За темнотой моих век

Глава 1

Нет ничего невозвратного, кроме смерти, думалось мне в годы моей энергичной юности, но с каждым днем, приближаясь к роковому событию, в немногословный список упрямо прибавлялись еще многие факторы, без конца сопротивлявшиеся моим желаниям и возможностям. Почему-то в этот дождливый день поздней и мрачной, полной тоски осени, мне вспомнились эти мысли, и я наконец прервал свое получасовое молчание, с присущим мне басом в голосе проговорив назревшее вслух.

— Что для вас смерть?

Невысокий, слегка одутловатый мужичок с добрым лицом и стареющими глазами, которые успели повидать десятилетий так пять, не меньше, вытянулся на своем кресле поудобнее и очень удивительно для меня среагировал на этот вечный вопрос. Губы его выражали подлинную улыбку ребенка, наконец победившего в споре с кем-то из взрослых. Это была добрая, поистине радостная эмоция, и аккуратно отложив свой глянцевый журнал, мужичок незамедлительно выразил свое удовлетворение, дополненное образом искреннего щенячьего восторга.

— Неужели вы заговорили, мой друг… Как же я рад этому, как же я счастлив обнаружить ваш голос… Но представьте только, вы же ходите ко мне уже пятые сутки, и все наши ежечасные сеансы вы угрюмо молчали, вы приходили, садились и безмолвно размышляли, а после уходили вновь в пустоту… В пустошь погибших эмоций, — он все никак не спускал улыбки с губ, а маленькие морщинистые полоски над его глазами так и играли вверх-вниз, когда тот то щурился, то раскрывал веки полностью. — Но спустя сложенные воедино четыре с половиной часа вы все же решили поговорить, уму непостижимо, это невероятно… Поверьте, такой пациент, как вы, в моей практике впервые..

— Я не пациент, — мне пришлось строго прервать его изобилие простодушной эйфории, и голос мой моментально смыл с лица доктора всю воодушевленность, вернув ему сдержанность и осторожность. — Я всего лишь слушатель, и я задал вопрос, на который хочу услышать ответ, а точнее — лишь точку зрения отдельно взятого человека.

— Смерть — это конец человеческого пути, истечение его помышлений и деяний. — Доктор сделался серьезным и, отточено отвечая, сплел пальцы рук, сложив их на коленке. — А по какой причине вас взволновала эта тема?

— Для меня это важно, — безмятежно ответил я, а сразу после, со вздохом развалился на мягком кожаном кресле еще пуще прежнего, потом вальяжно оперся своей тяжелой головой на указательный палец и, наконец, выставил свои глаза с осуждением. — А вас этот вопрос не беспокоит?

— Пфф… Меня? — Доктор произвел звук, характеризующий мнение, что его это не касается или он просто не заморачивается на эту тему. — Конечно, мне иногда бывает тревожно..

— Нет, нет, не именно ваша смерть, — я вновь прервал его, монотонно уточняя детали. — Смертность человека как вида, кончина тела, разума, духа.

— Философия? — Мужичок поднялся на ноги и прошелся по кабинету, но вскоре схватил блокнот и ручку, начав второпях записывать что-то, сложившееся в его голове.

— Разве что дети, рождённые с неизлечимыми недугами, являются философией, — доктор резко развернулся ко мне побледневшим лицом и немедленно притулился в свое кресло обратно, но я продолжил, несмотря на заметную растерянность собеседника. — Или же когда сыновья и дочери убивают престарелых родителей из-за наследства, эмм, про эту философию вы заикнулись? А может, люди, убивающие друг друга на войнах? Или, например, когда один одержимый косит из пулемёта сорок человек в храме чужого бога? Это та неисчерпаемая мудрость размышлений людских масс? Нет, конечно, нет ответов у философии, нет ответов и у вас… Вы закрываете глаза на такие темы, стараясь не соприкасаться со смертью, но вам будет не страшно лишь до поры… Поэтому такие, как вы, и белеют в ужасе от подобных речей. Люди стараются искать светлое каждый день, копаясь в плотной и увесистой тьме, пока в их жизнь не приходят такие, как я. Мы появляемся, чтобы сказать, что тьма поглотила все окончательно, и искать светлую истину уже бесполезно..

