Застенец

Глава 11

Мне оставалось лишь удивляться методам Самарина. Интересно, если ему надо будет незаметно пробраться, к примеру, в магазин, он разнесет соседнюю улицу для отвлечения внимания?

Чем больше рассказывал мне Александр Дмитриевич, тем сильнее у меня вставали дыбом волосы. И на голове тоже.

Для осуществления своего плана Самарин, по анонимному доносу, стал пристально изучать состояние дел действительного статского советника Красина. Так пристально, что встречался с отцом Крысы чуть ли не каждый день. Зачем? Да все просто.

Это в вымышленным мирах единорогов и не пукающих принцесс отцы не отвечают за дела детей и наоборот. Самарин же точно знал, что его племянник и Красин-младший учатся в одном классе по причине одинакового ранга. А еще Александр Дмитриевич понимал, кто впишется за своего приятеля — Зубарев и Бабичев. Они, как выяснилось, дружили с самого детства.

Мишка Самарин нарочно все время попадался на глаза Крысе. Вот тот как-то и не сдержался. Наговорил много хорошего, на что очкарик тоже в долгу не остался. Обозвал отца Крысы вором. За такое и в моем мире эмаль зуба можно испортить. Тут уже вписались товарищи и понеслась. Остальное я знал.

Все это Самарин рассказывал, перебирая крохотные деревянные четки. Создавалось ощущение, будто жизненной энергии в нем было так много, что та постоянно требовала какого-то выплеска.

— Вы опасный человек, Александр Дмитриевич, — искренне поразился я, пока мы неторопливо спускались по лестнице. — Просто манипулятор восьмидесятого левела.

— Восьмидесятого чего? — не понял Самарин.

— Да не берите в голову. Но это комплимент. Как можно вообще все так предусмотреть?

— Не скажу, что все, — окинул меня собеседник своим неизменным хитрым взглядом. — Я надеялся, что ты не упустишь шанса вступиться за человека со знакомой фамилией. Только рассчитывал, что Зубарев и Бабичев намнут тебе бока.

— Офигенный план, — хмыкнул я. — Надежный, блин, как швейцарские часы.

— Но получилось все тоже неплохо. Иными словами, кто может предположить, что я устроил всю эту стычку в туалете, чтобы познакомиться с тобой?

— Да уж, слишком хитрая многоходовочка. Вам бы детективные романы писать. Итак, Александр Дмитриевич, для чего это все было сделано? Из-за письма Ирмера?

— Я все же просил бы, чтобы ты говорил Его Светлость, упоминая Даниила Марковича или хотя бы господин Ирмер.

— Пусть так, — легко согласился я. Не в моем положении выкобениваться. — Илларион говорил, что вы не общались в последние годы.

— Как только меня назначили в Сенат, Даниил Маркович свел наше общение к минимуму. А после и вовсе стал затворником. Боялся, что связь с ним может испортить мою карьеру.

— Что же Его Светлость такого делал? Младенцев, что ли, ел? — удивился я.

— Нет, все дело в его даре, — бусины на четках защелкали быстрее. — Его Светлость был одним из самых первых магов. Ему достался чистый дар, не пропущенный через сито человеческих вместилищ. И он несколько отличался от того, чем владеют нынешние маги.

Своим рассказом Самарин разволновал себя не меньше, чем меня. Его глаза лихорадочно блестели, губы дрожали, тело напряглось подобно вытянутой гитарной струне. Я даже испугался, как бы этого бодрого старика инфаркт не схватил. Последние слова он, кстати, сказал почти шепотом.

— Александр Дмитриевич, не томите, — тоже негромко проговорил я. Но казалось, что Самарин не слышит меня.

— Одно время утверждали, что Даниил Маркович единственный из магов, способный выйти за рамки рангов. И все из-за своего дара. Все дело в том, что он всегда очень быстро восстанавливался.

— Повышенная регенерация? — сиплым от волнения голосом спросил я.

— Нет, нет, — усмехнулся Самарин, возвращаясь в свое нормальное состояние.

К тому времени мы вышли во внутренний двор, устланный травой и немногочисленной палой листвой. В этом году лето уходило тяжело, медленно, потому осень угадывалась лишь в мелких деталях. Самарин подобрал один из листьев, чуть подернутых по краям умирающей желтизной, и положил себе на ладонь.

