Наутро мне плохо, чертовски плохо. Мало того, что всю ночь как в бреду ловила вертолетики, так и наутро такое чувство, что не отпустило. А еще хочется пить, очень-очень. Ощущения такие, словно в рот песка насыпали.
Но самым страшным оказывается не это. Больная голова и похмельный синдром — это так, мелочи жизни, по сравнению с тем, что я вижу, когда открываю глаза. Три наглые и довольные физиономии, склонившиеся надо мной.
— Плохо? — с наигранным сочувствием спрашивает Стас. Вот же, засранец!
Я, то ли от стыда, то ли от возмущения, хватаюсь за голову, только сейчас понимая, насколько она раскалывается.
— Стас, — хриплю я.
— Может, водички? Или таблеточку? — все так же кривляясь, ерничает сын.
— Исчезни! — сухими губами шепчу я.
— А ты как хотела? — это уже Рома включается в игру. — Вчера хорошо было, а вот сегодня расплата.
Тоже мне, знаток нашелся! Я все-таки нахожу в себе силы оторваться от подушки, чтобы запульнуть ею в пацанов. Но получается вяло.
— Сань, тебя не отпустило что ли еще? — с очень серьезным видом интересуется Дам. И этот туда же. Лицо у него непроницаемое, зато в глазах одно сплошное озорство.
— На, пей что ли уже, — протягивает мне стакан воды Стас, но потом не удерживается от комментария, и добавляет. — Несчастье ходячее…
Я делаю вид, что последнюю часть не слышала. К тому же вода, попадая в организм, оказывает чудодейственный эффект — помирать уже не так хочется. Потом мне наливают еще воды. Ну и еще. Благо, мы на кухне, далеко ходить не надо. Я даже обретаю способность говорить.
— Где остальные?
— О, все-таки вспомнила, что мать, — издевается Ромка.
— У бабушки, — поясняет Дамир. Интересно, у какой? Если выяснится, что у Надежды Викторовны, то после вчерашней попойки я готова ей памятник водрузить. — У твоих родителей. Мы с утра отвели.
Я во все глаза смотрю на парней. Ой-ой, это же они к моей маме младших отвели.
— Не паникуй, — успокаивает Стас. — Мы им ничего не сказали. А девочки с Кирюхой прошли тщательный инструктаж, что можно говорить, а что нет. Насчет девок у меня гарантий нет, что молчать будут. Но Кир должен проконтролировать этот момент.
Я с облегчением падаю обратно на диван. Уф. Если мама узнает про мой вчерашний демарш, то все… каюк, моей и без того больной головушке.
Парни, наконец, решили сжалиться и оставить меня одну. Лишь Ромка не удержался, и уже будучи в дверях, бросил свой последний комментарий:
— А между прочим, известный факт, что пьющая мать — позор семейства, — говорит и лыбится. Счастливый, прям спасу нет. Ну, хоть детей повеселила. Зубоскалы, блин.
Поспать мне дали до обеда. Потом побрела в душ, заставила себя съесть яичницу, заботливо сварганенную Стасом.
Надо же, жить стало настолько легче, что в голову сразу полезли всякие мысли. О вчерашнем, о сегодняшнем, вообще о насущном. То, что свекры оказались на моей стороне, настолько меня удивило, что я даже не смогла накануне толком порадоваться. А вот сегодня, размышляя над этим, становится не по себе. Может быть, они меня наконец-то приняли только потому, что думают, что все, конец? Или Надежде Викторовне действительно стыдно за Сашку? А если я настолько жалкая, что даже ледяное сердце моей свекрови растаяло? Загадка.
Но какими бы ни были ее мотивы, если честно, мне стало легче. Как будто груз с плеч свалился. Вот посидели вчера, поперемывали косточки Чернову, без всякой лишней рефлексии, без поиска ответов на вопросы почему или что с этим всем делать.
