— О чем ты сейчас думаешь? — спрашивает Мария.
Забавно, Оле бы и в голову не пришло ни с того ни с сего задать такой вопрос. Тем более в постели, когда мы только что оторвались друг от друга.
А думаю я, как часто в последнее время, о Прорыве. Куда и когда неведомый враг нанесет удар? Как мы можем подготовиться, не зная, собственно, к чему? Действительно ничего не удалось выяснить о похищенных людях или мне по какой-то причине не сообщают? Почему вообще Юрий Сергеевич так легко и внезапно согласился отпустить меня домой? Не из-за того ли, что я стал задавать неудобные вопросы? Или я мог увидеть или услышать что-то, для меня не предназначенное? Может, уже видел или слышал, но до сих пор не могу этого понять?
Так много вопросов, так мало ответов…
Ах да, Мария с ее вопросом. Я бы ответил честно, если бы только мог. Олю я хочу оградить от этих треволнений, а вот Мария… ей было бы интересно. Да и мне интересно, что она надумала бы своим четким аналитическим умом. Чертова секретность.
Так что все-таки ответить? Отшутиться древним мемом — «думаю о Римской империи»? Не стоит. Мария не покажет виду, но обидится, отстранится, замкнется в себе. Не так часто она пытается поговорить со мной о чем-то личном…
— Банально, конечно, но я думаю об Одарении. Прошло больше года, а мы так и не поняли, что это было такое… Какая теория тебе больше всего нравится?
— Контакт, — не задумываясь, отвечает Мария.
— В смысле?
Она неспешно садится в постели. Любуюсь контурами ее тела в мягком свете скрытой лампы.
— Так это называли в фантастической литературе двадцатого века. Контакт с инопланетной цивилизацией.
— В смысле — с зелеными человечками? НЛО, зона 51 и прочая херомантия?
Мария снисходительно смотрит на меня из-под длинных ресниц.
— Кому-то — херомантия… каждый мыслит на своем уровне. Есть, например, такая штука — парадокс Ферми. Во Вселенной огромное количество звезд и планет, и многие из них могут быть похожи на Землю и поддерживать жизнь. Если разумная жизнь такая распространенная, то мы должны были уже давно наткнуться на развитые цивилизации, которые используют технологии, или как минимум нашли бы какие-то доказательства их существования. Но вот какая проблема — никаких явных признаков внеземной жизни до сих пор не обнаружено. И это создает вопрос: где же все эти разумные цивилизации? Почему они никак себя не проявляют?
— Так, может, потому и не проявляют, что разумные? Разумом своим инопланетным допетрили, что от других разумных ничего хорошего ждать не стоит. Если кто кого разумного обнаружит, то сильный слабого сразу сожрет и не подавится. Если не с голодухи, то чтобы слабый не усилился и не сожрал сильного. Потому все, у кого есть хоть крошечка этого самого разума, затихарились и не отсвечивают. Или ищут тихой сапой, кого бы сожрать. Вот тебе и весь контакт.
— Такое объяснение уже есть. Называется «гипотеза темного леса».
Демонстрировать интеллект Мария любит едва ли не больше, чем роскошное тело. И я даже не знаю, что в ней возбуждает меня больше. Вообще сюр, конечно — обсуждать инопланетян в постели с женщиной. Да ведь и в самой Марии есть что-то инопланетное.
Чем больше мы общаемся, тем яснее я понимаю: в жизни у Марии есть то, о чем она мне не рассказывает. В офисе она проводит в среднем около половины стандартного рабочего дня — имеет право, сама себе начальница, никому не отчитывается. И все-таки, чем еще она занята? Едва ли просто валяется на диване, не в ее это характере. Да и доходы «Марии» не так уж велики, но фирма не урезает расходы, а живет Мария на широкую ногу…
— Вот жеж… Все украдено до нас.
— А ты как думал? И есть еще одна заковыка. Вообще-то мы всю историю живем рядом с нечеловеческими разумами и культурами тут, на Земле. Но мы не видим разума в том, что по сравнению с любой инопланетной фауной похоже на нас как две капли воды. И есть ли хотя бы крошечный шанс, что мы поймём иномирное существо как разумное, если встретимся с ним?
