Я. Ты. Мы. Они

Глава 34

Но судьба распоряжается совершенно иначе.

Все начинается с банальной температуры. Я списываю все на зубы, пою Ромку нурофеном, но эффекта ровно никакого. Ребенок становится очень вялым и капризным. Абсолютно по любому поводу. Не спешу идти к врачу, успокаивая себя тем, что Рома и капризы — это считайте одно и тоже. Но за неделю температура так и не спадает, а еще он перестает есть. И как-то так резко, что даже Хомой его больше не назовешь, щеки куда-то делись.

Мама ставит ультиматум и выпинывает нас к участковому педиатру. Врач тоже ссылается на зубы, но все же отправляет нас сдать анализы. Из-за того, что пришлось сдавать кровь, ребенок рыдает мне всю обратную дорогу до дому. Зато ночью спит крепко, и я успокаиваюсь.

Утром Сашка уходит на пары, забрав Стаса в садик. А я навожу дома порядки, прислушиваясь к Ромке, который все спит. Почему-то мне кажется это хорошим знаком, хотя лоб все еще горячий. Но говорят же, что сон лечит, не так ли? Ближе к десяти звонит домашний телефон.

— Да?

— Александра Сергеевна? Здравствуйте. Вас из поликлиники беспокоят. Вы вчера были с сыном на приеме, мы проверили анализы Романа. Есть вопросы по результатам, не могли бы сейчас в поликлинику подойти?

— Да, конечно.

Я пугаюсь, но пока только слегка. Может, они анализы наши потеряли? Еле распихиваю Ромку, он опять не в настроении, одеваю.

В поликлинике нас встречает педиатр, сразу же ведет на забор крови, Рома недоволен. Пока я прыгаю по коридору с плачущим сыном, в лаборатории делают срочные анализы. Мне бы уже начать беспокоиться, задуматься о том, что не так, но я настолько уставшая за эту неделю, что мозг просто не складывает два плюс два. Да и Ромку успокоить все не получается.

Потом нас приглашают почему-то к заведующей отделения.

Что-то не так с составом крови. Меня засыпают терминами, понимаю лишь одно, большое количество лейкоцитов.

— Что это все означает? Рома болеет? Это не зубы?

— Александра Сергеевна, вы не волнуйтесь, — говорит мне заведующая, а я сразу же начинаю ненавидеть это «не волнуйтесь». Сколько раз мне потом еще его скажут. — Мы пока не можем сказать конкретно, но вашему сыну необходимо сделать еще один анализ. Не самый приятный, но боюсь, без него никак.

Пункция. Хорошо, что я еще не понимаю, что это такое, иначе бы еще там начала выть, вместе с Ромой. Впрочем, пункцию сделают позже. А пока только на скорой увезут в детскую клиническую больницу. Отделение гематологии. Эта вывеска мне потом долго будет сниться в кошмарах. Именно здесь мне скажут наш диагноз.

Лейкоз.

Я еще надеюсь на ошибку, но после того, как делают пункцию, все надежды просто разбиваются вдребезги. Три недели мы пролежали в реанимации. Муж приезжал каждый вечер и ночевал с нами в кресле. Если бы не он, я бы просто не справилась, честно.

В первый вечер я толком реветь не могу, только смотрю в одну точку. Сашка сначала пытается разговаривать, но я не реагирую. Даже не слышу его. Только когда он меня за плечи хватает и больно так трясет, начинаю понимать, где мы. А еще он запрещает мне думать о плохом.

Днем, когда его нет, я реву, белугой реву, пока врачи мне не вколят успокоительное. Проснусь уже вечером, и хоть голова ужасно будет болеть, откуда-то силы возьмутся, спортивная злость и желание бороться. Я никому не отдам сына! Чего бы мне это не стоило.

Нам говорят, что шансы у Ромы хорошие, что нам повезло, болезнь еще не успела полностью разрушить иммунную систему. Я удивляюсь, как это повезло. Где тут везение? Само слово просто не вяжется со всем происходящим.

А потом начинаются гонки со временем и смертью.

Стас полностью переезжает к моим родителям.

