Февраль 2030 года
Катя уже раздобыла мне за символическую плату рабочий стол — не новый, но во вполне приличном состоянии. Таких много пылится в подсобках — разоряющиеся конторы бросают в бизнес-центре свое имущество. Экономия сейчас как нельзя кстати, а то как бы мебель моей фирмы не пополнила эту коллекцию разбитых надежд.
И хочется уже погрузиться в текучку, но сперва нужно как-то закончить дело о пропавшем щенке. Вот как оно вышло: в команду, которая ищет организатора Прорыва, меня не взяли, значит, займусь поисками щенка. Их надо либо прекратить, взяв с заказчика накладные расходы, либо продолжить — но каким образом? Карты я посмотрел вчера и сегодня еще раз свежим взглядом — все области, куда щенок мог убежать, Лиза обошла. Соседние поселки тоже — Дар Лизы пробивает стандартные десять соток, а более обширных территорий за одним забором там нет. Значит, если собака жива, ее куда-то увезли.
Похож ли смазливый альфонс Женечка на человека, способного хладнокровно убить очаровательное домашнее животное? Всякое, конечно, бывает. Насмотрелся я на людей, которые оказываются не тем, чем выглядят. Но все-таки на насилие над кошечками и собачками в нашей культуре есть мощное табу. Один знакомый сценарист рассказывал, что в фильмах с рейтингом 18+ допустимы и желательны все виды насилия над мужчинами, женщинами и иногда даже детьми, однако домашние питомцы неприкосновенны. Сколько людей гибнет каждый день насильственной смертью, и никому, кроме их близких, нет дела? Однако каждый получивший огласку случай гибели кота или собаки заставляет интернет полыхать неделями. Говорят, это давняя традиция. Что поделать, невинным животным мы сочувствуем больше, чем… животным вида Homo Sapiens, как сказала бы Аля.
Скорее уж Женя куда-то увез собаку. В приют, например, сдал. Еще два месяца назад я прояснил бы этот момент в минуту — «скажи как есть». А вот как действовать теперь? Наверняка Мария с ее Даром аналитика и собственными, что уж там, мозгами могла бы нарыть в соцсетях много подробностей про эту семью. Обратиться к ней? Ну нет, не вопрос жизни и смерти же! В смысле — человеческой жизни и смерти, мы пока еще приоритетнее животных… других животных.
Мария… За время моей затянувшейся командировки мы разговаривали всего три раза, не голосом даже — текстом. Всегда строго по делу — согласовывали обмен услугами. Она не написала ни слова помимо того, что необходимо, и я тоже. Набирал пару раз и тут же стирал. Повторял себе, что это все к лучшему, я же жениться собираюсь. Разве я хотел бы, чтобы Мария начала ко мне липнуть? Признаваться, не дай бог, в каких-то чувствах? У нас же легкая, ни к чему не обязывающая связь, просто секс, ничего личного! Что может быть проще и понятнее?
И все-таки сдержанность Марии меня уязвляла. После возвращения я ее еще не видел, да и не знал, хочу ли видеть.
Ладно, это все потом. Сейчас надо искать щенка. Для начала — раскопать, что есть по этой семейке. С чего начала бы Мария? Изучила бы все открытые материалы по фирме, сверяя официальные данные с тем, что есть в соцсетях, в отзовиках, на «желтых» ресурсах…
Час спустя довольно четко понимаю одно: случайных людей в руководстве фирмы Алевтины не водится. Рабочих, технический персонал и девочек на ресепшн набирают по объявлениям, но менеджмент, юристы, отдел продаж, бухгалтерия — там плотненько сидят свои: родственники, одноклассники, институтские друзья. Не такая уж редкость для российского бизнеса. На сайте можно полюбоваться на фотографию главбуха, скоропостижно отбывшего в Аргентину — и, разумеется, никакой открытой вакансии. Какое, казалось бы, это имеет отношение к пропаже собаки? А самое прямое.
У меня предусмотрительно зарегистрировано несколько «левых» аккаунтов в разных соцсетях. Нахожу в одной из них метросексуала Евгения и пишу ему:
«Добрый день. Ваша супруга ищет главбуха. Предлагаем вам кандидатуру, которую вы рекомендуете. За вознаграждение».
Четверть часа спустя Женечка отвечает:
«Кто это?»
«Анонимный спонсор».
Женя набирает сообщение, но ничего не отправляет. Так проходит минут десять. Пытаюсь ускорить процесс:
«Триста тысяч».
