X-AVIA

Глава 18. Гора II

«Желание познать мир, откуда взялась книга с незнакомыми буквами, не оставляло

меня. В тот же день после обеда я отправился на заснеженный Петршин в надежде,

что нападу там на какой-нибудь след таинственного зеленого света. Я

поскальзывался на заледенелых дорожках, я падал, я блуждал среди деревьев, и с их

ветвей на меня сыпался снег, я перебирался через сугробы. Я вглядывался в гущу

кустарника, сквозь разбитые окна и щели в закрытых ставнях смотрел в темноту

домиков и запертых беседок, стоящих на склоне, но видел лишь разбросанные садовые

инструменты, жестянки с краской и рваные бумажные мешки, из которых сеялся

какой-то светлый порошок. К вечеру я сдался; уже совсем было собравшись

спускаться к тропинке, ведущей к трамвайной остановке на Уезде, в маленьком

овражке среди заснеженных деревьев я наткнулся на цилиндр высотой мне по пояс,

на крышке которого лежала высокая шапка снега. В памяти мелькнуло

воспоминание: когда мы детьми играли на Петршине в прятки, я несколько раз

укрывался именно за этим цилиндром; тогда было лето, и цилиндр окружала густая

трава. Я вспомнил, что все время пытался открыть окошко из ржавого металла,

которое было в верхней части цилиндра и напоминало печную дверцу, но мне это так

и не удалось. Наверное, здесь хранят песок или шлак, подумал я. На этот раз окошко,

к моему удивлению, подалось, едва я потянул за ручку, и с протяжным скрипом

отворилось. Я наклонился и сунул голову внутрь.»

(М.Айваз, «Другой город»)

Запись в дневнике Клео:

«На предполетный брифинг приходила Хельга Шмерц, глава компании. Она стала кричать что-то про мою прическу, которая не соответствует стандартам внешнего вида, про то, что пряди выбиваются и надо их закалывать невидимками. Я попыталась ей возразить, тогда фрау Шмерц ушла в инструкторскую, взяла канцелярские ножницы, она схватила меня за голову и нагнула вниз, она остригла мои волосы прямо там, в брифинговой, при всем экипаже. Никто за меня не заступился, все ее боялись. Я чувствовала себя очень униженной. Хельга Шмерц насильно состригла мои волосы при всех.»

ПРЯМАЯ РЕЧЬ ИНФЕРНАЛЬНОЙ СТЮАРДЕССЫ КЛЕО:

Тебе повезло больше, чем мне, Кристабель. Твой кошелек не трещит по швам от иностранных валют, и твои биоритмы всегда настроены на одинаковое время. Был один кошмарный рейс в Бангкок. Вообще я обожаю летать в Таиланд: шопинг, массаж, полный набор удовольствий, но долететь туда в этот раз нам стоило многих усилий. Во-первых, в самом начале обслуживания в переднем салоне затеялась настоящая драка, один хорошо выпивший пассажир напал с кулаками на соседа, подносы с едой полетели в разные стороны, кто-то ринулся разнимать дерущихся, я вызвала с верхней палубы сотрудников авиационной безопасности, двое сабовцев скрутили пьянчугу, он отчаянно сопротивлялся, они надели на него наручники, босой, он лежал в нашей буфетно-кухонной стойке, плевался в нас и крыл нецензурщиной, как мог, пытался извернуться и ударить представителей безопасности, те, в свою очередь, били его, дабы угомонить, весь пол был испачкан кровью этого несчастного, было неприятно там находиться. Тогда Хельга Шмерц, которая полетела с нами, чтобы контролировать такую непутевую бортпроводницу Клео, подошла ко мне, она пригладила мне волосы, оставшиеся после того, что она сделала с ними за пять часов до этого на земле, пока я носком туфли елозила салфеткой по кровавому полу, пока сабовцы обезвреживали силовыми методами скрученного агрессора прямо в нашей стойке, Хельга закрыла мне руками глаза и сказала: «Не смотри туда, Клео, не смотри».

Мы сдали дебошира полиции в аэропорту Бангкока, но до этого произошло еще одно пренеприятнейшее происшествие. За полчаса до посадки, во время раздачи миграционных карт, пассажиры спросили меня, чем пахнет в салоне. Я вдохнула и почувствовала едкий запах краски. В ту же секунду раздался крик справа, я инстинктивно оглянулась и увидела, как сразу шесть человек повскакивали со своих мест. Все в том же первом салоне возле первой левой двери нагрелась обшивка, из-под нее стал идти дым. Первой мыслью пронеслось: движок горит. Еще несколько секунд и нам всем крышка. Вторая мысль: двигатель не здесь, загорелась проводка, садимся через тридцать минут, дотянем, успеем. Моя коллега принесла огнетушители, мы прощупывали все стены, наконец, мы приземлились на запасную полосу и, слава богу, покинули борт.