Надо, кстати, погуглить, какие там стадии горя есть. Отрицание было, гнев тоже прошла, в депрессию впала, а вчера, видимо, состоялся акт принятия. Может быть я, правда, смогу с этим жить и не сойти с ума? Ну не знаю, например, начну дружить с Сашкой? Буду ему открыточки на новый год слать в Москву. Правда, что-то мне подсказывает, что Чернов мне потом эти открыточки… за шиворот засунет.
Ладно, пострадали и хватит, пора детьми заняться. К слову, я же на сегодня всякие смотрины и пробы для пацанов назначила. И, кажется, бессовестно все пропустила. Надо срочно позвонить, передоговориться. Вот только где мой телефон?
Захожу к мальчишкам в комнату: Рома сидит за ноутом и во что-то режется, двое других это комментируют.
— Давай, давай, — вопит Стас. — Шмот хватай, вон слева!
— Сам вижу! — шипит Ромка.
— Дети, где мой телефон?
Но в пылу битвы они меня не замечают.
— Дети!
— Ма, ща, катку закончим!
В такие моменты они реально потеряны для мира, азарт, адреналин… Что ж, пришло время отомстить за утренние унижения. Подхожу к столу и захлопываю крышку ноутбука, тем самым прервав игру.
— Неееееет, — кричат мне одновременно три возмущенных голоса.
— Мать, ну ты …. В конец очухалась, да? — выпятив нижнюю губу от обиды, спрашивает Рома. Какие же они еще дети!
— Телефон мой где, спрашиваю?
Мнутся, переглядываются, отводят от меня глаза. Что-то здесь не так.
— Тааак, что случилось? Я телефон, что ли вчера потеряла?
— Да, неее… Тебя же дед с Киром вели, в этом плане все ок.
Ой, совсем забыла про Дмитрия Александровича. Это же теперь как свекру в глаза смотреть. С Киром то уж как-нибудь сочтусь.
— Тогда что?
— Сань, — осторожно начинает Дам. — Понимаешь, ты вчера, когда пришла. Ну, мы тебя спать укладывать сразу начали. Ты сначала такая спокойная была, мы тебя даже одну в кухне оставили. Потом как раз Саша начал нам звонить. Мы с ним разговаривали, а ты, видимо, услышала. И тебя тут немного понесло.
— В каком смысле понесло? — я хоть и спрашиваю, но совсем не уверена, что хочу знать ответ на этот вопрос.
— Ну, ты давай отцу звонить сама, что-то там говорила… — включается Стас. — Мы у тебя еле телефон отобрали.
— А что я говорила?
Господи, сделай так, чтобы я просто требовала развода. Ну, или клялась в том, что всю оставшуюся жизнь ненавидеть его буду. Но судя по тому, что парни не спешат отвечать на мой вопрос, понимаю, что услышанное мне сейчас не понравится.
— Рооом? — вот кто совершенно замечательно умеет доносить плохие новости — прямо в лоб, четко и по существу.
Рома чешет себе макушку, словно ища способ увернуться от необходимости отвечать. Но потом, плюнув на приличия, все-таки вспоминает, что он язва, поэтому почти торжественно сообщает:
— Ты ему вчера в любви признавалась.
Ой-ой-ой.
Стыдно было до невозможности. Забрала у пацанов телефон и заперлась в ванной, наедине со своей досадой.
Что ж я за дура-то за такая?! Как вообще так можно было? Больше никогда не буду пить, ни капли алкоголя, ни-ни. Это какой же я себя вчера кретинкой выставила? Он мне, значит, изменяет, сама же от него сбегаю, вся такая холодная, неприступная и несчастная, а потом напиваюсь и давай в любви признаваться.
Стыдно как. У меня, кажется, даже щеки пылают.
Смотрю на свой телефон. Вот предатель, не мог вчера разрядиться? А дети, дети… В какой же момент они вмешались в мое фиаско? Надо было меня к стулу привязать.
Интересно, а что Сашка? Что он сказал, ну или подумал? Как-то уж он должен был отреагировать на мои слова? Думай, голова, думай. Вспоминай. Но в голове один черный туман, вот прям блок какой-то. И ни одной дельной мысли.