Альфонс решается быстро:
«Пятьсот. Наличными».
Надо же, оказывается, живительный компромат вполне реально добывать и без моего утраченного Дара.
«Сегодня же» — раздухаряется Женя.
Отлично.
«Где встречаемся?»
«В „Конфетнице“ на улице Степана Разина. Через час».
Женя уже ждет за маленьким круглым столиком, перед ним стоит навороченный слоеный коктейль. Увидев меня, альфонс спадает с лица.
— Вы же… Разве вы?
Самодовольно ухмыляюсь:
— Я да, я очень.
Подскакивает официанточка:
— Что будете заказывать? У нас новый арбузный латте со взбитыми сливками…
— Двойной эспрессо. Без молока, сахара и прочей дребедени.
— Послушайте, вы все неправильно поняли, — заводится Женя, едва официантка отходит. — Я просто хотел выяснить, кто пытается внедриться в фирму моей жены.
— Ну да, разумеется. Полагаете, Алевтина так и подумает, когда увидит скрины переписки?
Женя вертит в руках ложечку:
— Чего вы хотите?
— Не поверите, я хочу всего-то выполнить свою работу. Расскажите, что вы сделали со щенком. С Венди.
— Я? С Венди? Да чего это вы, в самом деле? За кого вы меня принимаете?
Возмущение альфонса выглядит совершенно искренним — зрачки расширяются, голос чуть дает петуха; но как знать, может, артистизм — необходимый навык в его профессии. Не отвечаю, просто не свожу с него тяжелого, равнодушного, чуть утомленного взгляда. Нахватался приемчиков за полгода службы в полиции.
— Послушайте, ну что вы… Я никогда бы не навредил живому существу. Для меня даже червяка убить — проблема, потому с детства ненавижу рыбалку эту всю… А Венди была такая душка. Ну давайте вы сотрете диалог, пожалуйста? Я вам заплачу, кредит под залог машины возьму, она на меня оформлена…
— Не нужно мне денег. Я не вымогатель. Просто расскажите, что случилось с собакой.
Женя сникает:
— Я могу сказать, но вы же не поверите. Никто не поверит…
— Говорите.
— В общем, я видел, но Алевтине рассказывать не стал. Она и слушать не будет — души не чает в сыночке-корзиночке. А этот избалованный мажор совсем с катушек слетел.
— Что Никита сделал?
— Унес щенка из дома. Даже не в переноске — в спортивной сумке. Я не стал спрашивать зачем — он со мной не разговаривает. Не может простить, понимаете ли, что я краду у него внимание матери… Он — оборзевший эгоист, ему нет дела до того, что Алевтина — женщина, у нее есть потребности. Она хочет чувствовать себя любимой и желанной, это нормально…
— Меня это не интересует. Я знаю, что вы пытались утопить Венди в бассейне.
— Утопить⁉ — Женя таращится на меня во все глаза, потом внезапно прыскает и заходится в смехе. — Извините… Очень уж… неожиданное предположение… и, не обижайтесь только, нелепое. Да, я занимался с Венди плаванием. Ей это необходимо для развития. Знаете, как полностью называется порода? Ирландский водяной спаниель. Господи, у них даже селекция идет по перепонкам на лапах. Утопить, скажете тоже!
Девушка ставит передо мной чашечку горького кофе, которого, признаться, мне совершенно не хочется.
Смех относится к тем реакциям, которые довольно трудно подделать. Похоже, что-то не то я гуглил. Акела промахнулся… Сыщик без Дара — все равно что топор без топорища.
— Так вы удалите переписку? — уже серьезно спрашивает Женя.
— Да, разумеется. Не беспокойтесь, счет я оплачу… А где сейчас Никита, вы знаете?
— Как не знать… — Женя достает телефон. — Он меня на ноль множит, а я беспокоюсь о нем, засранце… Вот, отслеживаю. У подружки он своей, на Молодежной. Адрес скину сейчас…
Дом на Молодежной — обычная панелька, никакого глянца. Парковочных мест, естественно, нет. Убираю чье-то самопальное ограждение из пустых пятилитровых канистр и втискиваюсь между грязными сугробами. Жду, борясь с сонливостью.
Может, разговорить метросексуала Женю удалось бы без компромата и шантажа? За год с Даром я привык во всех непонятных ситуациях действовать по этому алгоритму. Теперь повторяю его на автопилоте, даже не рассматривая другие варианты. Точно ли я хороший сыщик?