— Представь, внутри этого листка дар. А он сам — это магический резервуар, заполненный энергией. То есть тело.

Я утвердительно кивнул, давая понять, что с образным мышлением у меня полный порядок.

— А теперь ты, делающий первые шаги на поприще волшбы, создаешь заклинание, — в подтверждение своих слов Самарин осторожно смял листок. — Чтобы вернуться к исходному состоянию, когда магический резервуар вновь заполнится, нужно время.

Он опять положил лист на ладонь и мы вместе стали смотреть, как тот медленно и неохотно распрямляется обратно. Лишь желтые края немного потрескались.

— У кого-то процесс может занять день, у других неделю. Я не могу точно сказать, отчего это зависит. Я же не маг, а всего лишь жалкий недом.

— Индивидуальные способности организма, сила дара, умение им пользоваться, — кивнул я, накидывая варианты.

— Возможно, — легко согласился Самарин, выбрасывая лист. — Но вот у Даниила Марковича процесс восстановления даже после самых сложных заклинаний занимал часы.

Мы замолчали, медленно, черепашьим шагом двигаясь к проулку. Подумать было о чем. Но вместе с тем время сейчас являлось невероятно дефицитным продуктом. Поэтому Самарин продолжил.

— Из-за этого Его Светлость, точнее его дар, стал лакомым куском для многих власть имущих. Не знаю, что произошло в тот день, почему он передал свои силы тебе, в письме об этом ни строчки, но должно быть случилось нечто очень и очень плохое. Могу только предположить, что Даниила загнали в угол. Раз уж он избавился столь поспешно от дара, который и поддерживал в нем жизнь.

Александр Дмитриевич впервые назвал своего товарища без отчества. Видимо, расчувствовался.

— Я знаю, что перед смертью к нему приходили четверо. Максутов, Зубарев, Дараган и Зейфарт, — продолжал Самарин. — Почему именно они, почему именно в таком странном составе, непонятно. Я даже не могу предположить, что связывает этих четверых. Просто хочу напомнить, чтобы ты был осторожен. Между прочим, именно Максутов приложил все силы в кабинете директора, чтобы ты отделался легким испугом, а не вылетел из лицея. Не будь его…

Самарин многозначительно покачал головой. А у меня по спине холодок пробежался. Значит, четверо приходили к Его Светлости. И именно после их посещения тот передал дар мне. А потом скоропостижно скончался. Как-то до фига совпадений.

— Получается, никому нельзя верить? — серьезно посмотрел я на Александра Дмитриевича.

— Это лучшая максима, которой тебе стоит следовать. Никто не понимает, что ты за фигура и какое место займешь на шахматной доске. Станешь ли когда-нибудь единицей, как господин Ирмер или не выберешься из шестерок. Магия весьма загадочная вещь.

— Почему не убить меня прямо сейчас?

— Скажем так, — Самарин почти остановился, потому что мы добрались до выхода из внутреннего двора. — Сейчас ты принадлежишь двум мирам. Нашему и своему. И к тебе приковано пристальное внимание. Твоя смерть будет означать эскалацию конфликта между застенцами и магами. Именно поэтому тебя оберегают жандармы. Это раз.

Самарин почти успокоился, неторопливо отщелкнув одну бусину от остальных. Создавалось ощущение, что он ждал этого вопроса.

— В нынешней Империи чуть больше десятка магов первого ранга. И опытных из них меньше половины. Смерть Даниила Марковича серьезно подкосила боевую силу Империи. Скажу больше, если бы дар удалось передать одному из опытных магов, то война началась бы в ближайшее время.

— Почему? — удивился я.

— Чем дольше мы медлим, тем меньше у нас шансов победить. Как мы поняли, люди готовы к объединению. Они видят в нас серьезную угрозу. А магов, без притока новых одаренных, больше не становится. Именно поэтому Его Величество и объявил дополнительное обучение. Хотя его лучше назвать мобилизацией. Это два.

Вторая бусина отправилась к первой.

