За темнотой моих век

Глава 23

Что может быть лучше, чем знание, что ты действительно для кого-то колоссально важен и кому-то неиссякаемо нужен, несмотря на все трудности твоего характера и весь твой удел злодейского бытия? Когда, вопреки всем известным канонам и всему предписанному моральному образу общества, человек безвозмездно нуждается в тебе, искренне и бескорыстно испытывая к тебе любовь, к тебе, тому, кто и сам себя не способен взлюбить хоть чуточку равно также, как этот святой, пусть немного и наивный, но все же непорочный в своих чувствах, не побоюсь теперь этого слова, великий человек..

Ничего нет на свете или во тьме лучше этого знания, и не спорьте, нет ничего приятнее, чем сведущесть в том, что ты не один в этом мире осознаешь собственное существование… Вот и мне довелось испытать это безгранично лакомое чувство на собственной шкуре, дряхлой, израненной и, казалось бы, самому себе не нужной — чувство постижения того, что я все еще есть..

Веки мои, словно слипшиеся на сильном морозе, отклеились наконец друг от друга, хоть и с немалым трудом. Губы мои, пересохшие от долгих молчаний, разверзлись, едва шелестя совсем неслышный трепет словесности. И голова моя, свернувшись на бок, стала искать помощи в виде ответов и какой-то поддержки. Но, о Всевышние Все Отцы и Все Матери, как же вновь моя дважды пробитая пулями грудь наполнилась чувством жизни, когда первым осознанным человеком, которого я увидел после смерти, была прекрасная Оля… Она находилась совсем рядом со мной и спала на придвинутом креслице к койке… Уставшее от горя лицо, заплаканное и соленое, но нежное, как гладь свежего молока на поверхности кружки, тревожно сопело, уперевшись головой о маленький кулачок ее милой руки. Не стал я будить её и, оставшись в таком положении, наслаждался красотой этой девушки, виновато очарованный благолепием ее многогранной души, способной, невзирая ни на какие преграды, с сердечностью ангельской вздыхать по глупцу без отдачи. Да, совершенно точно, глупцу, ведь только этим словом можно охарактеризовать человека, способного отвергать несколько лет ту, которая любит тебя, ту, которую любишь и ты..

Но послушай, глупец, не унывай об ошибках, я все мигом исправлю..

Разговорилась со мной моя же душа, готовая вновь поверить в предназначение термина счастья… Она, вернувшаяся ко мне из далёких краёв подземелья, будто обновленная незримой рукой, приподнятая несломленным окончательно жизнелюбием, теперь как и я, готова была воспарить в облака, в танце с любимой кружась, тандемом собственных вихрей наших сердец, отбивая нападки несладкой жизни тайфунов и ветров злых несчастливцев, бесполезно бьющих по нам своим штормом..

— Ники.. — Восхищенно прошептала она и, не веря своим еще сонным глазам, как бы боясь ошибиться, осторожно приложила свою ладонь мне на предплечье. — Боже… Я так боялась, что потеряла тебя навсегда.. — Слезы и страха, и радости, и горя, смешались в ее серых глазах, от влаги блестевших новым оттенком. — Господи… Ники… Они убили Сережу… Они всех убили..

— Знаю, — со стыдом на устах произнес я бессильно и тихо. — Прости меня..

— Ты не виноват, — она прижалась ко мне, избегая прикосновений к проводкам, пристально следящим за моим жизнеобеспечением. — Мне рассказали, мне все рассказали… Вы пожертвовали своими жизнями, заплатив цену целой войны..

— Но кто? — Опешил я, стягивая с лица кислородную маску, от чего пульс мой забился быстрее.

— Они.. — Оля отпрянула от меня на полметра, когда дверь в палату отворилась, но, перехватив пальчиками мою длань, все продолжала крепко держаться, ни на секунду не желая её отпускать. — Это они нашли меня и привезли к тебе..

На пороге стоял мужчина примерно моего возраста, а за ним, будто страж дверей, оставался неподвижным еще один гость. Первый был опрятен и учтив, брюнет с острым носом и сильно выпирающими скулами, чуть выше среднего роста, а второй, чью лишь спину могу я описать, был плечист и широк, судя по всему, и в груди, выпирающей колесом. Голова же его так и не повернулась внутрь, а лишь крутилась по сторонам коридора, что находился снаружи моих больничных покоев.

— Выкарабкался, — с задумчивой улыбкой и отменной дикцией произнес как утверждение брюнет и, простучав каблуком туфель по кафелю, протянул мне свою ладонь. — Корский Максим..

— Я арестован? — Еще рука моя слабая еле сжала его кисть, когда я задал вопрос, первым делом возникший из сложенных пазлов.

