Я. Ты. Мы. Они

Глава 51

Единственный выходной пролетает быстро. Убрались дома, потом пацаны умотали в неизвестном направление. Мы с девочками пытались приготовить еду на неделю, хотя я понимала, что это гиблое дело. Все запасы съедаются в первые два дня. Надо же было умудриться таких коней нарожать!

Пока девочки воевали с домашним заданием, я быстренько справилась со своими рабочими тетрадями.

Вроде бы все оперативно, но вечер уже подкрадывался.

Пришли мальчишки, от чего-то уставшие и помятые, но вроде как благостные. По крайней мере довольные.

Накормила всех ужином, после чего дети лениво расползлись по комнатам.

Стояла на кухне и нервно крутила телефон. Хотелось какого-то действия. Ленке что ли позвонить? Интересно бы узнать, что она скажет насчет наших с Сашей откровений.

Было до ужаса обидно, что мы с ним могли всего этого избежать. Сесть и поговорить. Почему я не смогла донести до него свою тоску? Почему сама не спросила, что с ним происходит? Кто вообще придумал, что мы друг другу не нужны? Вопросы, сплошные вопросы.

Это ведь было так легко, попросить внимания для себя, просто поделиться своими тревогами. Но когда я о чем его просила? Даже плакать раньше при нем боялась. Дурдом какой-то. Зато при каждой нынешней встрече белугой реву, наверное, за все годы брака отрываюсь.

Расплата моя пришла за неуважение к самой себе. Вот парадокс. Вглубь себя все это пихала — обиду на несправедливость судьбы, зависть, одиночество, лишь бы его не упрекать, не показывать своей слабости. А в итоге вот как обернулось.

Да и он молодец, чего-то там себе понавыдумывал, накрутил.

В общем, разбежались по углам, и сидели каждый в своей норке, со своей болью наедине. Но у меня хоть дети были. А у него работа… Или это не то же самое? Может он не менее одиноким в этой жизни оказался?

Так что же это получается, я Сашу сейчас оправдываю, жалею?

Думаю и пугаюсь.

В последние месяцы мне было так комфортно в своей злости, нравилось лелеять свои растрепанные чувства и обиду. Как это не смешно, но я впервые за долгое время ощущала себя живой. Да, было плохо, да, меня ломало и корежило, но я чувствовала. И это было всяко лучше холодной тоски и безразличия, которые овладевали мной в Москве.

Страшно подумать, мы только за одно вчера рассказали больше, чем за предыдущие два года вместе взятые. Что же мне со всем этим делать? Вот сейчас, дома на кухне, я вроде как спокойна, даже мозгами шевелить могу, а как только рядом с ним оказываюсь, так в истерику впадаю. Вот чего я к нему вчера с Уссольцевой привязалась?! Сама же каждые пять минут возвращаю его мыслями к измене и к тому, что случилось. В случае чего и себя, и его изведу, потому что не могу… не могу не думать об этом. Вот когда его нет, вроде как не вспоминаю, а как Саша рядом, так побольней цапнуть хочется. Может быть, это тоже месть с моей стороны? Он пошел чувство нужности на сторону искать, а я сначала стены годами из горечи и отстраненности строила. Сколько лет хотела, что бы он пришел, стукнул кулаком по столу и сказал, что хватит мне херней страдать.

— Ох, Сашка-Сашка, — шепчу я себе под нос, не понятно кому обращаясь, то ли к самой себе, то ли к нему.

Ребенок подкрадывается бесшумно, и обнаруживает себя только тогда, когда утыкатся своим подбородком мне в плечо.

— Грустишь? — интересуется Стас.

— Скорее пока просто думаю.

— И как, успешно?

— Стас, скажи, ты по Москве скучаешь? — неожиданно для нас обоих спрашиваю я.

Сын задумывается, а я пользуюсь моментом, и глажу его по голове. Мне нравиться чувствовать его волосы. Они густые и лохматые, такие же как у Саши… были ровно до того момента, как он их обстриг. Эх.

— По чему-то да, по чему-то нет.

— Например?

— Нуууу… По ребятам некоторым скучаю, по команде.

— Ты же хотел уходить.

— Ну так я играть не хотел. А ребята они все-таки своими уже стали, хоть порой и ушлепками редкостными были.

— А по чему не скучаешь?

— По школе…

— Ну кто бы сомневался, — ехидно замечаю я.

— Не, ты не понимаешь. Здесь лучше, проще что ли. Приходишь в школу, и нет здесь всех ЧСВешников…

— Кого?

— ЧСВ — чувство собственной важности. Это когда типа человек весь такой из себя крутой.

