За темнотой моих век

Глава 20

И вот настал тот час ночной, и мы восстали под бременем его..

Той же тёмной порой суток Макс смог найти двух англоязычных китайских пилотов, подкупив их обещанной огромной суммой денег. Взятка взяткой, но все же каким образом он смог убедить молодых учеников летного училища покинуть родные пенаты и сесть за штурвал нигде не зарегистрированного воздушного судна, я понятия не имею, да и мне абсолютно начхать, по крайней мере, было тогда, ведь уже совсем скоро, в самый разгар царства сумрака, они шли вместе с нами нога в ногу, чтобы бесшумно утилизировать караул и угнать нам не принадлежащий грузовой самолёт. События развивались по написанному ранее сценарию, с точностью выверенных действий на временной шкале, без каких-либо нюансов. Так наши самые проворные ребята вывели из строя шестерых патрульных, по двое поделенных на три крылатые птицы. Естественно, это были насильственные методы, и разбитые головы старожил стали тому доказательством. Заведомо забрав их средства связи, чтобы по пришествии в сознание они не смогли поднять тревогу сразу, мы уложили их тела под крышей аэропорта, также дальновидно заблокировав им все двери. После чего, спешно передвигая ногами и воплощая спринтерский забег в жизнь, всем составом диверсионной группы мы вернулись в уже прогреваемый самолёт и волнительно выставились в иллюминаторы, открывавшие нам вид на въезд. Откуда с мольбами ко всем богам, которые только были известны человеческой фантазии, мы покорно просили и всецело надеялись на не появление на взлетно-посадочной полосе неприятеля… Вся команда, весь экипаж, безотвратно расположились телами по левому борту, молча взирая через толстые стекла окошек самолёта в темноту, откуда могла прийти смерть… Но и на сей раз старуха с косой оказалась хитро сплетенной судьбой. Обманывая человеческую породу в уже бесчисленный раз, ей удалось проделать это снова, ведь там, откуда мы ожидали ее пришествия, она уже наготове стояла, аппетитно потирая костлявые руки, и гнала нас в свои никем и ничем непредвиденные объятия..

— Да успокойтесь вы все.. — Исключением в своем единственном числе, Лена невозмутимо сидела среди множества пустующих мест правого борта. — Они все спят, и дураку понятно..

— Ты не знаешь всех тонкостей жизни этих людей, — Макс, не отрывая взгляда от иллюминатора, ответил тетушке смятением в голосе, вызванным всеобщей нервотрепкой, которой все мы были пронизаны насквозь. — Они солдаты, не имеющие никакого права на сон и усталость.

— Солдаты, Макс, но не роботы.. — Ответила Лена и была готова добавить ещё что-то в отместку, но самолет резким стартом пришел в движение и начал поворот, на что, естественно, все мы отреагировали праздными воплями людей, только что победивших в престижном спортивном турнире..

Мы обнимались друг с другом, скача от радости в объятиях и восторженно приветствуя всеобъемлющий успех. Нам лишь не хватало брызг сладкого шампанского на головах и золотого кубка в центре шабаша, чтобы подлинно оказаться в раздевалке победителей. Хотя и без этих шаблонных чемпионских элементов мы полностью прочувствовали все торжество триумфа, такого для нас необходимого, архиважного, а между тем совершенно негласного для подслеповатого мира, что стал незряч от переизбытка каждодневно сменяющейся информации, наспех брошенных на свалку хлама критических мнений, а после, устав, и вовсе возведшего мимолетные развлечения выше вечных размышлений рассудка. Но наши голоса, несмотря на трезвый ракурс невоздвижения нас миром в герои, все равно по-ребячески исторгали гомон и крики, перебивающие обращение одного из пилотов, имеющего смешной китайский акцент, который мы так и не услышали за гласом своего ликования, за улыбками, исполненными искренностью, за смехом отрадным и до боли простецким, не тронутым гадкой фальшью наигранности… Еще чуть-чуть, еще немного, и мы наконец поднялись в воздух, остывая от выплеснутых эмоций перед расстелившейся у нас под ногами Викторией, невидимой богини, так редко пребывающей к нам в покорном расположении духа..

— Что же было дальше, Ник? — Врач уперся в меня взглядом, буквально поедая мою уязвимость, время которой настало в этот предрассветный час. — Что-то, я полагаю, ужасное?

