Заступница: Адвокат С. В. Каллистратова

С. Глузман Свет, тепло и покой

От ежедневной жвачки безликих наших газет, славословий в адрес неосмысленных речей живого вождя меня тошнило всегда. Тошнило Системой. Но чашу физиологического терпения моего переполнило знание о том, что моя специальность используется для расправы с инакомыслящими. Интеллигенция тогда шепталась о случившемся с генералом Петром Григоренко.

И я вырвал из себя страх, ведь кто-то должен был ответить палачу Лунцу. Дважды Леонид Плющ по моей просьбе передавал московским диссидентам сообщение: «В Киеве есть молодой психиатр, желающий всерьез, профессионально исследовать случай генерала Григоренко с тем, чтобы квалифицированно доказать существование в СССР практики злоупотребления психиатрией в политических целях. Для этого исследования необходимы встречи с семьей Григоренко, его друзьями, необходимы его публицистические произведения из «самиздата»…»

Шесть или семь месяцев мы ожидали ответа! Диссидентская Москва (как, впрочем, и семья генерала) на мой призыв не реагировала. И лишь после второй просьбы Плюща в Киев приехал сын Петра Григорьевича Андрей. Он привез для меня оружие невероятной силы: точную копию всех медицинских документов из следственного (КГБ) дела генерала Григоренко. Копию, исполненную рукой неизвестного мне тогда московского адвоката Софьи Васильевны Каллистратовой.

Почему все было именно так? Почему среди наших юристов, ориентированных и самой жизнью, и всем тем «крыленко-вышинским» университетским курсом на цинизм, некомпетентность и нравственную слепоту, почему среди них все же появлялись Каллистратовы, Каминские, Швейские? И почему таких Каллистратовых фактически не было среди «представителей самой гуманной профессии — врачей»? Нет ответа…

1969 и 1970-е гг., новые и новые аресты диссидентов по всей стране, обыски, угрозы, избиения на улицах «неизвестными хулиганами», медленный, но уверенный курс к очищению Сталина от «поклепов». Каллистратова понимала, что КГБ имеет к ней особый интерес, и не только из-за ее позиции в случае Григоренко. Кто тот неизвестный «молодой психиатр» в Киеве, желающий исследовать случай Григоренко, не провокатор ли он? Или попросту не весьма серьезный молодой человек, не отдающий себе отчет в ситуации? Или глупый болтун, играющий в опасность и при первом же допросе в КГБ расскажущий вс о всех?

К счастью, наши славные чекисты оказались не столь уж профессионально состоятельными. Я успел спокойно переписать рукопись Каллистратовой, а оригинал сжег.

…А потом, спустя год, Андрей Дмитриевич Сахаров скажет мне, двадцатипятилетнему молодому человеку: «Ваша экспертиза — самый серьезный документ на эту тему из всех, которые существуют. Софья Васильевна Каллистратова высказалась так же… Вы знаете, кто такая Каллистратова?»

Я знал. Но увидел ее спустя долгие годы, отбыв все отмеренные мне моей страной десять лет лагерей и ссылки. Мы увиделись с Софьей Васильевной первый раз в Москве в 1982 г. в квартире Елены Георгиевны Боннэр.

Милая Софья Васильевна, мудрая, вселяющая уверенность Софья Васильевна. Так получилось, что все немногие наши встречи были летом. Свет, тепло, покой так все в памяти. Будто не было ни КГБ, ни очередных смертей в лагерях, ни всей той леденящей безысходности. И последняя встреча — летом. Снимаем кино, я сижу в комнате рядом с Софьей Васильевной, жужжит камера… Уже «перестройка», уже «гласность». И еще живы Софья Васильевна, Андрей Дмитриевич…