— Я здесь как раз для обратной цели.. — Корский и я разжали ладони, но у меня, помимо руки, раскрепостилось и сердце, замершее всего на пару секунд перед ответом его. — Организация, в основном люди Марсова, рыщут в поисках остатков сил Богова и Лукаша… Поэтому Джек и Алекс включили тебя в список моего с ними договора… Но это неважно… Ты качественно укрыт здесь под фальшивыми документами… Поэтому мы вполне подождем, пока ты не встанешь на ноги..

— Постойте, а что значит остатки? — Взволнованно приподнялся я на еще дрожащие от слабости локти.

— Верно, ты же был в отключке двое суток, — как бы сам себя коря за неосмотрительность, он сморщился в лице, но вскоре вновь разгладил его. — За этот короткий период произошли некоторые моменты..

— Была бойня, Ники, — простыми словами объяснила Оля, не дождавшись, когда Корский закончит подбирать умеренную речь, чтобы не шокировать меня информацией в лоб. — Все новости трубят об этом по всему миру..

— Если кратко, то именно так, — подтвердил брюнет, учтиво кивая девушке своим острым подбородком. — В Москве очень сильно сместились оси сил, и Марсов со своими друзьями находится в очень шатком положении, так что можешь смело выздоравливать здесь сколько угодно, им тебя не достать.

— Да плевал я на этого Марсова, я его и в глаза-то не видел, — с нетерпением рявкнул я, насколько силы мне позволяли. — Что с моим другом? Максом… Он жив? Он выжил после падения?!

— А откуда тебе известно… Что Максим Котов падал? — Настороженно спросил Корский, медленно сводя черные брови к переносице.

А следом такой же взгляд я увидел у Оли, которая всверлилась в меня серыми ошарашенными глазками, но все так же неизменно держалась своими пальчиками за мою руку. Но вряд ли я смог бы и им, да и себе, втолковать, с кем и о чем вел беседы мой разум почти целые сутки, вещая историю, в большинстве своём злую, местами до холодного пота темную, жуткую. Да и зачем пробовать нести ахинею, что я оказался в канцелярии неба, у Создателя под боком, транслируя из уст его секретарю свой кровавый эпос земной? Если и сам думаю, что все это был сон, где азартное подсознание сыграло со мной в рисковую партию, на чей кон ставилась жизнь… Но как же рот мой настежь раскрылся, когда, оглядев палату, оттягивая тем самым время для поиска все объясняющего ответа, я увидел фрагмент моего выпирающего из шкафчика пиджака, того самого, в котором меня вместе с моими друзьями расстреляли безликие палачи, и в котором я, якобы, пребывал с врачом в кабинете. Буквально доковыляв до него, взятый ничего не понимающими под руку и Олей, и Корским, я одержимо, будто касаясь священной скрижали, прильнул дрожащими пальцами к брешам от пуль, а затем с благоговейным страхом заскользил пятерней вниз, чтобы в ужасе своём предстать перед истиной… Ведь в одном из карманов, вопреки всем смыслам, я нащупал контур той самой детской миниатюрной машинки, что так понравилась мне… Я не стал тогда доставать эту необъяснимо унесенную из тайников мироздания сокровенную ценность, мне было достаточно и просто нащупать её, чтобы признаться не им, двум добрым людям, не бросившим меня, негодяя, в беде, а себе самому… Но, видимо, не контролируя себя от несказанного шока, воздвигнув вывод всего в голове, я произнес его вслух..

— Я… Был, там с Максом… Был и вместе со своими друзьями, тягостно принимающими гонор судьбы… Разыгрывая в сознании своем постановки реальности, там, за темнотой моих век, где скрывается мир, не один и не два… Я был там, в каждом из них, принимая всю боль, все ее естество, что льется бурной рекой беспрестанно, и все ей нахалке едино: и живо, и мертво..

Так боритесь же с этим несправедливо зачатым потоком и не закрывайте век без причин заветного сна, если не желаете мечтать и видеть грандиозное могущество сознания, воздвигнутое кем-то, еще более удивительным, чем само его творение… Человек..

Вытащенный из воды уже был на берегу к тому времени, когда, помимо спасателей, полиции и береговой охраны, окружившей его со всех сторон, появился ни на кого из них не похожий мужчина. Этот человек в строгом штатном костюме ровным, ничем не приметным шагом проник сквозь озадаченную толпу, совершенно никем незамеченным. Загадочный парень, не страшась представителей порядка Финляндии, безукоризненно выражая на лице высоту своей должности, вынул из пиджака удостоверение своего учреждения и, ткнув им в мины близ стоявших, быстро убрал его обратно. Толпа и ахнуть не успела, как ей тут же пришлось сдать назад, и уже вскоре с вызваленым из холодного моря молодым человеком остался только таинственный незнакомец.