— И зачем убивать молочного поросенка, когда можно пустить под нож толстого хряка? В данный момент передача дара господина Ирмера, заключенного в тебе, не принесет необходимых дивидендов. Это понимают все. Но вот если у тебя все получится, если дар пробудится…

Звучало жизнеутверждающе. Давай, учись, развивай способности, пробивай ранги. А мы тебя потом пустим в расход. Как ненужный элемент. Ведь таковым я и являюсь. Едва ли они рассчитывают на мое горячее участие в возможной войне с земляками.

— Спасибо, Александр Дмитриевич, я все запомнил. Никому нельзя верить. Вас включать в этот список?

— Лишним не будет, — усмехнулся Самарин. — Воспринимай мои слова, как информацию, которую нужно проверить. Вообще, любые слова так воспринимай.

— И какова ваша цель в моей жизни? Наставничество?

— Нет, я буду лишь информатором. Стану выдавать тебе именно те сведения, которые нужны в данный момент. Об этом просил Его Светлость.

— Почему не сказать все сразу?

— Понимаешь, Николай, в малых дозах информация может стать для тебя лекарством, а в больших ядом. Все нужно усваивать в подходящее время. Сейчас тебе необходимо заняться пробуждением силы дара. Хотя бы для того, чтобы как можно скорее повесить защиту на собственный дом.

— Да, я читал про это. Чтобы без моего позволения никто не мог проникнуть внутрь. Или, если проникнул, то это ему бы очень не понравилось.

— Именно.

Мы уже вышли на главную улицу, где нас ожидали. У крохотного, видавшего вида экипажа стоял Мишка Самарин. Точнее, как я его теперь прозвал, коварный очкарик. А я ведь в какой-то момент его даже пожалел. Мои верные жандармы стояли у пролеток, переговариваясь. Правда, завидев меня, замолчали.

Я и Александр Дмитриевич тоже стали говорить тише. И при этом улыбаться, словно Самарин сказал мне что-то приятное, я вроде как смущался. Хорошо, что мы были не в театральном институте, а сотрудники Третьего Отделения не вступительной комиссией, поэтому наш блеф зашел на ура.

— Тут есть одна большая проблема, Александр Дмитриевич, — проветривая свои зубы широкой улыбкой, сказал я. — Как раз с развитием дара. Иначе бы я не загремел в подготовительный класс.

— Что ж, не думал, что порекомендую тебе этого человека так скоро, — на мгновение Самарин словно бы действительно задумался. — Но если будет совсем туго, то пройдись по четырнадцатой линии и найди старый синий дом. Тебе нужен Будочник.

— Спасибо, Александр Дмитриевич.

— Это вам спасибо, Николай Федорович, что вступились за Михаила, — нарочито громко стал благодарить меня Самарин. — Боюсь представить, что бы было с ним, не появись вы вовремя.

Мы пожали руки, раскланялись и отправились по домам, каждый довольный друг другом.

После этой туалетной встряски потянулись относительно скучные и однотипные учебные будни. Помимо работы ручками мы изучали тактику, математику, аналитическую геометрию, каллиграфию, физику, химию, механику и прочее, прочее. К счастью, мое образование ушло немного (очень сильно) вперед, поэтому я большей частью скучал на уроках.

Отрадой стали спецпредметы — работа с амулетами, свойства магических печатей, высшее сульфароведение. Особняком стояло «Изучение иномирной фауны». И речь шла не о наших, застенных, зверушках. Поэтому и предмет с легкой подачи Лизы мы назвали «Разломоведение». Что интересно, несмотря на большую историю взаимодействия с чужим и весьма враждебным миром, информации было относительно немного. Более того, в некоторых местах она противоречила себе.

К примеру, в параграфе три, кикиморы относились к телесным сущностям среднего порядка. А в пятом уже добавились в подотряд нетопырей со свойственными тем слабым ментальным воздействием. И вот, спрашивается, кому верить?

Лиза, конечно, успокаивала, что кикиморы остались Там, в их прошлом мире. Но ведь и пугала здесь быть не должно было. Однако я его видел воочию. И даже как-то так получилось, что убил.