В парикмахерской отеля две очаровательные тайки с фенами и расческами приводили в порядок следы вмешательства Хельги Шмерц в мою жизнь. Ребята из экипажа пошли по своим делам, мы договорились собраться ближе к вечеру все вместе. Я бродила по торговым центрам Бангкока, невероятно одинокая, впервые в этой профессии безмерно одинокая. В витрине газетного киоска мой взгляд остановился на яркой обложке некоего дамского журнала под названием «Cleo». Я купила его, и продавщица уточнила, что журнал на тайском, а не на английском. Не знаю ни слова на этом языке, но нельзя же было игнорировать свою тезку. Позже мы встретились всем экипажем в фойе гостиницы, они наперебой хвалили мою облагороженную стрижку, отпускали шикарные комплименты, мы купили виски, колу, немного еды и завалились в один номер.

Нас было человек семеро. Выпили, поболтали о нелегкой, стали играть в ассоциации, веселились. Один парень давно уже встречался с девушкой из нашей же бригады, их ставили вместе в рейсы, а полная гармония их взаимоотношений хорошо влияла на работу в целом. Начнутся провозки, подумала я, возвращаясь в свой номер, из окна которого раскинулась панорама небоскребов. Начнутся провозки, новые знакомства и мое имя сотрется из памяти. Я же тебе говорила об этом, Кристабель, не так ли? Рассказывала про того бортпроводника, с которым мы работали вместе в небесных просторах?

Его зовут Е.И., сам себя он всеми никнеймами помечает как Дантес. Нас распределили по разным отделениям в начале, то было еще в Чешских Авиалиниях, в Праге. Офис располагался на холме Петршин. Я уговаривала Дантеса перевестись ко мне в тринадцатое отделение, но начальство не разрешило этого, поэтому пришлось переводиться мне в отделение трех шестерок. Потом мы написали заявление на совместные полеты. Долго ждали, пока в планировании нам состыкуют графики. Наконец, мы начали вместе летать, совсем как те парень с девушкой из моего экипажа в Таиланде. Мы четко и слаженно работали всегда, когда я выкатывала телегу в начало салона, И. раздавал подносы в хвосте самолета, таким образом, мы управлялись с пассажирами быстрее, экономя время и силы друг друга, я крутила чайные пакетики и раскладывала лимоны в стойке, пока он спокойно заполнял все свои документы, он приносил мне кипяток с лимоном и сахаром вниз, под борт, пока я стояла на принятии груза-багажа ночью где-то за Полярным кругом.

Я ведь рассказывала тебе про него, Кристабель? Я всем говорю одно и то же, а потом не помню, что кто уже знает.

Конечно же, все развалилось. А нам, людям из авиации, всегда легко с кем-то подружиться, разговориться, влюбиться даже. И. живет сейчас с кем-то, кто тоже работает в «Schmerz und Angst». Я не знаю, стюардесса ли она или диспетчерша, уборщица или шефиня, но она тоже здесь работает. Она тоже живет где-то неподалеку от порта, рядом с

Горой. Что за мода такая пошла всем селиться у Горы? Его нынешняя подружка все время где-то рядом, я ощущаю ее присутствие повсюду, хоть и не вижу ее. Ее имя начинается на мою букву, на букву К, как у Мириной опекунши из «Признаков пассажира электрички», это я знаю точно, одним из совместных крайних рейсов, а мы по-прежнему летаем вместе, он писал этой К. сопливую смс на немецком: «Ich liebe dich, meine Liebe»24 и прочая бурда. С каких это пор, интересно, он так шпарит по-немецки. В общем, ладно, не буду волновать тебя, Кристабель, еще и этим. Путешествие удалось на славу: драка, пожар, Хельга Шмерц меня обкорнала… Ничего не скажешь, веселая эстафета.

Прилетев сюда, докатив мой огромный гроб-чемодан до стоянки, двое дюжих мужиков закинули его мне в багажник; я повернула ключ, прогрела машину, пытаясь отрезвить сознание земным притяжением после восемнадцати часов сорока минут эстафетного налета, я поехала домой, но на втором железнодорожном переезде, повинуясь дьявольскому неведомому умыслу, повернула не направо, а налево, и дорога сама привела меня к Горе.

Говорят, Гора скоро станет частной собственностью. На ней удобно расположить локаторы, вышки, будку диспетчеров даже. Землю эту, как оказалось, можно арендовать. Может быть, все это слухи, но говорят, что за Гору уже борются трое самых богатых людей наших краев. Вернее, не трое борются, а двое – с одной стороны, и один – с другой. Двое – это, конечно же, наша святая парочка: Хельга-парикмахерша и Герберт Ангст (Никогда не сосать карамели! Никогда не слезать с карусели!). Им, понятное дело, очень выгодно расширить территориальные границы своего аэропорта. Другой же, жаждущий заполучить Гору – мебельный магнат из Большого Города, некто Б. Зачем ему эта земля – неясно. Возможно, хочет соорудить здесь какой-нибудь завод. Елки-палки, доски, ДСП, и всё тому подобное. Вот такие новости я слышала, Кристабель…

На вершине Горы, я вспоминала припев из песни моей обожаемой Тори Эймос (эта рыжеволосая певица, урожденная Мира Эллен Эймос, часто снилась мне в детстве с автоматом в руках; перед взлетом и после посадки, я, переводя двери самолета в положения «ручное» и «автомат», всегда вспоминала такие сны). Песенка называется «The Mountain», «Гора», и там все время повторяются следующие слова:

«She’ll be down, when the mountain lets her go her way,

She’ll be down, when the mountain lets her go away;

So the city spits you, spits you out, rejected;

Kiss the brave men that you thought had you protected.

