никогда, конечно, нельзя исключать… И все-таки есть много причин, по которым человека могут пытаться устранить.
— Так ведь не просто какого-то человека… сам-то я — рядовой гражданин, это ясно-понятно… Но все-таки я — единственный, кто может сдержать сверходаренных при следующем Прорыве.
— Не единственный.
— Олег… он не готов. Или вы нашли еще свободных от Дара?
— Так, хватит, — Юрий Сергеевич перестал наконец скрывать раздражение. — Скидку на стресс я тебе сделал, Саша, а ты совсем берега попутал. Многовато вопросов задаешь.
— А потому, что ответов никаких не получаю! — что-то меня несет. То ли в коньяке дело, то ли в давно накопившемся раздражении. — Я на АЭС жизнью рисковал, и здесь мне чуть шею не свернули! А вы держите меня за дурачка, используете втемную! Тайны все эти сраные, намеки загадочные! Достало!
— А ведь это счастье твое, Саша, что я тебя за дурачка держу, — медленно, вкрадчиво говорит Юрий Сергеевич. — Поэтому, например, не привлек к ответственности за убийство Сухомлинова на АЭС. Хотя ты действовал вопреки моему приказу, о котором прекрасно знал.
— А что я должен был сделать? Сухомлинову этому талоны на усиленное питание выписать? В тридцати метрах от реактора? У него пистолет был!
— На предохранителе. Этот лох педальный в тебя не попал бы. Он и стрелять-то не умел.
— Этого мы не знаем. И тогда тем более не знали. Может, он год стрелковой подготовкой занимался. Что я должен был сделать — позволить себя убить?
— Ты прав, о Сухомлинове мы многого не знаем. А вот о тебе — знаем. Например, знаем, что ты стрелять умеешь. И что ты стрелял на поражение. В единственного, между прочим, человека, который мог бы что-то нам сообщить о Кукловоде и его методах. Так что если мы начнем всерьез искать тут вражескую агентуру, Саша, то как бы тебе с твоим наркоманом-командиром первыми не попасть под раздачу…
— В смысле — «наркоманом»?
— А ты не знал? У Ветра целая лаборатория в комнате, он себе какие-то коктейли колет, якобы для здоровья. Давно пытаюсь медслужбу на него натравить, но никому-то наш золотой командир не подотчетен… Ладно, не суть важно сейчас. Как говорится, главное в следственных действиях — не выйти на самих себя.
— Это ваши проблемы, и не делайте их моими — не получится. Я на АЭС действовал исходя из обстановки. Вы можете отстранить меня, можете закрыть, но навешивать на меня свои мутные внутриведомственные разборки я не позволю. И становиться в них разменной картой я не намерен. Вы обязаны выяснить, кто пытался меня убить. Сами только что сказали — у вас есть методики допроса!
— И как будет выглядеть, если я запрошу их применение не к какому-то там тренеру, а ко всем членам Штаба подряд, включая руководство?
Удерживаю готовый сорваться ответ — цензурных слов в нем было бы немного. Понятно, что следствие с применением спецприемов внутри собственного Штаба означает для Юрия Сергеевича конец карьеры. Независимо от результатов. И ясно-понятно, что ради своей сраной карьеры этот дядька не глядя пожертвует и моей жизнью, и сотнями других. Но поимка Кукловода или его агента… эти люди едва не взорвали ядерный реактор. Неужели для Юрия Сергеевича карьера важнее?
Наверно, да. Наверно, он не оказался бы на своем посту, если б хоть что-то в этой жизни было для него важнее, чем карьера.
— Наконец-то ты успокоился и взял себя в руки, Саша, — Юрий Сергеевич качает головой. — Думал, так и будешь истерить, как институтка, увидевшая мышь. Не впервые уже разбрасываешься обвинениями, которые могут дестабилизировать работу Штаба. Но я отнесусь с пониманием — все-таки это тебе адская японская машина чуть шею не свернула.
— Не надо этих манипуляций! Я на такое не ведусь. В ваши междоусобицы я не лез, пока то напрямую не затронуло мою безопасность. Как вы намерены ее обеспечивать?
Юрий Сергеевич с полминуты барабанит пальцами по столу, задумчиво глядя в окно, потом снова поворачивается ко мне:
— Здесь тебе нет никакого смысла оставаться, Саша. Слишком много способов тебе кирпич на голову уронить. Но не переживай, есть у нас и резервные базы…
— И какие гарантии будут там? Если кто-то смог проникнуть в эту сеть, и вы не знаете, каким образом это было сделано — что помешает тем же людям точно так же добраться до меня на резервной базе?