— Я не хочу это вспоминать, — слезы одна за одной покатились по моему лицу, настоящие, соленые капли умыли мою мину, и я завыл, как одинокий волчонок, исторгая слова. — Но дело в том, что это событие всегда находится на поверхности и никак не тонет, оно не уходит под водную толщу мыслей, понимаете, в недра памяти… Оно постоянно со мной… Как бы я ни пытался потопить его глубоко..

— Я с вами, мой друг, не бойтесь боли, вы сильнее ее, — твердый голос его поддержки действительно придал мне сил, наверное, больше от того, что я не ожидал этого, так как ранее находил врача мягкотелым человеком и думал, что он, не изменяя себе, разревется вместе со мной, и я наконец выверну свой кишечник у него перед носом из-за пресного сочувствия и понимания, которыми так пресытил современный людской род. — Ник, вы должны закончить историю и наконец найти выход… Вы понимаете?

— Вроде бы, — ответил я шепотом, слетающим с дрожащих губ, протирая одной из ладоней лицо, а другой, по неведомому мне тяготению, сунув руку в карман пиджака, сжал машинку, что прежде искусно присвоил. — Я… Тогда же мы не спали целые сутки, грубо говоря… И… Естественно, перелёт в Москву для нас оказался приглашением в царство Морфея… И даже по прибытию в закрытый аэропорт почти никто из нас не проснулся..

Наверное, обессиленность от изнурительной работы на протяжении двух месяцев скопилась в нас тяжеловесным прицепом, который и должен был когда-то дать нам знать о своем существовании. Но, конечно, и эмоциональная перезагрузка, полученная нами как нокаутирующий удар от истинной картины мира, кратко описанной Майером, дала свой результат. От всего, что мы теперь знали, голова шла кругом, и хотелось просто-напросто забыться, окунув голову в золотистый песок. Да, пусть мы были осведомлены и поверхностно, но все же, в отличие от большинства, иметь представление о всепоглощающем контроле — это несладкая прерогатива, а горькая ноша… Осознать жуткую правду всегда тяжело, и многим слабым людям проще отрицать свои предположения, знания, ретроспективы, лишь бы, предаваясь чему-то упрощенному и, как им кажется, доброму, закрывать на истину свои трусливые глазки. Но мы были не из числа многих, и именно поэтому наша совесть сподвигла нас исправить, хоть и отчасти, собственную ошибку. Мы украли один из самолётов, набитый под завязку оружием, чтобы поставить свои маленькие жизни в противовес тем, кому не важны были ни жизни, ни смерти..

С такими мыслями, весь зажатый и перекошенный из-за затекших мышц, я возвратился из сна, тяжело потягиваясь руками ввысь после увиденных грез на ужасно неудобном кресле. Вернувшись в реальность, первым делом я пришел к пониманию, что мы уже не в состоянии полета, а мертвой точкой стоим на земле и, подтверждая вывод своих ощущений, заглянул в иллюминатор, прозрачность которого передала мне картинку замершего аэропорта, опустевшего полностью из-за введенного карантина. Его спящее в темноте здание зловещим силуэтом взирало на меня в ответ, а его едва освещенная, короткая и единственная полоса приглашала ступить на ее поверхность, мокрую от мороси октябрьских дней..

Средний месяц осени прощался с нами этим последним утром, невероятно красивой зорькой, восстающей с той стороны, откуда вели мы свой путь… Сквозь серые тучи на горизонте, вдали, там, за мраком спящего здания, где раскинулись километры русских полей, солнечный свет приветствовал нас своими первыми бликами, разукрашивая тьму облаков в багровый оттенок, превращая всю их воздушность в плывущие по небесам паруса, развевающиеся с каждым мгновением по ветру все сильнее и больше… Такой великолепный вид приветствовал меня на родине в первые минуты, когда я уже выбрался на влажный асфальт и озяб от осенней хандры. Она, романтичное детище этого времени года, холодная и печальная принцесса своей матери осени, в ее власти пробирать тело человека серой унылостью лишь в один миг, сводя суставы и мышцы тоской, меланхоличной тревогой после сладкого, спелого, поджарого лета. В ее повелении также предвещать нам грядущие снег и морозы, где с ними в атмосфере будет витать торжество магии, детской сказки, наполненной белой и чистой зимой, чьи отпрыски метели и вьюги своим ледяным колдовством вновь позволят зарядиться энергией нашим сердцам, прогоняя лиричность души и исцеляя озноб неподвластного, еще сопротивляющегося разума..

— Что там? — Напугала меня проснувшаяся Лена.