She’ll be down, when the mountain lets her go her way.»25

24 Нем. «Я люблю тебя, моя любовь».

25 Англ. «Она спустится вниз, когда гора позволит ей идти своим путем,

Она спустится вниз, когда гора разрешит ей уйти;

Так, город выплевывет тебя вон, отверженную,

Поцелуй тех храбрых людей, которые, как ты думала, тебя защищали.

Она спустится вниз, когда гора позволит ей идти своей дорогой.»

Песенка была про меня. Когда еще раньше я приезжала сюда одна, увязая устойчивыми каблуками в черной земле, размышляла над незамысловатыми пятью строчками. В тот день, Кристабель, я вспомнила, как мы приземлились, и командир включил реверс, а я не успела закрепить все оборудование, и один железный контейнер вылетел с верхней полки в стойке, углом распорол мне ногу. И. кинулся ко мне, снял пиджак, он оторвал рукав своей белоснежной рубашки, чтобы перетянуть рану сверху и остановить кровь, кое-как, никому не рассказывая о подобной безалаберности и пренебрежением собственной безопасностью, я доковыляла до дома, Дантес тащил меня на себе, он сел за руль, а у меня помутилось сознание, солнце жгло воспаленные глаза, я не могла видеть И. за рулем, то был лишь размытый темный силуэт, потому что никогда не видела И. за рулем, он – не из мира автомобилей, он – из царства электричек, он не мог сесть за руль, будь это хоть немного другая ситуация; мы летали самолетами, но только не авто, авто – это мое и моя прошлая и нынешняя жизнь. Он не смыслил в автомобилях, из последних сил рывком я выдернула ручник на стоянке возле дома. А как болела нога, мне пришлось потом еще месяц ходить на перевязки к травматологу, рану зашили, я не могла летать…

На следующий же день все полетело в пропасть. Когда он улетел в Лондон, а я осталась в здоровом особняке одна, серолицая, бледная, без макияжа, без багажных бирок с надписью «Crew», без моей любимой работы! Я сидела на больничном, и мне надо было перебинтовать ногу. Поблизости никого не было. Было страшно, больно и противно, но я поменяла повязку сама. В тот же момент подумала, что со всем в силах справиться без посторонней помощи. Отверженной Городом, мне надо поцеловать смелых мужчин, которые, как мне казалось, меня защищали.

Скоро начнутся провозки, и мое имя сотрется из памяти, останется одним инициалом, который и то могут срезать для краткости. В фешенебельной гостинице Бангкока, орхидеи, Будды, золотые слоны, всей своей фиолетовой лепестковой нежностью, всей своей Боинг-747-овой тяжестью, они снова вгрызлись мне в голову шелковым бантом на новую прическу от моего персонального стилиста Хельги Шмерц, эти мысли не давали мне спать в городе, где тебе бы, Кристабель, очень понравилось: там полно твоих любимых праворульных тачек!… Все-таки я обожаю свою работу. И не могу представить, как можно трудиться на земле, на этом конвейере с печивом, бедная моя подружка Кристабель, скоро откроют набор бортпроводников, ты пойдешь учиться, и совсем скоро мы с тобой будем летать вместе, обещаю! Нам будет так здорово работать вместе, мы быстрехонько управимся с любым количеством пассажиров, я покажу тебе другие города и страны, это будет очень интересно! Начнутся первые провозки, и ты познакомишься с новыми интересными людьми.

Мою последнюю поездку на Гору снимали бы фоторепортажем для Vogue, не иначе. Когда я, в своем крутейшем авиационном пальто, лежала на снегу там, наверху, я смотрела в небо, которое никому у меня не забрать: ни Хельге Шмерц, никому; я раскинула руки в стороны, в одной руке были ключи от машины, в другой – эти сладкие зимние вишни из Франции, посылка от одной коллеги, в кармане – свернутая газета «X-Avia» (В «Признаках» вооруженная Мира уже добралась до самого Кафедрального Собора!)… И этот снег, эти сладкие зимние вишни из Франции, темно-синее пальто, мои смоляные пряди, и серебряные, ледяные самолеты, облитые специальной жидкостью против обледенения, все эти лайнеры в пустом небе надо мной, надо мной, стюардессой Клео на вершине Горы, единственной хичкоковской стюардессой авиакомпании «Schmerz und Angst».