Юрий Сергеевич не находится с ответом… но он же и не пытается разговаривать со мной начистоту. Такое впечатление, что он мысленно перебирает карточки с репликами «поставить на место зарвавшегося сотрудника», и ни одна ему не подходит.
Будем закреплять захваченные блицкригом позиции:
— Значит так. Я готов рисковать жизнью, входя под купол реактора — не ради вас с вашими ведомственными интересами, а чтобы защитить людей, которые могут пострадать. И когда выяснилось, что угроза реальна, я ни слова не сказал против того, чтобы отложить свою жизнь на потом и оставаться здесь, в полной готовности действовать в любую минуту. У меня свадьба сорвалась из-за этого — но это лишь мои проблемы. Вот только рисковать головой из-за ваших служебных разборок я не намерен. Мертвый свободный от Дара никого не остановит, ничего не предотвратит, никого не спасет.
— Саша, я никак не могу понять, чего ты добиваешься?
Юрий Сергеевич беспомощно разводит руками. Предполагается, что я должен ощутить к доброму дядьке сочувствие — ишь, непросто ему с капризным сотрудником — но на меня эти манипуляшки не действуют.
— Не можете обеспечить мне безопасность здесь — верните меня домой. Дома, как говорится, стены помогают. Я буду в привычной среде, в окружении проверенных временем людей. Там до меня добраться сложнее будет. А доставить оттуда вы меня сможете куда угодно — это мы уже проверяли. Не переживайте, на связи буду круглосуточно. И тренировки не брошу — только никаких больше новомодных тренажеров, старая — добрая механика. Случится Прорыв — все брошу, буду где нужно, заткну собственным телом. А из-за ваших подковерных игр я в петлю лезть не намерен. У меня все.
— Ну раз ты так ставишь вопрос, Саша… Что же, ты не оставляешь старику выбора. Отправишься домой сегодня же.
Вот жеж… Не ожидал, что старый фээсбэшник так легко согласится. Ясно-понятно — Юрий Сергеевич чего-то не договаривает. Это как минимум. Но важно сейчас другое.
— Олег тоже отправляется домой.
— А что Олег? — фээсбэшник картинно разводит руками. — На Олега-то твоего никто не покушался! Он отлично себя здесь чувствует. С ребятами вон задружился. Пусть себе тренируется спокойно. Он — здесь. А ты — дома. Продолжай тренировки, будь на связи, а в остальном — занимайся своими делами. Спокойненько, без суеты, без лишних движений. А главное — без болтовни, понимаешь меня? Телефон ни днем ни ночью не выключай ни на секунду. А за братом твоим я присмотрю, все с ним нормально будет. Понял меня, Саша?
Чего уж тут не понять? Лучше б прямо сказал — мой брат будет заложником. Гарантией моего молчания и правильного поведения.
— А крысу, которая окопалась в Штабе, я вычислю, — в голосе Юрия Сергеевича опять прорезаются интонации заботливого дядюшки. — Ты, Саша, за это не переживай. Есть у нас… разные методы, и без привлечения сторонних экспертов можно обойтись. А ЧП с тобой дает повод все плотненько взять под контроль. Так что если сам Кукловод или его пособники действительно здесь — оно даже к лучшему. Мы их свяжем по рукам и ногам. Никаких больше отпусков, секретных линий, саботажа приказов… без моего ведома никто даже пернуть не сможет. Так что если Прорывы еще и будут, то по крайней мере отсюда управлять ими станет… затруднительно. Хотя, повторяю, все это вилами по воде писано. Ну да я разберусь. А ты выезжаешь через четверть часа.
— Хорошо. Но сперва я попрощаюсь с братом.
— Ни к чему. Долгие проводы — лишние слезы. И кстати, вот еще, забыл совсем… Ты так рвешься домой, а там, между прочим, на тебя чуть уголовку не возбудили. По сто одиннадцатой, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью.
— Вот жеж…
Чертов лыжник. Я и забыл про него совсем.
— Ну я для первого раза твою жопу прикрыл, благо ты выступил героем невидимого фронта в тот же день… Но больше чтобы такого не повторялось. Тебе вещи нужно собрать?
— Нет, все казенное. Я же на АЭС без барахла выехал, а оттуда сразу сюда. Вот телефон разве что.
— Конечно, телефон тебе принесут. И не отходи от него ни на шаг. Надо по-прежнему быть готовыми ко всему. Мы не знаем, кого еще Кукловод зарядил и в какой день куклы снова пойдут на Прорыв.