— Максим Корский, внешняя разведка. — Представился мужчина, протягивая руку парню, сидевшему в машине скорой помощи.

— Котов.. — Еще стуча зубами, Макс вынул ладонь из-под фольгированного одеяла.

— Ты герой, парень, — уважение блеснуло в голубых глазах брюнета на мгновение, но потом что-то сконфузило его лицо, и он, совершенно не желая того, неустойчиво произнес. — Но даже убийца дьявола все равно носит клише взыскателя жизни..

— Значит, вы здесь, чтобы арестовать меня? — Макс апатично вынул две свои дрожащие от холода руки, едва сложив их запястья вместе.

— Нет, — Корский ловким движением впихнул кисти замерзшего обратно греться и, заботливо поправив одеяло на его шее, продолжил. — За умерщвление демона тебе отвечать не перед земными законами… Я здесь совсем за другим… Меня смели просить о твоей выручке наши общие британские знакомые..

Он вынул несколько паспортов из внутреннего кармана пиджака и, проверив их содержимое, быстро сунул один выбранный вариант собеседнику под одеяло. После этого, уже несомненно как у заядлого фокусника, из другого кармана в его руках преобразовался набор разных банковских карт, изучив которые, он выборочно отобрал одну и также дарственно засунул пластиковый презент под фольгу.

— Паспорт с визой и карта с деньгами, — прокомментировал свои подарки Корский, строго декларируя наставления. — Беги из Европы, как только обсохнешь… Люди организации, самых разных рангов, уже спустили собак… В штатах же тебя будет ждать защита, какая-никакая..

— Постойте, — рука Макса схватилась за край пиджака уже убегающего Корского. — Мой друг Ник… Его вы тоже выручите?

— Как только после бойни пыль уляжется, так сразу же я направлю его в твои края.. — Благонадежно заверил Корский.

— Не стоит впутывать его ещё глубже в эту бездну борьбы, отправьте Ника подальше от меня и мне подобных, — рекомендательно просил Макс, стараясь не выказывать свою печаль и грусть из-за возможного самоотрешения от лучшего друга. — Он хороший человек, который достоин прожить лучшую жизнь..

— Пусть будет так. — Корский учтиво и с пониманием кивнул головой, начиная снова удаляться и уже готов был исчезнуть за бортом машины скорой помощи, как, резко одумавшись, Макс окликнул его.

— А, о какой битве шла речь? — Котов вытянул шею вперед после вопроса, выставляя локаторы ушей к вниманию, будто боясь не услышать ответа.

— Та, что грядет, после рассвета.. — Таинственно прошептал Корский, а после, с толикой печали сжав губы, снова почтительно кивнул уцелевшему парашютисту и, наконец, скрылся в потоке людских масс, растворившись в ночи, как последний луч на закате..

Неспокойный рассвет надвигался на осеннее, зябкое утро, в котором солнце бодро тянуло вверх свои лучи, окрашенные багровым оттенком, покрывая весь город темно-красным платочком, мерно возрастающим над улицами и людьми, будто предвкушая огонь смертей, уготованных для дня их расплаты.

Но не ему был посвящён акт восхождения света, а тем, кто вставал под его до безобразия отчужденный к милосердию взор. То был каменный Рудов, чей римский профиль орлана в то утро монументально возвышался за обширным столом совсем недавно почившего полковника Звонарева, и глазами ястреба был устремлен к рамам оконным, сквозь прозрачность которых ему открывался вид того пласта света с востока, что крови цветом был облачен, пока к соколиному слуху услужливыми языками прельщали подчинённые лизоблюды и меркантильные подхалимы..

— Буров так и не вышел на связь, — доложил Ломакин не без нотки удовлетворения в голосе. — Нужно предпринять меры ответного удара..

— Самолет рухнул посреди финского залива, — злобно выставился Корольчук всем телом на сидевшего напротив Ломакина. — Как, по твоему, Костя должен был оповестить нас о своем состоянии? С того света?! Идиот! Какие меры ты способен предпринять, кроме как не подтереть задницу рукой!

— Захлопнись, прихвостень! — Ломакин воспарил на ноги, парируя в ярости атаку. — Я хотя бы что-то предлагаю и могу самостоятельно думать, в отличие от тебя, куска дерьма, отвалившегося со штанины садиста и маньяка Бурова!

— Ах ты, мразь! — Корольчук в гневе и оскорблениях полез драться с визави прямо через стол, но старший по званию, сидевший рядом с ним, вовремя включился и оттянул соседа за шиворот пиджака обратно.

— Умом тронулись?! — Точно воспел майор Кромольков своим по-девичьи не басистым тоном. — Здесь сидят офицеры старше вас по званию! Что вы себе позволяете, старлеи?!