— Ой ли? Что-то я не заметила, что бы в нашей школе был недостаток в таких людях.

— Они просто до Московских не дотягивают. Даже в первой школе было не так, а в гимназии там вообще одни понты. Вот по этому я точно не скучаю.

— Хочешь сказать, что у вас понтов нет? — задаю провокационный вопрос.

Стас хитро косится на меня.

— Неа, мы у тебя исключительно белые и пушистые. Особенно Рома.

— Рома это да…. Стас, а что еще? В чем здесь разница с Москвой?

— Да во всем на самом деле. Там всего больше было, занятий, тусни всякой, приколюх, магазинов тех же, куда за шмотками можно было съездить. Дом был, пространство было, не надо было этих двух додиков по соседству терпеть, за ванную воевать. Давай, кстати, Роме отдельный таз купим и на балконе поставим? А то еще одно такое утро, и я в его стену закатаю. Отрицательно качаю головой.

— А жаль.

— То есть там все-таки лучше?

— Зато здесь свободы больше.

— Это намек на то, что я вас распустила? — настораживаюсь я.

— Не. Здесь просто если хочешь гулять, пошел гулять. Хочешь в магазин, пошел в магазин. Нужно встретиться с кем-то, позвонил, встретился. А там пока из дома до самой Москвы доедешь, уже можно обратно собираться. Вам с отцом хорошо было, у вас машины. А нам вот не разойтись. А еще тут бабушки с дедушками…

— Не думала, что ты по ним скучал.

— Не то чтобы скучал. Но это прикольно иметь выбор к кому на пирожки напроситься. Знаешь, мы в Москве все равно какими-то оторванными ото всех были.

Обдумываю его слова.

— А если обобщать, где бы ты хотел жить?

— Можно и здесь остаться. Только прошу тебя, давай с ванной что-то сделаем… Иначе я этому засранцу челку ночью обстригу, чтобы он с ней по утрам там не носился.

Стас говорит последнее с таким негодованием, что я даже прыскаю со смеха. За что сын смотрит на меня с упреком.

— Я, между прочим, серьезно.

— Что-нибудь придумаю… — хотя что тут можно придумать? Не брить же мне Рому на лысо.

Последняя мысль вызывает неприятные воспоминания, где Ромка без волос и бровей. Брррррр… ни за что, пусть лучше челкастым ходит.

Неделя проносится без особых происшествий. Если не считать, что парни все время где-то пропадают. То один, то другой, то в разных комбинациях. Возвращаются по вечерам порядком уставшими.

В среду пытаю Кира, но тот лишь разводит руками. В последнее время он больше стал общаться с братьями. И вообще ребенок стал каким-то более уверенным в себе, упрямиться вот. Даже сейчас, говорит, что не знает, где остальная компания, и почти не краснеет. Хотя раньше бы точно сдался под моим напором.

Хорошо это или плохо? Наверное, все-таки хорошо. Лишь бы только не во что не ввязались.

В пятницу с утра объявляется Саша со своим сообщением: «Я девочек со школы могу забрать?». Я разрешаю. А потом хожу и переживаю, что он оказался прав, что детей я все-таки себе присвоила. Но, блин, как иначе? Я же их мать, да и он в Москве. Но это же я их забрала. Правда, Саша перед этим сам от них отдалился. Ааааааа, сложно!

Вечер провожу с парнями, которые в кое-то веке никуда не убежали. Пытаю всех по очереди, пока Дамир не признается, что «они помогали семье друга переезжать». Какой семье, какого друга мне так никто и не смог объяснить. Я уже не на шутку волноваться начинаю, воображая самые криминальные варианты.

Отпрыски, конечно, убеждают, что все будет хорошо, и никуда они не влипли. Можно подумать, что они бы мне в этом признались.

Ближе к шести Саша приводит дочерей. И в доме сразу как-то становиться заметно громче. Парни вываливают в коридор пообщаться с отцом. А я ловлю девочек и отправляю их в ванную. Минут через десять, обнаруживаю, что Саша все еще у нас и о чем-то переговаривается со Стасом и Дамиром.

И тогда я решаюсь. Правда, перед этим хорошенько наступив всей своей гордости на горло.

— Саш, ужинать с нами будешь?

Они все втроем с удивлением смотрят на меня. Можно подумать, что я какая-то мегера.

Закатываю глаза.

Зато Сашка осторожно улыбается. Робко так. Я даже не сразу понимаю это. Что? Чернов? Робко? Да эти два явления рядом друг друга в жизни в глаза не знали.