У Ромы курс химиотерапии. Она состоит из нескольких курсов и может длиться годами. Пациенты приезжают в больницу каждую неделю: сдают анализы, получают лечение — таблетки, капельницы, уколы. А потом мы едем с ним в нашу стерильную квартиру, откуда исчезло все, что может нести хоть какую-то заразу — ковры, мягкие игрушки, комнатные цветы. Все моется по три раза, чтобы не дай, Бог, не подхватить хоть что-то.

Саша работает целями днями, даже в университете не появляется, но ему делают какие-то поблажки и не отчисляют. Опять кто-то говорит, что нам повезло.

Дмитрий Александрович тоже выжимает максимум из своей фирмы. Папа теперь так же всегда на работе. Нам нужны деньги. Нам постоянно нужны деньги. На специальное питание для Ромы, поддерживающее работу пищеварительной системы, и чтобы покупать импортные лекарства, отечественные аналоги переносятся тяжелее.

Ненавижу вспоминать то время. И себя заодно. За то, что не сразу повела его к врачу, за то, что когда-то сомневалась, рожать его или нет.

Мы почти победили, практически после года борьбы, после того как Рома в конец облысел и даже бровей лишился, после того как сжился с марлевыми повязками и научился без единой слезы сдавать кровь. Ему действительно стало лучше, он опять бегал и улыбался, залепетал свои первые слова. Я уже поверила, что мы справились.

Но потом как обухом по голове.

— Организм перестал реагировать на лечение. Нужно менять стратегию. Нужна пересадка косного мозга. Я еще держусь, когда нас с Черновым отметают в качестве доноров. Даже когда бабушки и дедушки не подходят, я тоже еще держусь. Но когда поиски по банку доноров не дают никаких результатов, я почти умираю, медленно так, и практически безвозвратно.

Саша тогда не выдерживает, идет к родителям, забирает Стаса, и, всучив мне ребенка в руки, выгоняет на улицу.

— Иди гуляй с ним!

На чистом автомате бреду с сыном по улице, он что-то рассказывает мне, очень восторженно и очень быстро. Соскучился по мне, а я его не слышу. Тогда Стас делает единственное, что было в его силах — орет так, что у меня уши закладывает. А прохожие в недоумении останавливаются и смотрят на нас.

А Стас все кричит и кричит. И я словно просыпаюсь. Прижимаю со всей силы его к себе, что самой больно становится, кажется, я стою перед ним на коленях.

— Стас, мальчик мой. Я с тобой, мама здесь. Не уйду никуда, я с тобой. Ну же, ребенок!

Домой мы возвращаемся вместе. С этого дня, что бы ни происходило, Стас живет с нами. Ведь я одинаково нужна им обоим.

Остается последний выход. Нам нужно родить еще одного ребенка, чтобы врачи смогли взять из пуповины кровь, и выделить из нее стволовые клетки для пересадки. Тут тоже нет никаких гарантий. Только 25 % на то, что новый ребенок сможет быть донором.

Рома со Стасом у нас теперь спят в одной комнате. Не знаю, сколько у нас времени, поэтому хочу, чтобы они хоть немного побыли братьями.

Давно уже за полночь. Мы с Сашкой сидим на нашей постели и смотрим куда-то в стену. Долго уже так сидим, пытаясь принять решение.

— Ты уверена? — у Чернова в голосе сомнения, а мне надо, чтобы хотя бы он был уверен, мне своих сомнений до скончания веков хватит.

— Да! Ты же хотел третьего ребенка, так вот! Замечательная возможность, когда не надо пятнадцать лет ждать! — мне не нравится это решение, такое чувство, что Рому предаю, рожаю ему замену. Но другого выхода не вижу. И от этого еще противней.

— Я же не это имел в виду! И не так! Сань, может все-таки найдется донор?

— Найдется, аборт сделаю, — я сегодня жестока к себе, к Чернову, ко всем. Иначе никак.

Сашка ничего не отвечает, только опускает голову куда-то вниз, да смотрит в пол.