Я тяжело выдохнул тоску из груди, заразив помещение мрачными мыслями, сел поровнее и стал смотреть в серое окно, поглощенное каплями холодного дождя, который, не смыкая глаз работал на руку уже засыпающей осени. Не знаю, что подумал доктор и что он записывал в свой блокнот, но скажу честно, на тот момент на меня напала непробиваемая печаль, и мне было плевать на реакцию мира вокруг.

Все равно, что там сложилось в голове старика, для меня на первый взгляд он был всего лишь очередной мягкотелой грушей для битья. Еще один образованный, банальный, самый что ни на есть покоренный системой человек. До самого последнего атома, до самой крошечной части своей бренной сущности он гложет быть в мире устоев и правил, истинных или нет, для него это не имеет значения. Он тот, кто обходит стороной неприятности, не упрекая судьбу, жизнь или путь за невзгоды и ошибки. Невыросший внутренний стержень сопротивления позволяет ему мириться с несправедливым миром вокруг, который в ответ иногда дает слабому человеку минуты надежды и часы мнимого счастья.

— Почему же вы считаете, что миру не нужно искать светлое и доброе среди, как вы выразились, тьмы? — Я слышал мягкий голос доктора на половину громкости в своей голове, так как мой разум был поглощен дневным светом в окне, но, видимо, собеседник решил, что мое молчание дает ему право выговориться, и он пробудил меня своим противопоставленным мнением. — Наш мир частенько двояк, лицемерен и жесток, но нельзя нырять во все это с головой, забывая, ради чего мы живём: ради мгновений счастья, любви и взаимопонимания. Да и именно для этих прекрасных целей мы и должны фильтровать грязь, обходить непреодолимые проблемы стороной. Мы обязаны, это нужно, чтобы оставаться людьми..

— Людьми! — Я поднял бас до голоса зверя и хищно ввернул свои острые глаза во взгляд доктора, который нервно сглотнул и, как я заметил, содрогнулся коленями. — Не выходить каждый день на бой с несправедливым миром ради того, чтобы оставаться таким, как все? Ради стандартных детей, жены, дома, машины, работы? Выражайтесь правильно, врач, не нырять с головой и фильтровать грязь ради того, чтобы оставаться таким же приемлемым для таких же удобоваримых, не отставая от догматов прикормленного общества.

— Мне кажется вы слишком много себе позволяете, осуждая мою жизнь примитивностью..

— В том и разница между примитивностью и независимым мышлением, — я перебил его речь, и он тут же умолк, цепляясь за воздух с открытым ртом. Я ломал его сносный до этого часа мир, но зачем я нападал на него сейчас, на этого безобидного ребенка в теле престарелого мужчины, я не знаю, но желания остановиться у меня не было вовсе. — Вы абсолютно не понимаете меня, но почему-то я вижу вашу обыденную жизнь насквозь и уверен, не будь я вашим клиентом, вы бы доказывали мне превосходство тихого и мирного сосуществования по соседству с кровожадной реальностью.

Доктор дал себе паузу и начал вписывать в свой блокнот что-то интригующее, что-то интересное, и я, жадно наблюдая, как он переводит дыхание этим действием, поклялся себе, что вырву блокнот из его рук в миг нашего последнего лицезрения. Но моя интрига быстро потеряла смысл в своей надобности, и я вновь набрел взором на дождь, на беспардонные капли, избивающие поверхность терпеливого окна. Мысли поглотили меня океанской волной, накрывая разум все сильнее, гуще, будто я был лишь маленькой лодкой в центре масштабного шторма. Но я никак не тонул, а все искал пресловутую истину в этой мрачной холодной воде. Я отталкивал ее излишки в сторону, выхватывая из тягостных волн каждую капельку мизерной правды, но плоды моих поисков смывал новый надводный набег..

— У вас есть возлюбленная? Дети? — Он снова вещал в мою голову лишь едва слышно, и я вновь хлестнул его взглядом.

— Не довелось. — Какие вопросы, такие и ответы, старик, но врачеватель не успокоился.

— Как мне к вам обращаться? — Он попытался выразить дружелюбие на лице, но я видел, что за этой маской скрывался страх, тревога от непонимания, но у каждой эмоции есть и другая сторона монеты, а в данном случае это был интерес, ведь все, чего мы боимся, является неотъемлемой частью нашего любопытства. — Вы так и не представились.