— Саш? — кажется, наше молчание затянулось.

— Да, с удовольствием.

— Разувайся тогда, и руки мыть, — командую я им, как до этого давала указания девочкам.

Нет, еще одного «сыночка» мне не надо. От этого я смущаюсь и скрываюсь на кухне. Кир помогает накрывать на стол. Счастливый и радостный.

— Ты чего такой сияющий? — интересуюсь у него.

— Папа с нами ужинать будет, — Кирилл говорит медленно, словно подбирая слова. Боятся они меня сегодня все что ли?

— Соскучился?

— Да нет, мы с ним… — начинает сын, а потом осекается, и быстро тараторит совершенно не то, что хотел сказать. — Ой, то есть да, соскучился.

— Кирюш, а что вы там с ним?

— Ничего.

— Кирилл?! — я смотрю на него своим фирменным «расскалывающим» взглядом. На старших он уже не действует, но Кир еще пока поддается моему внушению.

— Ну, мы с ним просто почти каждый день виделись.

— Когда? — глупо уточняю я.

— Ну на этой неделе… На прошлой.

— А что, папа в Москву не улетает?

— Не знаю…

— Кирюш?

— Ну честно не знаю. Он не говорил.

— А почему ты мне не сказал, что с папой встречаешься?

Сын мнется.

— Ты бы расстроилась.

— Это он так сказал?

— Нет, это я так решил. Просто, вы с ним… ну, вы… Все сложно в общем у вас.

Какая точная формулировка, все сложно у вас.

— Кир, я совсем не против вашего общения с папой. Наоборот это очень правильно. Он же твой папа. Давай, ты… — тут я немного мнусь, принимая правильное решение. — В общем, ты можешь у меня не отпрашиваться, когда идешь к нему, просто предупреждай, чтобы я знала, где ты, и не волновалась.

Ребенок заметно расслабляется. Ладно, с одной потеряшкой разобрались. А остальные-то где бродят? Может тоже с Сашей? А почему тот не в Москве? Отпуск опять взял?

Ужин проходит вполне мирно. Дети что-то все время щебечут, спорят, болтают, заполняя собой каждую минутку нашего пребывания за столом. Кажется, они тоже устали от неловких пауз, которые в последнее время повисали между нами, когда собирались всей семьей.

Семьей. Самой смешно. Опять куча вопросов проносится в моей голове. Главный из которых — «А что же сейчас представляет из себя моя семья?».

Периодически ловлю на себе Сашин взгляд, иногда наши глаза даже встречаются, и каждый раз внутри меня что-то замирает.

Ужин затягивается, дети не торопятся расходиться по своим комнатам. Зато меня нехило так колбасит от всей этой семейности и идильности. Зря я Сашу попросила остаться, только лишних надежд всем понадавала.

Спустя час все темы для разговор, наконец-то, исчерпаны, и я начинаю разгонять детей по квартире, напоминая, что кому-то завтра в школу.

Кухня медленно, но верно опустела. И я могу заняться посудой. Начинаю убирать со стола, когда появляется Саша и молча присоединяется к моему занятию. Не то чтобы это странно, раньше у нас с ним не было четкого разделения домашних обязанностей, занимались всем по мере возможностей. Но это было так давно. В общем, это все-таки странно.

Включаю воду в раковине.

— Я вымою, — перехватывая тарелку из моих рук, настаивает Чернов.

Смотрю на него с подозрением.

— Задобрить пытаешься?

— А у меня получается? — с улыбкой на губах спрашивает он.

— Не особо…

— Значит, не пытаюсь. Просто это честно. Ты ужин готовила, значит убирать кому-то другому.

— У меня Стас для этого есть.

Саша вопросительно поднимает бровь.

— Давняя история. Он у нас теперь главный по тарелочкам. Трудотерапия после той пьянки.

— И как? Исправляется?

— Больше не в чем таком замечен не был… Вот только, Саш, — аккуратно начинаю я. — Парни где-то вечерами стали пропадать. Я волнуюсь, как бы чего не натворили.

— Не натворят, — уверенно заявляет он. И я убеждаюсь в том, что их исчезновения как-то связаны с ним.

— Откуда такая уверенность?

— Просто… знаю. Они же у нас с мозгами, — выкручивается Саша, делая вид, что полностью поглощен тарелками.

Хочется в лоб ему заявить, что я обо всем знаю. А о чем конкретно я знаю? Что они уже какое-то время почти каждый вечер пропадают с ним. Внутри меня поворачивается неприятный червячок сомнений. Такое чувство, что за моей спиной что-то готовится. Сразу в голову лезет всякие мысли о том, что Саша забирает детей, что переманивает на свою сторону, что манипулирует. СТОП. Нельзя так думать.