Сорок минут спустя из подъезда выходит Никита. На поводке он ведет Венди. Щенок тявкает, нетерпеливо нарезает круги, потом напрыгивает на хозяина, оставляя следы лап на белых джинсах. Никита садится на корточки, треплет собаку за ушами.
И почему у нас с Олей до сих пор нет своей собаки? Вот разгребусь немного с делами — поговорю с ней об этом.
Выхожу навстречу Никите:
— Молодец. Очень умно. Очень по-взрослому.
Парень резко встает, подхватывает собаку на руки, прижимает к себе:
— Вы не понимаете! Дома Венди опасно. Никто бы не поверил, вот я и отвез ее сюда. Здесь ей хорошо, здесь это чмо до нее не доберется…
Вздыхаю:
— Никита, семья — это сложно. Но вы бы хоть пробовали разговаривать друг с другом. И если заводишь собаку, почитай, что ей нужно…
— В смысле?
— В смысле, полное название породы узнай хотя бы! И поговори наконец нормально с отчимом. Понимаю, он тебе не нравится, но это не значит, что с ним не нужно говорить.
— Да не хочу я с этим придурком разговаривать!
— Мало ли кто чего не хочет. Переступи через себя ради сестер хотя бы — это же и их щенок. Позвони отчиму. Прямо сейчас. Вам есть о чем поговорить. Узнаешь много нового и интересного, я это гарантирую.
Женя звонит мне часа через два:
— Мы с Никитой все обсудили. Вы можете привезти Венди домой, как будто это вы ее нашли?
Колеблюсь пару секунд. В каких-то случаях мы делали и так. И гонорар тогда получим максимальный. Но…
— Это возможно. И все же подумайте сами, не многовато ли и без того в вашей семье секретов? Может, расскажете Алевтине все как есть?
— Она расстроится, что мы так друг другу не доверяли…
— Зато обрадуется, что это больше не так. В семье надо разговаривать друг с другом.
Проще, конечно, давать этот совет другим, чем самому ему следовать. Но об этом можно подумать позже.
— Только вот что, пришлите мне фотографии детей со щенком, когда вернете его домой. А то довели до слез мою сотрудницу…
Уже в ночи мне на телефон приходят фотографии, и тут же — уведомление о зачислении средств.
Гонорар эта семья выплатила максимальный.
— Ну привет, команда!
Самому не слишком нравится нарочитая бодрость в голосе. Команда смотрит на меня настороженно. Я никогда раньше их так не называл. Никогда даже не собирал полным составом, раз уж на то пошло. Они все как-то сами между собой знакомились, когда пересекались в офисе… наверное. Вообще за этим не следил. Текущие вопросы вроде утверждения графика и расчета премий мы обсуждали с каждым отдельно — я и Катя. А над командным духом я не работал совсем. Потому, наверно, ребята и расклеились в мое отсутствие. Я был единственным, что их объединяло.
Обвожу взглядом притихших сотрудников. Один Виталя жизнерадостно лыбится — искренне рад возвращению начальника, простая душа. Что-то в нем изменилось… похоже, стрижку нормальную сделал. Катя напряжена — думает, наверно, что я стану придираться к ее работе. Ксюша смотрит настороженно — наверняка где-то накосячила и гадает теперь, знаю я или нет. Лиза сутулится и вертит в руках чайную ложечку — почти никого не знает и чувствует себя неловко. Нина Львовна вяжет шарф, мерно постукивая спицами. Генка-паровоз пырится в телефон, которые держит под столом, думая, что я не вижу — полагает, все это его не коснется. Владимир Ильич, сосредоточенно сопя, массирует колено — ноги разболелись у старика.
Сейчас надо сказать: «Я вас собрал, чтобы…» Проблема в том, что как ни стыдно это признавать, я так и не смог окончательно определиться, чтобы что. На базе я лез на стенку от ощущения собственной бесполезности и прямо-таки мечтал о дне, когда вернусь к своей настоящей работе. Но дома со всеми этими хлопотами как-то охладел к мысли о трудовых буднях; когда возвращение в офис стало реальностью, энтузиазм резко пошел на спад. Вообще говоря, у меня же теперь есть работа, на которую меня могут сдернуть в любую минуту, так что толком заниматься бизнесом я не смогу. Видимо, разумнее всего сейчас объявить о закрытии конторы. Не с сегодняшнего дня, конечно — дать людям месяца три на принятие реальности и поиск новой работы. Потом постепенно свернуть рекламу, закрыть заказы, раздать долги, ликвидировать имущество. Выплатить всем по возможности прощальную премию и разойтись, как в море корабли. Сейчас, конечно, такое сообщение вызовет весь спектр негативных эмоций — от негодования до печали. Но держать людей в неведении было бы гаденько.