И я не выдерживаю, подскакиваю и начинаю то ли вопить, то ли кричать, проклинать его и себя. Не знаю, специально ли я его провоцирую, либо же это обычная истерика. Но это помогает, Сашка хватает меня и тянет на себя. Я падаю сверху, и он целует меня больно, горько, отчаянно. Потом переворачивается так, что я оказываюсь под ним. У нас давно не было интима, казалось кощунством получать хоть какое-то удовольствие, когда Ромка элементарно борется за жизнь.

Но сегодня мне нужно забеременеть.

Я лежу и не двигаюсь. Сашка еще пытается целовать меня, как-то ласкать, стягивает с меня сорочку. А я просто лежу и жду. Видимо, это все выше его сил, потому что достаточно резко останавливается, нависает надо мной и очень горько просит:

— Санечка, помоги же мне.

И я помогаю.

Пока тест не покажет заветные две полоски, я почти каждую ночь измываюсь над собой и Сашкой. Секс превращается в обязательство и каторгу, после которого нам даже касаться друг друга невыносимо. Мы отдаляемся. И когда я все-таки забеременела, мы вздохнули от облегчения, что можно перестать насиловать другому душу.

Теперь нам необходимо переехать в Москву, только там берутся провести операцию и последующий курс реабилитации. Сашка досрочно получает диплом, не знаю как, но получает. Улетает в столицу искать работу и жилье. А я остаюсь дома, страдать от токсикоза и вообще всего на свете.

Мама с Надеждой Викторовной по очереди ночуют со мной. У нас со свекровью холодный мир. С детьми она нежна и приветлива, Рома к ней тянется, а большего мне не надо. Беременность протекает чертовски плохо. Все время на грани выкидыша. Дважды лежу на сохранении. И все твердят, чтобы я не волновалась.

Когда я уже на шестом месяце, мы все-таки переезжаем в Москву. Роме уже не помогает стационарное лечение, его кладут в больницу, бабуля ложится с ним. Мне нельзя. Родители остаются дома, работают все, даже наши мамы. Теперь нужно платить за наше жилье и копить на курс реабилитации. Саша устраивается на работу своей мечты, и если бы не наши обстоятельства, он был бы счастлив. А так, впахивает по двенадцать часов в сутки и без выходных. Хотя возможно, еще чтобы меня не видеть. Впрочем, мне тоже легче, когда его нет рядом.

Про ребенка я не думаю, это не ребенок, это донор. Главное выносить, а дальше хоть трава не расти. Даже пол знать не хочу. От нервов шкалит давление, опять все время хожу на грани. Врачи уже прямым текстом ругаются на меня, говорят, что если не успокоюсь, то запрут в больнице до конца срока. Только мысли о Стасе сдерживают. Если я загремлю в больницу, то он останется в Москве практически один.

Ромке хуже, и я жалею лишь о том, что нельзя родить именно сейчас. Ни один врач не соглашается вызывать роды раньше 33 недели. Как же я их ненавижу.

Но Рома держится, и я тоже. 33 неделя. Даже не спрашивайте. 34. Показателей для родоразрешения нет, ходите еще. 35-я. Сын жив, вот и вы держитесь. 36 недель. Еще неделю, подождите одну неделю. На 37-й я, видимо, сама убеждаю ребенка, что пора, а может быть, он просто хочет поскорее избавиться от злой и жестокой матери, потому что у меня наконец-то отходят воды. Успеваю вызвонить Сашу, чтобы он забрал Стаса из садика. На скорой меня увозят в больницу. Рожаю я сама, но вот как именно, не помню. Все в тумане. Мне в принципе очень плохо, из-за давления, из-за волнения, из-за всего. Помню, что уже на кресле, что постоянные схватки, что уже появилась головка… а дальше тьма. Не сразу, конечно, но что было до, действительно выпало из моего сознания.

Прихожу в себя в палате, окруженная приборами и трубками. Все такое белое, что даже смотреть больно. Только темная Сашкина макушка рядом с моей рукой останавливает меня, чтобы не провалиться обратно в забытье. Он спит на кресле возле меня, уткнувшись лицом в мою кровать. Хочу погладить по голове, но рука не слушается.