Ладно, Саня, собрались. Хватит хандрить. Ну, опростоволосилась, с кем не бывает? По сути же, это ничего не меняет между вами? Он все еще предатель, гад и сволочь. А то, что ты вдруг его любишь, так это не новость. Не могут чувства просто так уйти, даже от глубокой обиды. Он сам тебе на это намекал в прошлый раз. Главное, чтобы Сашка как шаг навстречу мои признания не расценил. Значит, продолжаем злиться и обижаться. К тому же у меня вон, новая жизнь наклевывается, работа. Будем считать, что с сегодняшнего дня у меня пошел новый жизненный этап!
Набравшись решимости, включаю свой телефон. Замелькали логотипы, надписи, грузится система. Вроде все без изменений. Смсок нет, другие мессенджеры тоже ничем новым не пугают. Вот и славно. Так, надо людям позвонить, встречи на завтра перенести. Заходим в звонки, входящие-исходящие… Блин! Да… Вот как!
В исходящих звонках напротив контакта «Саша» светится предательские цифры «12». Я ему что, вчера 12 раз позвонила!? Сразу становится тошно и мутно, кажется, мое похмелье возвращается обратно. Тут и одного раза было бы достаточно, два — уже много, три — через край. Но 12! В унынии бьюсь головой об раковину. Все, собираю детей и уезжаю на Северный полюс.
Пока я занимаюсь самобичеванием и переживаю свой вселенский позор, начинают сыпаться смс. Жмурю глаза и не хочу смотреть. Пожалуйста, пусть это будет реклама о распродаже. Или предложение о кредите от банка. Я даже согласна, чтобы дети сдали меня маме, и та просит срочно позвонить. Открываю один глаз и кошусь на телефон. «Абонент „Саша“ звонил вам 15 раз, последний раз…». На мгновение становится приятно, что счет 12:15. Будем считать, что в мою пользу. Стоп. Никаких приятно.
На одном дыхании звоню на футбол, а потом тренеру по борьбе, переношу все на завтра. А потом поступаю как адекватный взрослый человек — и сама быстренько отключаю телефон, на тот случай, если Саша решит все-таки до меня дозвониться.
Как жаль, что точно так же нельзя просто взять и выключить свои чувства.
______
Если меня спросить о том, что происходило в то лето после школы, то я вряд ли смогу ответить что-то адекватное. Даже не знаю, каким чудом я смогла поступить в университет. Да, были вступительные экзамены, но хоть убейте, не помню, как я сдавала хоть один из них. Шла на них с идиотской улыбкой до ушей и мыслями о взлохмаченном парне, ждущем меня дома с нашим сыном. Почему-то это больше всего и доставляло. Никогда не задумывалась о том, что Стас объединял в себе меня и Сашу. До этого он был одновременно мой и его, но никак не наш. Ребенок двух Сашек. А тут это… бац… и НАШ ребенок.
И на фоне общего помешательства от этого еще больше рвало крышу. Если я раньше думала про любовную лихорадку, то теперь… То теперь у нас началась любовная агония… Сладкая, томительная, жгучая… Сжигающая нас изнутри. Мы с Черновым только и могли, что постоянно пускать друг на друга слюни, да обжиматься по углам. Это было так завораживающе, иметь возможность в любой момент времени касаться, прижиматься, тереться, целоваться. Мы даже похудели с ним на пару, и так-то особой массой тела не отличались, а тут прям совсем… У меня ребра выпирают, а у него лишь уши торчат. Бабушка начинает нас суповым набором называть. Но мы ничего не можем поделать с этим, в голове одни гормоны.
Родители практически перестают оставлять нас наедине, либо Стаса все время к нам подсовывают, либо сами сидят с нами в комнате. Наверное, если бы не их старания, мы бы еще не одного Стаса за это время сделали.
Но обо всем по порядку.
Итак, я поступаю в университет. Как и планировалось, на иняз. Даже почувствовала некую гордость за себя.