— Ник. — Я выставил вперед свою нижнюю челюсть и начал играть скулами, набрасывая еще больше напряжения на старика, но он не поддался разнузданным чарам, а лишь продолжил набирать оборот, высыпая мне весь набор вопросительных предложений.

— Скажите, Ник, вы никогда не были влюблены? Не хотели иметь детей, а вместе с тем долгие и плотные отношения с человеком, который любит вас? — Врач заумно клацнул ручку зубами и стал выжидать.

— Я был влюблён, но это чувство предательски неустойчиво, как и любовь, конечно, но она, безусловно, более осязаема, сознаюсь… Да, и мне приключилось любить несколько лет, пока этот возлюбленный мной человек не решил, что нужны перемены, что я должен меняться, но я не из тех, кем можно управлять.. — И тут я запнулся, да. Мне вспомнились те светлые года, переполненные счастьем и веселыми картинками, играющими у меня в голове до сих пор, или же нет? Возможно, я ошибаюсь, и это всего лишь прошлое, не столь далекое по прошедшим зимам, но слишком отставшее далеко позади по событиям.

— Вы не захотели измениться ради любимой? — Доктор, по всей видимости, подметил для себя тему отношений в своём блокноте и посмотрел на меня с лицом, жаждущим знаний.

— Послушайте, если человек действительно любит, он не просит кардинально измениться своего любимого, поскольку если любимый человек совершит перемены характера, образа жизни, привычек, то может не остаться тех качеств, за которые его полюбили. — Я щёлкнул челюстью и сильно сжал кулаки, никак не смиряясь с тем фактом, что для меня это и была самая ценная истина.

— Значит, вы считаете, что девушка не любила вас? — И вот опять он что-то нацарапал в блокнот и поднял полный чувств, понимая и солидарности взгляд, такой, что хотелось выбить глаза из его черепа за наивный и приевшийся знак эмоционального сопереживания.

— Я не знаю.. — Мне пришлось отмахнуться рукой и подавить внутри закипающий гнев, но, немного подумав, я признался себе, что этот человек всего лишь слушатель, а я рассказчик, которому нет смысла скрывать думы о боли и ошибках. — Мне кажется, она была влюблена именно в начале, а после уже не смогла уйти и привыкла ко мне… Это, наверное, самое сложное в жизни: любить и мириться с тем, что по тебе самому она вздыхать никогда не будет… Быть чьей-то привычкой — самая худшая роль… Но сожаление еще хуже, поэтому сейчас мне плевать… Мозг человека адаптирован разгонять плохие воспоминания, наш позор, наши обиды, нашу боль… Со временем мы заполняем память новыми событиями, какими бы они ни были… И поэтому я не сожалею о том, как прожил двадцать восемь лет.

— Вопреки вашим контрвзглядам, для такого юного возраста у вас есть достойные мысли, — старик улыбнулся мне и, посмотрев на свой свитер, потрепанные брючки и едва ли когда-либо лакированные туфли, поднял взгляд на меня. — А ещё вы великолепно выглядите, ваш костюм стоит, верно, дорого?

— Я не знаю, сколько он стоит, достался даром, по работе. — Мне пришлось недоговаривать, чтобы врач не струсил, ведь овец вроде него следует держать в крепкой узде статуса не вражды и не дружбы.

— Интересно, а кем вы работаете? — Он действительно не понимал ничего, настолько прост и непредвзят был его мир. Костюм, туфли, часы, наглая и бесцеремонная эмоция лица, слова, поведение — ничего не говорило ему обо мне, для него я был загадкой, нарисованной белым мелом на прозрачном листе. — Просто вы заплатили сразу за десять сеансов, а в моей практике это впервые.

— Послушайте, давайте не будем говорить на эту тему..

— Нет, нет, это вы послушайте, Ник, все, что обсуждается в этом кабинете, здесь и остаётся, уверяю вас. — Он чуть ли не клялся мне с рукой на сердце. Ох, слишком прост этот врач, мне даже было жаль его за это качество. Таких жизнь кидает на обочину горстями, и на дорогу людьми выбираются совсем не многие.

— Вы, возможно, и не выносите из кабинета пролитую информацию, но вот смартфоны, планшеты и ноутбуки способны следить за всем, что движется на планете Земля. — Я указал пальцем на рабочий стол врача, на поверхности которого, за кучей книг, журналов, фоторамок и разной сувенирной продукции, мне и думалось найти все девайс технологии.