В любом случае тянуть с собранием было нельзя — я неделю как вернулся, и кроме дела со щенком, никаких успехов в трудовой деятельности не достиг; мы по-прежнему вяло бултыхались, ребята работали спустя рукава, а я даже не мог понять, куда именно следует прикладывать усилия, чтобы изменить ситуацию. Нарастало неприятное ощущение, что за полтора месяца вынужденной командировки я упустил вожжи. Что-то нужно менять — причем прямо сейчас. А я даже не знаю, с чего начать.
Неожиданно на помощь приходит Владимир Ильич:
— «Господа, я собрал вас, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие».
Все улыбаются, и обстановка чуть разряжается.
— Да, спасибо, — с облегчением соглашаюсь. — Известие и правда такое себе. Меня не было полтора месяца… как некоторые, возможно, заметили.
Ребята снова улыбаются. Теперь все внимательно смотрят на меня — мы на одной волне. Ловлю нужное настроение и продолжаю говорить:
— К сожалению, такие ситуации могут повторяться в будущем — с непредсказуемой частотой, на непредсказуемый срок. Возможно, скоро мне придется уехать надолго. Я открывал этот бизнес как свое личное дело, вас приглашал быть моими помощниками. Теперь ситуация изменилась. В таком виде это продолжаться не может. Нам надо экстренно, на ходу реорганизоваться.
— Это как? — нервно спрашивает Катя.
— Либо мы с вами понимаем, что история «Потеряли? Найдем!» на этом заканчивается, и начинаем готовить ликвидацию фирмы. Не волнуйтесь, прямо сейчас вы на улице не окажетесь, время на поиск новой работы у вас будет.
Улыбки на лицах тают, словно снежинки под дыханием. Ребята растерянно переглядывается.
Да черт возьми, мне самому это капец до чего не нравится.
— Либо мы всем колхозом решаем, как нам организоваться, чтобы фирма работала в мое отсутствие не хуже, чем при мне.
— Про колхоз не поэл, — подает голос Виталя. — У меня бабка застала колхозы еще, так рассказывала, там типа такого: «кто много работает, тот сам себе враг». Нечеткий это расклад, Саня. Скажи прямо, кто у нас в авторитете будет, когда тебя нету.
Вот жеж… На что Виталя не Эйнштейн, однако со своим уличным чувством иерархии интуитивно лучше меня понимает, что нужно сейчас сказать.
— В мое отсутствие руководить фирмой будет Катерина.
— Она ж секретарша, — встревает Ксюша.
Да уж, не Мари Кюри наша Ксения, что поделать.
— Катя у нас начинала как секретарь. Сейчас исполняет обязанности секретаря временно, пока мы подбираем нового сотрудника на эту позицию. С сегодняшнего дня и далее Катя — мой заместитель. В мое отсутствие ее распоряжения для всех — все равно что мои.
Катя заливается румянцем, но скорее торжествующим, чем растерянным. Ободряюще подмигиваю ей. Эх, сделал бы я это до отъезда — глядишь, не ушли бы в минус. Знал бы, где упаду — соломки бы подстелил.
— И вторая новость. Теперь у нас будут еженедельные общие совещания. Их буду вести я, в мое отсутствие — Катерина. За пропуск без уважительных причин — штраф. По вторникам в одиннадцать всем удобно?
Никто не возражает.
— Сейчас мы разойдемся на пятнадцатиминутный перерыв, чтобы потом не прерываться. Пусть каждый вспомнит все дела, которые были у него в последнюю неделю, с прошлого вторника включительно. Подумайте, что вам удалось, какие сложности возникли, как можно было бы действовать более эффективно.
— Чего это значит — фиктивно? — переспрашивает Виталя.
— Что можно было более четко сделать, — поясняет Генка. — Чтоб порожняк не гнать вместо нормальной работы.
— И никаких реплик с мест! — строго смотрю на Виталю. — Кто хочет что-то сказать — поднимает руку и говорит, когда ведущий ему разрешает. Как в школе, да. Иначе увязнем в обсуждении и до вечера тут просидим. Кто-нибудь этого хочет?
Никто, естественно, не хотел.
— Все, коллеги, жду вас здесь ровно в одиннадцать сорок. Не опаздывайте.
Ударим четкостью по пофигизму и выгоранию.