— Рассвет.. — Прошептал я, сраженный столь великолепным видом и, совсем не желая отворачиваться от расцветающего горизонта, вывернул голову к ее не менее прекрасному лицу, которое тревожно смотрело в противоположную сторону, едва выглядывая из открытого мной заднего отсека самолета.

— Ник.. — Обескураженно прошептала она, и я повернул глазами с интересом туда, где взор ее неизменно нашел что-то пугающее. — Кто-то едет..

— Несомненно.. — Подтвердил я, подозрительно всматриваясь вдаль, где целая колонна автомобилей объезжала заградительный забор аэропорта. — Буди всех… Сейчас же!

Она мигом скрылась в недра самолёта, после чего один за другим последовали голоса пробуждения экипажа, за которыми волной на неё накатилась куча невнятных вопросов. А затем, услышав ответы, и вовсе все сменилось исторгаемой истерикой, приправленной паникой тел и аккомпанементом топота ног, да таким, что мне представлялось снаружи, будто табун лошадей отошел от сна и буйно приветствовал мир ранним утром.

— Что за черти?! — Спросил Макс, наконец появившись со своими ещё не до конца открывшимися глазами.

— Какая разница?! В любом случае поощрения нам не будет.. — Ответил я, преследуя взором передвижения колонны.

— Богов?! — Возопил Самоха, выбравшийся еще со многими из самолёта.

— Может, люди Марсова?! — Послышалось громкое предположение еще одного писклявого голоса из толпы.

— Ник.. — Макс подошел ко мне ближе и, смотря прямо в мои глаза, уже безысходным взглядом, полным уверенности в нашей фатальности, проговорил внушительно и безапелляционно. — Кто бы это ни был, они едут за оружием… Ты должен сделать так, чтобы они его не получили, пока я буду отвлекать их.. — Голова моя трепетно зашелестела в стороны, отказываясь исполнять его волю, но он ухватился двумя ладонями за мое лицо, останавливая дрожь, в том числе и собственную. — Спрячься под пол, а после того, как они перевернут все на борту, займись топливом и подорви к чертям этот дьявольский груз… Подумай только, сколько жизней мы сбережем, не дав этому оснащению попасть в руки негодяев! Соберись, брат!

— Они убьют вас.. — Прошипел я тогда ему в ответ, но он лишь легонько хлопнул меня по затылку ладонью и с любовью, которую только может передать человеку настоящий друг, всем своим лицом, мимикой, взглядом, улыбнулся мне мягкой дугой своих пересохших от сна губ, будто ребенку, ради которого он готов пожертвовать собой, не чураясь ни одним чувством..

Стараясь преодолеть, а точнее превозмогая огромное желание остаться среди рядов моих друзей, я двинулся в салон железной птицы своими онемевшими ногами. Я практически не чувствовал их, не ощущал стойкости шага, лишь легкое покалывание моих стоп говорило о том, что конечности все еще есть подо мной… У кабины пилотов я вздернул закрывающийся отсек пола и, конечно, скрипя неумолкающим сердцем, спрятался там. Я улегся поперек самолёта и захлопнул тайник, выжидая среди массы деталей оружия шаги новоиспеченных гостей. Душа моя изнывала тогда, смятенная горечью, там, в темноте скрытой ниши; она плакала, страдала, ревела, ведь я в полную силу рассудка осознавал всю предначертанную невидимой рукой судьбы участь моих друзей… Но за моим скоротечным биением сердца и частым дыханием, послышались наконец-то тяжелые армейские шаги, которые своим ходом описывали мне в моём представлении обыск салона. Десятки людей сновали от борта к борту, от носа к корме, проверяя каждую трещину, каждый разъем, каждый сантиметр, осматривая пристальным, пусть и дотошным, но все же недальновидным взглядом, не способным размышлять и фантазировать многогранно, подобно преступнику. В этот момент рефлексии мыслей я и пришел к выводу, что это были не люди британцев, так как пришельцы по манерам и ведению мероприятия абсолютно ничем не походили на представителей криминального мира. Они скорее были сотрудниками силовых структур, что следом и подтвердилось, когда кто-то из них обратился к офицеру, стоявшему прямо надо мной.