А еще мы встретили первый день рождения Стаса. Он уже такой взрослый. Бегает, немного разговаривает. Мы теперь не просто номинальные папа и мама. Из уст сына это звучит как-то совсем иначе. Я, наверное, себя до конца матерью и не осознавала, пока ребенок впервые не позвал меня: «Мама»! Это было подобно наркотику, хотелось слушать еще и еще. И даже моя любовная агония отходит куда-то в сторону, когда Стас зовет меня, берет за руку и ведет куда-то. Он делает это осознанно, целенаправленно! Это же уже самый настоящий человек, который вдруг знает, чего он хочет.
Так и проходит наше «пьяное» и блаженное лето.
В сентябре я иду на первый курс, и меня словно опять выкидывает в реальность. Начинается постоянная гонка учеба-дом-ребенок. Только теперь объемы информации возрастают в несколько раз. Мы учим два иностранных языка. И если с английским у меня особых проблем нет… Хотя нет, врать не буду. Это на школьном уровне мой английский был прекрасен, теперь же выяснилось, что и произношение у меня не то, ну и уровень лексики маловат.
Но самое страшное приходит ко мне вместе с французским. Я ведь за последние годы в принципе не знала, что такое учить язык. Все приходило само, на уровне интуиции, вместе с живой практикой. А тут приходилось его зубрить… Ночи напролет сидела над учебниками и конспектами.
В общем, я теперь не лингвистическая звезда. И это прям обидно. Потому что языки были именно моей стихией. И если я не столь хороша, как привыкла себя считать, тогда вообще кто я?
Сашка тоже целыми днями пропадает в своем универе. У него своя жесть и своя зубрежка. Только ему еще приходится постоянно разрываться на два дома. Мы толком и не видимся. А если и удается вырвать свободные полчаса или час, то стараемся посвятить это время Стасу. Мы не то чтобы отдаляемся друг от друга, но больше нет той упоительной близости, которая накрывала нас все лето. И от этого очень тоскливо. Но опять же, мы даже в полной мере в эту тоску уйти не можем, тупо времени нет.
На зимних каникулах мы настолько уставшие и вымотанные, что почти всю неделю проводим, валяясь на диване с сыном под мышкой.
Каким-то чудом доживаем до весны. А там появляется солнышко, и начинает таять снег, и, несмотря на нашу общую усталость, даже дышать становится легче.
Мои 18 лет встречаем совсем в тесном кругу: мама, папа, бабуля, Сашка и я. Стас уже дрыхнет вовсю, потому что собраться мы смогли только поздно вечером. Аленка умотала куда-то с друзьями на выходные, а Черновы старшие до сих пор появляются у нас дома только по великим праздникам. Мой день рождения к ним не относится.
Мы сидим на нашей кухне за столом и пьем чай с огромным тортом. Папка где-то достал, я таких даже еще не видела. Весь белый, лишь алые розы по бокам, а в середине чьей-то рукой старательно выведено: «Шурке 18». И я улыбаюсь, спокойно и легко, просто так. Потому что у нас с папой есть мое кодовое имя, потому что у меня такая замечательная семья, которая уже два года тащит со мной все мои трудности, потому что в моей жизни есть два замечательных мужчины, и подумаешь, что одного я неделю из-за учебы не видела, а второму только 1,5 года, и он сейчас дрыхнет без задних ног.
Я кладу свою голову на Сашино плечо, и подобно кошке жмурюсь от удовольствия.
— Жениться вам надо, — вдруг выдает бабушка.
Папа даже чаем от неожиданности прыскает:
— Серафима Романовна!
— А что? Давно пора, чай уже давно не дети, — с самым невинным видом продолжает бабуля.
Я краем глаза кошусь на Сашку, если честно, опасаясь его реакции. Вдруг ему не понравится эта идея? Как мне тогда с этим жить? Не то чтобы я прям хотела именно замуж, но идея того, что он захочет однажды на мне жениться, очень прельщала.
— Я им даже готова свою квартиру отдать, а сама сюда, к вам перееду.
— Мама! — это уже моя мама подключается к общим волнениям. А что, было бы забавно посмотреть, как они все вместе уживутся. Еще Сашиных родителей сюда, тогда бы вообще цирк начался бы. — Ну какой им жить самим? Они же еще сами… дети. Да они отдельно в одной квартире и недели не протянут. А Стаса куда? Сами с голода помрут, еще и ребенка измучают.