Пугало, кстати, как я понял, было нечто средним между Мороком и Фантомом. Первый затуманивал сознание, а второй мог напугать до коричневых штанов. Нередко насмерть. Оба относились к ментальным существам среднего порядка. То есть, убить или ранить их можно было соответствующими заклинаниями — Громовым шагом, Дланью Святости, Испепелением. То, что я стал первооткрывателем (пугало в полной мере не подходило ни под одно описание) вообще не радовало. Потому что следующий Разлом, не дай бог он произойдет, мог принести кого-нибудь похуже.

Еще мои серые будни как мог раскрашивал фельдфебель Леонид Леопольдович. Он с присущим ему гостеприимством показывал мне самые потаенные уголки лицея. Там уголь закончился, туда воду принеси, доски сбей, хлам разгреби, мусор подмети. Создавалось ощущение, что в этой школе для одаренных несколько десятилетий попросту ничего не делалось. И лишь ждали, пока один горячий парень начистит одухотворенные лица парочке дворян.

Иногда мне даже начинало казаться, что Зейфарт с Самариным нарочно придумали все это, чтобы получить дешевую рабсилу. Директор, кстати, после разговора с Самариным стал нравится мне меньше. Да и к Максутову я начал относиться с определенным подозрением.

И все же не мог отделаться от чувства, что меня используют в темную. Для чего-то нехорошего. Правильно Самарин сказал. Никому нельзя доверять. Включая Ирмера, с его письмами и указаниями. Что за цель он преследовал, скидывая на меня свой уникальный дар? Чтобы теперь я бегал с дымящейся задницей от всех аристократов? Хороший ход.

— Все, можешь быть свободен, — прервал мои мысли фельдфебель.

Я снял брезентовые нарукавники, широкие штаны, которые напяливал поверх своих и направился к выходу. Это первые несколько дней было тяжело, иногда даже до ломоты в мышцах. Потом я немного привык, только внутри все сопротивлялось. А следом пришло и принятие. Я поглядел на настенные часы и сам себе кивнул. Ну вот, Леопольдыч как всегда задержал на десять минут. Что-то мне подсказывает, что это время в мой административный срок он не добавит.

Однако выйдя на главную улицу, по которой лениво катил на телеге какой-то мужичок, я от удивления встал, как вкопанный. К хорошему, как известно, быстро привыкаешь. А когда у тебя это отбирают, чувствуешь, что лишился чего-то нужного.

Так произошло и в этот раз. Казалось бы, подумаешь, велика важность проехать десять минут в экипаже. Однако теперь, когда ни пролетки с возницей, ни жандармов в сопровождении не было, мне стало не по себе.

Может, на обед отъехали? За пирожками там или куда еще? Ведь сами же утром меня сюда привезли. Что произошло-то?

Я попятился, вновь оказываясь на территории лицея. Когда первого сентября Зейфарт говорил, что нам здесь ничего не угрожает, то он был чертовски прав.

Над зданием и всей территорией висело множество печатей. Это своего рода мощные заклинания, создать которые под силу только нескольким могущественным магам, обязательно действуя сообща. Их нельзя изменить или снять. Лишь уничтожить группой не менее сильных магов. Учитывая, что над лицеем находилось одновременно несколько крутых печатей, защищающих юнкеров от воздействия извне, даже в продуваемом дворе стоять было как-то поспокойнее.

Что делать? Идти к Зейфарту и просить проводить меня до дома? К человеку, который мог быть причастен к смерти моего… а кем мне Ирмер приходился? В общем, неважно. К директору я все равно не пойду. Тогда к фельдфебелю? Ага, чтобы Леопольдыч издевался надо мной до конца своих дней. Мол, испугался застенец открытых пространств города.

Можно, конечно, пробежаться по кабинетам. Вдруг кто из преподавателей еще остался. Хотя это вряд ли. Ушли все давно.

Я судорожно выдохнул, словно входя в ледяную воду. Чего испугался, как маленький ребенок? Если жандармов сняли, значит решили, что моей жизни больше ничего не угрожает. Чего тогда телиться?

Я вышел с территории лицея и поспешил по знакомой дороге домой. Если ехать минут десять, то быстрым шагом, временами переходящим в бег, можно добраться за четверть часа. Вот только моим планам не суждено было сбыться.