Обращение рядового сотрудника являло собой высказанный вердикт старшему по званию, что борт самолёта чист, и обнаружить здесь арсенал западного вооружения невозможно из-за его отсутствия. После этого стая дворовых псов, обнюхав все еще раз повторно, тем самым исполнив неуважительный приказ все того же офицера, ничего не нашла и безрезультатно покинула салон, и я наконец вылез из своего погребального капища. Мне нужно было двигаться в топливный отсек самолета, чтобы создать при помощи баков с авиационным керосином по сути огромный коктейль Молотова. Но наспех брошенный осторожный взгляд в один из иллюминаторов сковал мое тело, когда картинка происходящего за стеклом передалась моему в миг оцепеневшему разуму. Все мои друзья, весь состав, включая даже Лену и двух китайцев, стояли одним длинным рядом на коленях, удерживая руки за головами, и лишь впереди, в нескольких метрах, таким же образом стоял Макс, внимательно и безупречно уверенно слушая изречения капитана Бурова, кружившего вокруг него, словно изголодавшийся стервятник. Каждого из моих друзей, за исключением Макса, сторожили позади крупные мужчины из спецназа, удерживая на спине своих пленников пока еще холодные дула автоматов Калашникова. Сцена эта была настолько ужасающе пугающей, что я частенько подхватывал себя на мысли, что забываю дышать..

— Где груз, Максим? — Буров все продолжал ходить вокруг моего отдельно от всех стоявшего на коленях друга. — Куда же вы его успели утащить, поганцы? — Капитан выражался то с интонацией ласковой, то с саркастичной, то крайне ярой, и эта смена происходила так скоро, что было невозможно предугадать его последующую эмоцию. — Триада проспала ваше отбытие, как и люди Майера, а значит, к тому, что вы летели шесть часов, еще пять часов плюсуются перед нашим приездом… За это время можно было слетать куда угодно.. — Он остановился прямо напротив лица Макса, спокойного, делающего умное лицо студента на лекции. — Вы спрятали груз в Питере? А? Ну! Говори же, мудак! — Он прокричал в гневе так, что Макс, вовсе не специально, но по реакции отвернул голову в сторону самолета и, увидев край моего аккуратного взора, несколько раз мотнул лицом по сторонам, тем самым медленно и протяжно давая мне указания не выдавать свое присутствие, как бы мне ни хотелось помочь. — А куда?! — Буров, приняв отрицательное покачивание головы за ответ, схватил его за скулы и повернул к себе, нанеся сразу же после удар внешней стороной кисти по щеке Макса. — Ох… Не щадишь ты своих людей.. — Проговорил он с якобы досадой в голосе, когда Макс, сплюнув кровь, все так же продолжал взирать на него с заинтересованной учтивостью. — Ведь они все умрут, дурачок… Снизойди на милость, дай им пожить ещё немного.. — Капитан, спрятав весь гнев, выставил на лице заботливость и сочувствие, будто змея, ползая по ушным перепонкам Макса, тихим рокотом своего шипящего голоса. — Расскажи мне, где местонахождение груза, и глупым смертям не бывать..

— А жертвы войны, которую сулят арсеналы западного оружия, тысячи, сотни тысяч невинных погибших это тоже, по твоему, глупые смерти? — Спросил Макс с самонадеянно играющей улыбочкой на лице.

— Ах, вот в чем дело, — Буров тоже раскрепостился и воздвиг на своей физиономии широкую улыбку тончайших губ. — Значит, фриц осведомил вас о назначении контрабанды, и в вас проснулась совесть.. — Капитан сделал круг почёта, обойдя Макса, как хищник, смакующий уже пораженную трапезу, а после резко сел на корточки, чтобы глазами быть на одном уровне с пленным. — А что же ваша совесть молчала, когда вы грабили армян или когда избивали узбеков, трясли деньги с дилеров и остального животного мира… Где же была реакция вашей совести на эти бесчинства? В заднем проходе? А, ну да, точно… Здесь злодеяние-то поглобальнее, чем ваши обычные шалопайства… Кровь не хочется на руки проливать? — Он поднялся на ноги и чуть отошел в сторону, проговаривая Максу слова и одновременно взмахивая рукой своим подчиненным. — Только классифицировать все это дерьмо на уровни — это лицемерие, Максим..

Не успел я расслышать его слов, как прозвучал залп выстрелов, и все, кто был за спиной у Макса, пали ничком..

Сорок с лишним человек, все как один, навзничь рухнули телами вперёд на встречу с мокрым асфальтом… Веки мои раскрылись до предела, рот мой замер пустотой бессловесной, и душа моя опустилась куда-то под землю, а вместо нее прижался к осиротевшей груди серый, как все оставшиеся дни бренной жизни, многотонный булыжник, неподъемный никем. И вот теперь брожу я по миру, сущий едва, лёгкими зря кислород воздыхая. И давно, словно вечность, не зная покойного сна, вязну в попытках отвязать тот камень непомерный и липкий..