— Ты про животных? Дельфины всякие, или обезьяны эти, почти говорящие?
— Да что там дельфины. У муравьёв есть сельское хозяйство, сложная система общения, счёт, обучение и карьерный рост, причём, у многих видов. И даже способность к кооперации муравьёв разных видов между собой — вплоть до создания многовидовых сообществ. Но люди упорно считают разумными только себя.
Хорошо, что такие мысли не приходят в голову Оле, иначе перевела бы она семью на вегетарианский режим — и не видать мне больше ее куриных котлеток.
— Так что же, выходит… Одарение на нас наслали дельфины какие-нибудь или вовсе муравьи?
— Некий разум, который мы по каким-то причинам не воспринимаем в качестве такового. С нашей он планеты или нет, в какой вообще форме существует — этого мы не знаем.
— Тогда… почему Дары достались только людям? Почему Даров нет у животных?
— А кто тебе сказал, что нет? Сами животные? Вообще-то у животных изначально нет такого разрыва между желаниями и возможностями. Это наше, человеческое. Это мы напридумывали себе запретов и несбыточных мечт и постоянно делаем не то, чего хотим.
Здесь Мария права. Я вот хочу остаться еще хоть на часок, но должен идти — обещал Федьке с олимпиадными задачками помочь. Завтра и послезавтра тренировки по графику, так что только сегодня получится.
Мария знает, что я скоро уйду, потому наскоро переходит к делам:
— Тебе нужна помощь в поисках шепталы в НИИ?
Ценю ее такт — она не требует отчета. Я ведь ей не подчиненный.
— Да нет, там не сложно оказалось. Я разобрался уже. Завтра закрою дело.
Квартира Марии напоминает номер в дорогой современной гостинице. Я останавливался в таких раза два или три — не ради понтов, а когда отели попроще оказывались забиты под завязку и приходилось выбирать, переплачивать за премиум-класс или ночевать в машине. Там тоже были выверенные, идеально дополняющие друг друга оттенки, и шторы на люверсах, и сенсорный переключатель возле постели, которым можно настраивать свет любой окраски и интенсивности, не вылезая из койки. У Марии царит идеальная чистота — домработница приходит трижды в неделю. На кухне Мария готовит только кофе и чай, вся еда — из специальной доставки. Немыслимо, конечно, допустить в это царство холодноватого гламура какого-нибудь мужлана, который тут же щедро усеет все грязными носками, заляпает хромированную ванную зубной пастой и потребует пельменей с пивом.
Мы здесь отлично проводим время, вот только жить в этом стерильном аквариуме я бы не смог.
— Может, чаю хочешь? — вежливо предлагает Мария.
— В другой раз. Мне пора идти.
— Как знаешь…
Мария слегка меняет позу, и моя плоть отзывается так, что я понимаю — уходить надо было раньше. И почему мы не животные, почему между нашими желаниями и обязанностями такая пропасть? Мария продолжает потягиваться. Она лукаво улыбается, краем взгляда отслеживая мою реакцию. С каждой секундой обещания, обязанности, счет времени — все это значит меньше и меньше, пока совершенно не теряет всякое значение.
В без пяти восемь подлавливаю Виктора Семеновича возле проходной и с места предлагаю:
— Пойдемте вон в ту шаурмячную. Поговорить надо.
— Господь с тобой, Саша. До начала рабочего дня четыре минуты…
— Это о вашем Даре, Виктор Семенович, и как вы его применяете.
— Да тут и говорить-то не о чем! — старик деланно всплескивает руками. — Избавился от застарелой грыжи, вот и весь Дар…
— Да-да, понимаю. Сам так вру, когда надо. Но так уж получилось, что я знаю ваш настоящий Дар. Не хотите обсудить это со мной — пойду прямо к Артем Алексеичу.
Разворачиваюсь и иду к шаурмятне — не на улице же разговаривать, день морозный, а в институте слишком много лишних ушей. Не оглядываясь, знаю, что Виктор Семенович плетется за мной. Мы садимся за нечистый пластиковый столик. Забегаловка круглосуточная. Шаурмье смотрит на нас красными от недосыпа глазами:
— Брать что будете? Просто так нечего рассиживаться, здесь вам не вокзал!
— У вас кофе растворимый?