Мы уже решили этот вопрос, или почти решили. Он обещал, что не будет забирать или делить со мной ребят. И вообще, это и его дети, со всеми вытекающими правами. Но должна ли я ему доверять в этом вопросе?

Но если не доверять, тогда как? Тогда зачем вообще все? Зачем все попытки научиться разговаривать друг с другом. Как нам их тогда вместе их растить, если я буду ждать угрозы. Нет, надо сдержаться, довериться…

Но упрямое сознание шепчет: «Предавший однажды, предаст опять».

— Ты чего притихла? — врывается в мои мысли Саша.

— Да так… Саш, а ты почему не в Москве? — нахожу я для себя более обтекаемый вопрос.

— Время свободное появилось, решил пока здесь побыть.

— Именно сейчас появилось?! — кажется, мое негодование опять просыпается.

Саша выключает воду, встряхнув последнюю вымытою им тарелку, и оборачивается ко мне.

— Если не сейчас, то когда?

Не знаю, что ему ответить. Даже реакции своей на его слова не разберу. Вроде как и рада, а вроде… И не рада совсем, потому что бесит меня это, что только потеряв все, он вдруг находит время. Да, все-таки не рада.

Отворачиваюсь от него, старательно делая вид, что вытираю крошки со стола.

— Сань, — зовет он меня. — У тебя на воскресенье планы есть?

— Зачем? — почти огрызаюсь я.

Чернов замечает перемены в моем настроение. Поэтому медлит с дальнейшим ответом.

— Что ты хочешь, Саш? — не выдерживаю я, бросая тряпку и опять поворачиваясь к нему. Вот что за повороты-отвороты, не я, а какой-то китайский болванчик.

— Мы еще не договорили. Предлагаю устроить посещение следующего памятного места. — В прошлый раз было достаточно всего сказанного!

— Возможно, но далеко не все.

— Окей, Саш. Поговорим мы с тобой, вспомним. А что потом? Куда ты меня затем поведешь? Еще одного ребенка делать? Или сразу в женскую консультацию заглянем? Как далеко ты готов зайти в этом всем? Потому что всегда должна быть граница.

— Ты чего опять на меня взъелась? — тяжело вздыхает Чернов.

— Ничего.

— Саня, ты опять! Если тебе что-то не нравиться, скажи уже это прямо. Твои хождения рядом, да около, знаешь ли совсем не помогают.

— А они и не должны.

— Александра!

Нелепо как-то получается. Почему я снова и снова превращаюсь в истеричку. Была же вот, только нормальной и рассудительной, и опять это все из меня полезло. Будто я не я. Саша прав, надо сказать.

— Время. В последние года у тебя его не было для нас. А тут. Сразу и много. Когда стало совсем все плохо, ты вдруг смог. И время найти, и возможность, — стараюсь говорить спокойно. Факты, говори просто факты. Ровно. Без истерик. — И к девочкам на линейку не смог приехать. Где она мера? Где граница того, что вот тут ты можешь побыть с нами, а вот здесь тебя нет?

Чернов устало трет переносицу.

— Я теперь всегда с вами буду.

Жду дальнейшего пояснения, но оно не приходит.

— Как это понимать?

— Так и понимай. Я способен учиться на своих ошибках. Даже если тебя не верну, то детей уж точно, больше никогда не потеряю.

Про то, что он меня там вернет или не вернет, я стараюсь не слушать. А вот мысль про ребят меня цепляет.

— И как этого добьешься?

— Потом расскажу. Не сейчас.

— Пффффф. От меня ты значит требуешь правду, а сам…

— Я от тебя не правду требую, а того, чтобы ты говорила о том, что тебя напрягает. А не таила все в себе и не дулась потом, как мышь на крупу. Про себя… С моими планами просто все чуть сложней. Не хочу пока давать никаких обещаний.

— И когда ты только у нас таким рассудительным стал? — язвлю я.

— Скажем так, — говорит он очень серьезно, игнорируя мой выпад. — Я уже потерял все. Больше у меня права на ошибку нет, — а потом даже улыбку из себя выдавливает. — Тут хочешь, не хочешь, головой начнешь думать.

Весь мой боевой запал куда-то улетучивается. Сашка в очередной раз это подмечает, поэтому задает свой следующий вопрос.

— Так, что насчет воскресенья? В часа два скажем?

— Куда мы пойдем?

— У тебя есть варианты?

Вариантов у меня нет. Вернее есть, но только один.