В меру остыв, два молодца все же продолжали ненавидеть друг друга изо всех сил, и когда их глаза неохотно встречались, блеск презрения озарял весь кабинет, предостерегая всех остальных участников собрания быть начеку, чтобы вновь остановить взмах кулаков в нужный момент.

— Значит, Буров мёртв, как и треть груза, ещё часть груза уничтожена группой в Питере, часть взята в Краснодаре.. — Пробубнил едва живым голосом самый младший офицер Резнов, но тишина, создавшаяся после потасовки, позволила невнятной речи дойти до всех в полной мере.

— Верно, треть груза у нас.. — Оптимистично настроенный офицер с угла стола быстро подтвердил информацию.

— Чему ты радуешься? — Прорезал пространство воздуха зловещий бас Рудова, и голова его вскоре впервые за долгие минуты отреклась от видов рассвета. — Майер соорудил бракованный детонатор и не смог дистанционно уничтожить самолет… Лишь его оплошность является итогом нашего маленького успеха, который слишком недостаточен перед двумя неоправданными промахами..

— Что прикажете делать, товарищ полковник? — Маленькие глазки Кромолькова, сидевшие слишком близко друг к другу на округленном овале головы, покорно врезались в неприступную стену лица старшего офицера, безустанно ограждающую от эмоций весь его внутренний мир.

— Безутешны дни скорби от потери близкого человека, но по Бурову, который бесспорно почил, скорбеть нужды нет… У безумцев и смерти не подвластны никакой логики.. — Тяжелый, мясистый голос Рудова равномерно развивался в атмосфере, лаская слух, но иногда он не забывал хлесткими ударами бить по барабанным перепонкам каждого внимательно слушающего, делая в ударениях слов приоритет на повышение тона в разы. — Ни к чему и чествовать погибшего распутного ублюдка… Но он был одним из нас, поэтому мы обязаны ответить на выпад противника… Майор, условные полномочия Бурова теперь на ваших плечах. Отправьте весточки всем, начиная с Бакинского, что они вправе сию же минуту начать конфликт… Старший лейтенант Ломакин, ваша задача заключается в контроле реагирования полиции, пусть не вмешиваются… Корольчук, вы же будете брать загнанных врагов в угол, когда силы их будут на исходе… Резнов, с вас я требую полной отдачи по вопросу шефства над СМИ..

— Товарищ полковник.. — Замялся молодой Резнов, испуганно прерывая строгое истолкование плана действий от Рудова. — Что касается телевидения, здесь все прозрачно и понятно… Они беспрекословно выполняют наши требования… А как же нам прервать работу блогеров и подачу информации от независимых новостных площадок?

— Перекройте им кислород, лейтенант.. — Не задумываясь ответил полковник, в голове которого уже все было учтено до самой мелочной детали. — Отключите все вышки связи и используйте все резервы глушилок в городе, чтобы ни один спутник сюда не пробился… Доступ на любые меры сегодня есть у каждого из вас… Не пренебрегайте этим правом и не отталкивайтесь сегодня от моральных ценностей… К вечеру мы должны все закончить и дать результат тем, кто уже бездушным взглядом довлеет над каждым из нас.. — Рудов обвел подопечных ожидающим взглядом, где-то глубоко внутри все же не веря в успех своих бездарных коллег, и, борясь изнутри с сомнениями, он, не желая более метаться в предвзятости своих убеждений, командно рыкнул на всех. — Работать!

Шея его, высокая, статная, с выпирающим кадыком наголо, повернулась на бок, как и прежде, к красотам, пересекающим полотно прозрачной рамы стекла, где рассвет все силился над всем сущим, проникая в дома, на поверхность асфальта и даже в людей, самых черствых, пробираясь и согревая их айсберги в виде твердых сердец. Но, уже оставшись один на один с восхождением солнца, Рудов не смог ощутить прежних стенаний, ранее успешно заполнивших и разум, и клетку грудную. С досадой он оторвался от чудного вида и, приподняв к лицу свои судорогой объятые руки, дрожащие, как у больного, бьющегося в страшных конвульсиях, с трудом стянул со своего пальца внушительных размеров перстень с печаткой поверх и, громко хлопнув ладонью о стол, положил украшение перед собой. Он прижал кисти к коленям, удерживая трясучку непослушных конечностей, а затем совсем уныло, словно безвыходно, уставился на предмет на столе. Страх и паника завладели им, как никогда, обстав полковника с обеих сторон, ведь он вовсю ощутил, как к нему в упор подошел самый ответственный момент в его жизни, где в миге, равном воздвигнутым суткам, крадучись коварной змеей, всем без разбора, судьбой предвещался нелёгкий финал..