— Абижаешь, дарагой! Кофе натуральнейшее — три в одном!
— Эх. Ну сделайте два… — и обращаюсь к Виктору Семеновичу: — Вы же уважаемый человек, научный сотрудник… И столько времени держались. Желание — еще не поступок, Дар — не преступление. Зачем же вы именно сейчас вдруг стали пакостить людям на работе? Коллеги вас чем-то обидели?
— Кто вы на самом деле, Саша? — растеряно спрашивает Виктор Семенович.
Скрываться больше нет смысла:
— Меня наняли, чтобы я нашел в коллективе шепталу. Что я и сделал.
Виктор Семенович не спеша стягивает вязаные перчатки, кладет их на середину стола, потом перемещает к краю. Глаз на меня он не поднимает. Какого черта я вообще с ним пытаюсь разговаривать? Надо сдать работу заказчику и забыть как страшный сон этот замшелый институт со всем его будущим в прошедшем.
Но очень уж хочется докопаться до сути. Выяснить не только что произошло, но и почему. Иначе дело так и не будет закрыто — по крайней мере, для меня. Да и старикана жаль, он же беззлобный — вон как переживал за мои талоны на обед. С чего Виктор Семенович вдруг решил пустить в ход свой Дар?
— Заберите свое кофе! — хмуро объявляет шаурмье.
Подхожу к прилавку, расплачиваюсь переводом на телефонный номер — карты здесь не принимают. Беру за ободки два хлипких стаканчика — мутная жижа от души пахнет химией. Возвращаюсь за столик. Старик по-прежнему пытается подобрать идеальное место для своих перчаток на нечистой столешнице. В районе среднего пальца на левой перчатке зияет дырка.
— Вы очень молоды, Саша, — говорит наконец Виктор Семенович. — Вам, должно быть, кажется, будто все еще впереди… Вот и мне так казалось, когда я поступил сюда на работу. А потом… месяц за месяцем, год за годом, одна перспектива за другой — так жизнь и прошла. И как итог — этот позорный Дар… Он достался мне потому, что втайне я ненавидел собственную жизнь и людей, которые ее такой сделали. Тогда-то я и осознал, во что превратился, и ужаснулся этому. И я никогда, ни при каких обстоятельствах не применял свой Дар, как бы окружающие меня не допекали.
— Так что же изменилось?
— Вряд ли вы поймете.
— Я попробую.
— Когда увидел этих ребят… особенно Дашу… понял, что с ними произойдет то же, что и со мной. Если я не вмешаюсь. От сглаза выходят только мелкие неприятности, но я знал, что Артем Алексеевич такое терпеть не станет… Надеялся, это побудит его выставить аспирантов вон, и хотя сейчас это покажется им катастрофой, их жизни в итоге… сложатся лучше, чем у меня.
— Вы неправы, рано или поздно кто-то мог бы серьезно пострадать… А аспиранты же здесь только ради кандидатских диссертаций.
— Это им сейчас так кажется. Их помурыжат, наобещают с три короба, а защиту перенесут на следующий год… потом еще, и еще. Родственников у нужных людей много, а количество кандидатских дипломов ограничено, ученый совет не может их выдавать всем желающим — есть квоты. А вот Артем Алексеевич заинтересован в молодых кадрах и сделает все, чтобы их удержать. Скорее всего, он будет кормить их завтраками до тех пор, пока сами они уже не перестанут хотеть чего-то другого.
— И что, ради того, чтоб выжить отсюда аспирантов, вы стали накладывать порчу на всех подряд? Почему было прямо не сказать, что кандидатские в обозримом будущем им не светят и они напрасно теряют время?
Старик наконец поднимает на меня водянисто-голубые глаза:
— В научном мире ничего не говорится прямо… Но даже если бы я сказал — думаете, эти молодые люди поверили бы мне? Решили бы, что я интригую, как все здесь. Пытаюсь протащить кого-то на их места. Нажаловались бы Артему Алексеевичу. Я боялся, что у меня будут неприятности…
— Что ж, теперь бояться нечего — у вас с гарантией будут неприятности. Впрочем, вы же мечтаете вырваться из этого болота? Теперь вам придется это сделать. Вряд ли Артем Алексеич вас оставит здесь после такого — ноутбука точно не простит. Не переживайте, работы в городе много. Звериный оскал капитализма не так страшен, как его малюют. И в бизнесе работать можно… это я как бизнесмен говорю. Все, что я могу вам предложить — пойти к начальнику и признаться во всем самому. Сегодня. Иначе я сделаю это за вас. Я понимаю, намерения у вас были добрые… но мне нужно закрыть дело.