— Сааааш, — хриплю я. Во рту пересохло, поэтому хрип выходит еле слышимым, но этого достаточно, чтобы муж поднял голову. Он тоже какой-то ватный и двигается еле-еле, но как только понимает, что я в сознании, резко подскакивает.

— Саня, Санечка моя, ты очнулась, — он прижимается к моей щеке, а потом так же резко отрывается, и куда-то убегает. Возвращается уже с врачом. Следующие пятнадцать минут меня рассматривают как неведомую зверушку, задают какие-то вопросы. Дают что-то выпить. Замеры — давление, температура, тонус.

Сашка все это время стоит рядом и молчит. Кажется, мне надо спросить у него что-то. Но ни один из вопросов мне не нравится. Я опять боюсь ответов. И вот врач, удовлетворившись увиденным, наконец-то уходит. И мы остаемся вдвоем. Сашка опять придвигает кресло ближе ко мне. Садится и берет меня за руку.

— Как же ты меня напугала! Я с вами за эту неделю поседел, — наклоняет свою голову. — Смотри, поседел же? Потом сама скажешь: «Нафига мне седой муж».

Кажется, он шутит.

— Саааш.

— Да, моя хорошая?

Я не знаю, какой вопрос выбрать из всех, поэтому начинаю просто:

— Как?

— Как все прошло? Так себе прошло, если честно. Ты родила, а потом вдруг кровотечение открылось, что-то там с плацентой. Но из пуповины успели кровь взять. Сознание ты потеряла, да и три дня в реанимации потом пролежала. Ну и еще четыре дня просто спала, я даже не знал, что такое бывает.

Я очень медленно перевариваю информацию. Значит, кровь все-таки успели взять.

— Как?

— Как там Рома, я полагаю? Стабильно. Клетки, взятые из пуповины, полностью подошли. Процедуру кондиционирования пережили, трансплантация тоже прошла вполне успешно. Теперь остается только ждать. Но врачи дают вполне неплохие прогнозы.

Хочется плакать, но я все еще боюсь поверить в случившиеся. У нас появился прогноз на жизнь. У нас есть шансы.

— А как?

— Видимо, Стас? — Сашка уже откровенно издевается. — Замечательно. С Серафимой Романовной сейчас, ее от Ромки выгнали, так что теперь другого правнука опекает. Он ждет тебя. А я вот хочу его на футбол отдать, а то засиделся парень дома. Ну, еще вопросы?

— Ребенок как? — все же я задаю самый волнительный для себя вопрос.

— О, как хорошо, что ты о нем спросила! — Сашка сейчас подобен коту, облизывающемуся после хорошей порции сметаны. — Это мальчик, и, несмотря на все, что ему пришлось пройти с такими родителями как мы, он здоров, и я бы даже сказал, что прекрасен. Немного недоношенным родился, но сейчас уже наверстал. Опять пацан, можешь себе представить? Я его Кириллом назвал. И если ты себя хорошо вести будешь, вполне вероятно, что я вас познакомлю. Он тут недалеко, кстати. Славный такой парнишка, думаю, ты ему понравишься.

Саша хоть и говорит это все достаточно бодро и весело, но в глазах стоят слезы. И я понимаю его. Сама бы сейчас порыдала.

— Ладно, давай двигайся, я устал уже от этого кресла.

Не сразу понимаю, о чем он, но когда начинает разуваться, я все же сдвигаюсь к краю кровати. Двигаться, кстати, больно, но нам все равно. Он ложится рядом, а я прижимаюсь к его груди. В его объятиях тепло и надежно, мое самое безопасное в мире место.

— Как же ты меня напугала… — вздыхает он.

— Саш…

— А?

— Я тебя люблю.

Он даже замирает. Да, кажется, я немного с этим затянула. Признаваться первый раз мужу в любви спустя четыре года брака и троих детей, старшему из которых уже шесть, как-то странно.

— Знаешь, если мне еще раз придется пройти через подобное, чтобы опять от тебя услышать эти слова, то мне легче тебя убить, клянусь.

— Не надо проходить… Я люблю тебя.

Сашка заправляет мои волосы за ухо и целует куда-то за него.

— Знаю, родная, знаю.