— Люда, не утрируй. Мы им как помогали, так помогать и будем. А с другой стороны, когда они, по-твоему, взрослеть-то будут? Ребенка уже сделали, пора уже и ума набираться.
— Вот только в браке ума и набираются, — как-то саркастически шутит папа, за что получает от мамы.
А мы с Сашкой сидим молчком и наблюдаем за тем, как взрослые пытаются вершить нашу судьбу. Смешные, ей-богу. Не мы, они. Хотя… Есть в этой идее что-то заманчивое, жить вместе, просыпаться вместе. Да хотя бы элементарно каждый день видеться, а то в последнее время совсем вилы. Интересно, а что же все-таки Саша думает по этому поводу? Спросить что ли? Но бабушка меня опережает.
— Ну и чего ты, Александр, молчишь? Хочешь жениться на Саньке нашей?
— Хочу, — как-то совсем просто и спокойно поясняет Чернов.
— Тогда в чем проблема? — с напускной серьезностью спрашивает папа. Ага, этот значит тоже «за».
— Так это Саня не хочет…
Что?! Сказать, что я удивлена, не сказать ничего. Я просто обалдеваю от такой наглой лжи. Да он же меня никогда не спрашивал об этом! Ну Чернов, ты сейчас у меня получишь! Я хорошенько замахнулась, чтобы треснуть его по спине.
— Это я не хочу?!
— Ты-ты! Забыла, как сама вопила на весь подъезд, что никогда ни при каких обстоятельствах за меня замуж не выйдешь?
Что-то смутно знакомое проскальзывает в его словах. Так… я вопила… в подъезде… замуж не выйду. Ааааа. Наша ссора в день знакомства родителей.
— Так когда это было?! — возмущаюсь я, все-таки опустив руку, так и не треснув Сашу.
— Тогда и было. Поверь мне, ты была крайне убедительна.
Мы еще какое-то время спорим, кто и что тогда сказал, в итоге уводя наш разговор куда-то далеко.
После скромного застолья, пока родители убираются на кухне, я провожаю Сашу в прихожей. Он уже одет и обут, вот только уходить не торопится.
— Сань?
— М?
— А если б я тебя сейчас замуж позвал?
— Что значит если б? — почему-то становится обидно, как будто он мне сейчас одолжение делает.
— Давай пока чисто гипотетически. Если бы я тебе предложение сделал, ты бы согласилась?
— Если чисто гипотетически, то нет, — надув от обиды губы, сообщаю я.
А Сашка только хмыкает. Он еще и смеется! Разворачиваюсь и хочу уйти, вот пусть идет он… к себе домой. Но Чернов хватает меня за плечо и разворачивает к себе.
— Быстрицкая, как же с тобой нелегко.
— Можно подумать, что с тобой легче!
— Со мной-то как раз да. Поэтому для повышения уровня взаимопонимания, предлагаю перейти к общему знаменателю.
Я плохо понимаю, о чем он говорит, поэтому в очередной раз возмущаюсь:
— Чего?!
— Саня, блин! Короче, я не знаю, как это сделать правильно. Поэтому, просто выходи за меня замуж, а? — говорит он, а сам при этом вытаскивает из кармана куртки коробочку.
По инерции, хочется начать кричать, что мне не нужны его подачки, что если б не бабуля, он вообще этот разговор не затеял… А потом меня осеняет. Он же уже сюда с кольцом пришел. Значит, заранее готов был.
Я отрываю свой взгляд от коробочки и озадаченно смотрю на Чернова. Сашка только опять хмыкает, а потом открывает коробочку, в которой лежит простенькое золотое колечко. И я понимаю, что он умудрился найти самое ИДЕАЛЬНОЕ кольцо для меня. Без излишеств и ненужных деталей, просто колечко. Сердце даже делает кульбит в груди от восторга.
Сашка берет мою руку и надевает кольцо на безымянный палец.
— Сань, я люблю тебя, — впервые говорит он мне. — Давай, все-таки уже поженимся?