И заняться наконец собственными делами.
Старик растерянно хлопает жидкими ресницами:
— Но как же… как же Даша? Получается, она останется здесь?
Трогательно, что в такой момент он переживает не о себе.
— Понимаете, Саша, эта девушка… не подумайте дурного, я уже стар… но она напомнила мне дочь, которая с самого развода отказывается со мной разговаривать… Не хотелось бы, чтобы Даша сгнила здесь заживо, как я…
Забавно, все без видимых причин уж очень хорошо относятся к невзрачной девушке Даше… Будь она трогательной красоткой с оленьими глазами, это было бы куда проще объяснить.
— Откуда вам известно, что ваших аспирантов не допустят в этом году до защиты?
— Ой, да что значит — «откуда»? Все об этом говорят…
— Сплетни к делу не пришьешь. Есть какие-то документы?
— Да ну какие документы, Сашенька… Кто же будет такое в документы вносить?
— Ну хорошо. Кто-то же наверняка об этом переписывался? В почте или в мессенджере?
— Это запросто. Наши сплетницы теперь из этих мессенджеров не вылезают, по телефону-то все слышно, а так никто не прочитает…
— Зря они так думают. Мессенджер-то у вас допотопный. Вы мне только фамилии членов диссертационного совета, или кто тут это решает, назовите.
— Это со всем моим удовольствием.
Вспоминаю мессенджер на компьютере Мальвины. Такой я и сам мог бы взломать и прошерстить по ключевым словам, ну да в «Марии» есть же одаренный хакер — пусть отработает свой хлеб. Будем считать побочными расходами по заказу.
— Вот видите, Виктор Семеныч, вашу задачу можно было решить вполне цивилизованными методами, а не наведением порчи. — Не факт, что взлом ПО секретного космического института можно считать таким уж цивилизованным методом, но да всяко лучше, чем заставлять людей обливать себя кипятком. — Так что скриншоты переписки, где упоминаются фамилии наших аспирантов, придут им в течение пары дней. А вам пора озаботиться собственным будущим. Через два часа позвоню вашему начальнику и проверю, в курсе ли он, кто оказался тем самым шепталой.
В институт я заходить не стал — такая вот короткая у меня получилась научная карьера. Будущее в прошедшем осталось там, за проходной с вертушкой и бдительной вахтершей. А моя реальная жизнь связана с тем будущим, которое есть у нас в настоящем — пока оно еще есть.
Только три дня спустя я вспомнил, что документы мои так и остались в институтском отделе кадров. Уже кое-что понимая про функционирование этого заведения, позвонил и выяснил, что забрать их можно по вторникам с пятнадцати до шестнадцати тридцати, и не дай бог хотя бы на минуту опоздать.
Приезжаю в указанное время и сталкиваюсь в дверях отдела кадров с Дашей. В руках девушка сжимает красные корочки диплома и еще какие-то бумаги.
— Увольняешься?
— На той неделе еще уволилась, теперь вот документы вызволять пришла. Прикинь, какая-то добрая душа переписку членов диссертационного совета мне скинула. Так они, блин, и не собирались меня к защите допускать, в глаза врали все это время… Тимоха тоже свалил в пампасы, а вот Роман остался — уверен, что он-то пробьется… ну он и правда лучше сюда вписывается. А ты куда пропал внезапно?
Подмигиваю:
— Никогда Штирлиц не был так близко к провалу… Подождешь, пока я свои бумажки заберу?
— Без проблем. Я же теперь безработная, спешить мне некуда…
Тетки в кадрах принялись было пенять, что я не отработал положенные по закону две недели, грозились «испортить трудовую книжку» — без понятия, что вообще это означает, что-то из двадцатого века, наверно. Пришлось напомнить, что с испытательного срока работник имеет право уйти в один день, а за отказ в возврате документов я могу подать на них в суд. Четверть часа спустя выхожу в коридор. Даша ждет, как обычно, пырясь в свой телефон. Спрашиваю:
— А что Виктор Семеныч, работает еще?