— О, что вы, милейший, здесь такого нет. — Доктор взялся писать что-то очень важное, будто сделав прорывное открытие, а я тем временем прошелся к столу и, удивившись отсутствию современных технологий в помещении, понял, какой же скоротечный вывод по моей персоне сделал старик.

— У меня нет мании преследования, так же как и нет расстройств, связанных с психической устойчивостью, нет экзистенциальной тоски, и я не являюсь сторонником нигилизма. Более того, я не имею никакого желания ненавидеть людей и даже не владею цинизмом. — Я остановился у мутного окна и осмотрел прилегающие спальные дома напротив, бесчисленно заполнившие когда-то давно пригородные районы Москвы. — Я всего лишь человек, который к своему незначительному возрасту потерял абсолютно все, и здесь я стою, потому что мне больше не с кем говорить. Я выбрал вас, потому что вы не дорогой специалист с окраины города, вы обычный, стандартный, простой, в конце концов, не зазнавшийся. Вы должны дать мне ответы и сказать, почему человек, оставшись один, теряет цель жизни..

— Значит, проблема в неожиданно свалившемся одиночестве? — Доктор таращился на мой профиль, скрывая дикий восторг от воспалившегося интереса. Я чувствовал, как он копает меня, пытаясь найти во мне слабость, норовя обнаружить во мне очаг боли. Он невероятно жаждал ответов, которые смогли бы полноценно показать ему все краски картин моей жизни.

— Разве одиночество — это проблема? — Я медленно вернулся в кресло и закрыл глаза. — Тот, кто не может ужиться наедине с самим собой, поистине несчастлив..

— Выходит, проблема в отсутствии целей, которые приводят вас в движение, дают жизненную энергию? — Я так и не открывал глаз, но думаю, эмоции на лице старика с каждым вопросом становились все более выдающимися, коих катализатором стала та неутолимая жажда раскопок моей сущности.

— А сама жизнь разве не цель, такой щедрый подарок от миллионного процента успеха моего сперматозоида? Или это все же сюрприз бога моим родителям? — Я сложил руки на груди и выровнял дыхание, но мои глаза оставались закрытыми, потому что здесь, во тьме век, и есть самое уютное место во вселенной, здесь мы отдыхаем, созидаем миры и покорно смиряемся с голосами рассудка. — В любом случае, стечение обстоятельств это или же коварная шутка создателя… Без разницы, когда жизнь, прожитая достойно, и является самой целью, но как справиться с тем, что теряешь все в один миг..

— Кого вы потеряли? — Ох уж этот его сочувственный тон, тряпичного человека готового все понять и все рассудить.

— Долго рассказывать, врач.. — Я почти засопел, почти провалился разумом глубоко в подкорку сознания, но будильник на моем телефоне прозвучал, откровенно говоря, невыносимо враждебно, и мои веки резко раскрылись. — Да и время мое подошло к концу.

— Знаю, — слишком непостижимо странно ответил старик, и я тут же поднял на него подозрительный взгляд, который и на этот раз никак его не смутил, а после, он любезно продолжил. — Я могу взять вас еще на один час, он у меня свободен.

— И о чем будем беседовать? — Я выпятил в его сторону свой подбородок, открывая вид на свою жилистую шею, в ожидании с его стороны очередных сентиментальных глупостей наивного врачевателя душ.

— Расскажите мне о себе, к примеру, начните с начала. — Мне показалось, что его подменили пока я нырял во тьму своих мыслей, голос доктора стал значительно увереннее искажать свой тембр, а взгляд и тело заметно приободрились.

— С самого начала? С рождения? Зачатия? А может, с планов бога, о которых я не знаю? — Я поднялся на ноги, но тут же сел обратно, понимая, что идти мне некуда, кроме как искать в пустоте моей квартиры, машины, а также среди падших женщин и алкоголя хоть какой-то смысл.

— Расскажите с того места, которое вы считаете для себя безвозвратной точкой.. — А такие бывают, подумал я. Упрямый я, нелепо и абсурдно, до сих пор верил, как бы жизнь меня не раз убеждала, что безвозвратным окончанием бывает только смерть.