Сказать, что С. В. Каллистратова была превосходным адвокатом, — значит, ничего не сказать о ней. Она была рождена защищать людей, это было ее призванием, ее страстью, ее жизненным предназначением. Я помню такой случай, ею самой мне рассказанный. К ней как к известной участнице правозащитного движения обратился человек из какого-то подмосковного города — не то Тулы, не то Калуги. Его брата сбила насмерть машина секретаря горкома. И потому, что это был секретарь горкома, рассмотрение дела в суде кончилось ничем. Брат погибшего, зная бесстрашие Софьи Васильевны, был уверен, что она-то не откажется выступить против секретаря горкома. Он просил ее взяться за дело и добиться наказания виновного. Но услышала в ответ: «Вы обратились не по адресу: я только защищаю, а вы хотите, чтобы я стала обвинителем».
Конечно, она различала среди своих подзащитных людей плохих и хороших, жертв судопроизводства и преступников. Но защитницей она была всем им, в защиту каждого вкладывала все свое умение и всю душу, которая не скудела от того, что принимала на себя скорби сотен, а вернее, тысяч людей, — ведь Софья Васильевна была защитницей так много лет! И не устала быть защитницей.
Я познакомилась с тем, как Софья Васильевна вела дела своих подзащитных, благодаря тому, что, когда я осталась без работы, она давала мне для заработка перепечатывать ее обращения в суд и в правоохранительные органы. Меня каждый раз поражало, что она, человек кристальной души и жестких правил порядочности, по делам отъявленных мерзавцев выступала так, как если бы попавший в переплет был ее заблудшим сыном.
Что же говорить о том, как она защищала правозащитников!
Первым таким делом было дело Виктора Хаустова — участника демонстрации на Пушкинской площади в Москве 22 января 1967 г. с протестом против ареста «самиздатчиков» — Юрия Галанскова и его товарищей. Запись этого суда и выступления на нем Софьи Васильевны ходила в «самиздате». Это дело было первым по статье о «клевете на советский общественный и государственный строй», на котором адвокат потребовал оправдания обвиняемого. Трудно представить себе сейчас, как это звучало тогда.
Блестящие выступления на других судах по политическим обвинениям тоже ходили в «самиздате» (по делам П. Г. Григоренко, И. Яхимовича, Н. Горбаневской, В. Делоне, крымских татар и многих других). Эти выступления были не только образцами гражданского мужества адвоката, но и заочным правовым обучением всех, кто их читал, а в таком обучении, ох, как нуждалось (и, увы, нуждается до сих пор) наше общество, включая правозащитников. Ведь, за редкими исключениями, мы защищали права человека по сердечному импульсу сострадания, а вовсе не потому, что в этом праве поднаторели. Напротив, почти все мы были в этой области очень невежественны. Так что Софья Васильевна была не только нашим защитником, но и нашим просветителем, советником, нашим учителем в области права.
К сожалению, мне ни разу не удалось слышать ее выступления в суде. Но говорили мне (в частности, отец Ларисы Богораз, Иосиф Аронович, слышавший речь Софьи Васильевны в защиту В. Делоне — участника демонстрации протеста против советской оккупации Чехословакии), что выступления эти производили еще более сильное впечатление, чем чтение их текстов. «Софья Васильевна, выступая, преображалась. Она была прекрасна, глаз не отвести. Нельзя было с ней не соглашаться», — говорил Иосиф Аронович.
Приход Софьи Васильевны в правозащитное движение уже не в качестве профессионала-адвоката, а в качестве члена Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях (консультант с января 1977 г.), а затем члена Московской Хельсинкской группы (с ноября того же года) был совершенно закономерен, потому что пафосом правозащитного движения было близкое ее сердцу заступничество за жертв беззаконий и жестокости и потому что люди, ставшие правозащитниками, по определению были родственными ей душами, как и она, клавшими «живот свой за други своя». То, что она была консультантом, советником и адвокатом правозащитников (да и в силу разницы в возрасте — она принадлежала к поколению наших родителей), создавало дистанцию между ней и нами — естественного нашего благоговения перед ней. Но, преодолевая эту дистанцию, она стала для многих из нас дорогим другом.
Ежегодными дружескими собраниями был день рождения Софьи Васильевны. Ее большая комната в коммуналке на улице Воровского бывала тесной в этот день. Еще бы, ведь это был своеобразный парад правозащитников. Все они собирались вокруг праздничного стола, который сами и помогали ей приготовить. Рядом с ней в этот день всегда сидел Андрей Дмитриевич Сахаров. Кто бы подумал, что и уйдут они из жизни почти одновременно: 8 декабря он произнес прощальное слово над гробом Софьи Васильевны, а 14 декабря не стало его самого.
Постоянным гостем в день рождения Софьи Васильевны бывал ее любимый бард Юлий Ким — уж конечно, с гитарой. В этот день обязательно исполнял он «Адвокатский вальс», навеянный Софьей Васильевной и ей и ее коллеге Д. И. Каминской посвященный.