— Виктор Семеныч? Да этот-то куда денется? Он же сюда врос, словно ракушка в борт корабля…
Вот оно как… Заказчик за работу нам заплатил, а планами насчет шепталы делиться не стал. Оказывается, как-то простил старому сотруднику и сглазы, и вранье, и даже новенький ноутбук.
Видимо, в этом заведении и правда единственное, что имеет значение — это стабильность.
Даша несмело прикасается к моему рукаву:
— Саш, а можно тебя спросить кое о чем?
— Да, без проблем.
— С тобой что-то… не так, верно?
— С чего ты взяла?
— Ты вот сам вроде бы есть… А для Дара тебя как будто нет.
— Да, вот это и есть мой Дар, что-то типа такого, ну да, — делаю неопределенное движение рукой.
Пора привыкать — одаренные будут чувствовать, что я не такой, как они. Врать надо увереннее. А вдруг я 17 декабря мечтал о том, чтобы стать неуязвимым для чужих экстрасенсорных способностей… мало ли на свете психов, в самом-то деле.
Мы выходим в мощеный потрескавшимися плитами институтский двор. Каждый держит в руках стопку документов — на файлики отдел кадров не расщедрился, нечего переводить ценный ресурс на дезертиров из большой науки. Даша просит меня подержать ее бумаги и закуривает аккурат под табличкой «Не курить».
— Понятно. Так странно… Я уже привыкла, что любого могу к себе расположить. Не в сексуальном плане, я не нимфа… Чисто по-человечески. И вот наконец-то человек, которому я не могу понравиться.
— Но ты мне вполне нравишься, Даша. Чисто по-человечески, конечно! — только третьего романа мне не хватало для полного счастья. — Все с тобой в порядке, ты умная, отзывчивая, славная девушка и безо всякого Дара.
Даша грустно пожимает плечами.
— Так оно или нет… Я тогда, в декабре, была… расстроена очень. С подругой поссорились, она мне гадостей наговорила. Сказала, я жалкая, унылая, страшная, никому не нравлюсь и нравиться никогда не буду… Вот я и нажелала с перепугу такого, чтобы нравиться всем. А теперь с Даром уже непонятно, ценит меня кто-нибудь в этой жизни саму по себе или это только из-за воздействия…
— Ты можешь просто не пользоваться Даром.
— Могу. Но страшно же…
Открываю рот, чтобы рассказать о вреде злоупотребления Даром, но тут вспоминаю, как сам без Дара под конец уже и шага ступить не мог. Что в работе, что в личных делах.
Человек владеет Даром или Дар — человеком? Пожалуй, оно к лучшему, что я от этой хрени освободился. Хотя расследования стало намного сложнее вести, что уж там.
Меняю тему:
— Чем думаешь дальше заниматься?
Даша пожимает плечами:
— Работу вот надо искать… А я даже не знаю, как это делается… Мне же денег немного надо, я не жадная, и папа помогает. Честно, я в аспирантуру эту пошла, потому что так проще всего было. Дядя устроил, без резюме и собеседований этих всех. Но тут тупо делать нечего, а рабочее время от звонка до звонка надо отсиживать, и на пятницу хрен отпросишься. Уже пару игр классных пропустила… Надо искать работу с гибким графиком, только собеседования эти все… стремно.
Смотрю на Дашу словно бы другими глазами. Она неглупая, интеллигентная, добрая, а главное — нравится людям… Нашей Кате не так уж легко понравиться.
— А не хочешь ли поработать в детективном… ну, почти детективном агентстве? Секретарем?
— Хм… Робин тоже начинала секретарем у Страйка… — задумчиво тянет Даша.
— Это еще кто?
— Да так, из одной детективной серии… А я думала как раз в секретари податься. В науку что-то пока не тянет больше, а делать я ничего толком не умею. Зарплата у вас какая?
Морщу лоб… была не была! Называю сумму в полтора раза выше той, которая указана в вакансии. Заработали мы сейчас неплохо, а там, глядишь, дела и дальше пойдут на лад… с толковым секретарем-то — почему бы нет?