Глава 33

Начальник штаба Объединенной народной армии Кирилл Белоусов

Апрель 1920 года.


Дорогая Саша!

В первых строках хочу сообщить тебе главное: мы держимся. Всей душой верю: где бы ты ни была и что бы ни делала, ты тоже держишься. Дай-то Бог.

Ни о чем я так не мечтаю, как о том, чтобы получить хоть какие-то достоверные известия о тебе. Как ты перенесла выпавшие на твою долю испытания? Чем живешь теперь, к чему стремишься? Разыскала ли Князевых и нашла ли способ их освободить? Здорова ли душой и телом? Увы, я могу только гадать. Потому расскажу тебе пока о наших скучных партизанских делах.

Здоровье мое более не ухудшается, слава Богу. Спина и колени болят только по утрам, во второй половине дня становится вполне переносимо. Мазь, выменянная у бабки — местные зовут ее каргой, то есть кем-то вроде ведьмы — помогает не хуже, чем немецкое средство, которое ты привозила из Петрограда. Но мне, разумеется, не хватает твоей заботы, Саша. Мне не хватает тебя.

Начальник штаба Народной армии мечтательно улыбнулся. Письма жене он составлял мысленно. Даже если бы была возможность отправить их, он разумеется, не стал бы этого делать — связь беглого комиссара с мятежной Тамбовщиной следовало скрывать любой ценой. Бумаге он этих слов тоже не доверял. Ни к чему рисковать на пустом месте… да и бумагу стоило поберечь. Но мысленно обращался к Саше каждый день, как только возникал перерыв в делах, что бывало вовсе не так часто.

Сейчас он запретил себе отвлекаться от бумаг, с которыми работал. Следовало закончить с ними, покуда крохотное окно избы пропускало достаточно света. Протоколы заседаний штаба, перечни боевых приказов, расписания караулов и дежурств, досадно короткая опись боеприпасов — все требовало его личного внимания. Печатной машинки в штабе Народной армии уже не было, приходилось разбирать рукописный текст, написанный нередко едва ли не на ходу.

Потом он побрился, без мыла, с холодной водой, используя оконное стекло в качестве зеркала. Дни, в которые начштаба позволял себе манкировать бритьем, можно было пересчитать по пальцам — когда обстрел шел круглые сутки без перерыва, и еще когда он горел в тифозной лихорадке. Все остальные поводы уважительными не считались.

Настало время проверять караулы. Это была обязанность дежурных помощников, но Белоусов неизменно участвовал в проверках и лично, хотя прогулки через сугробы плохо сказывались на его коленях. При штабе Народной армии всегда бывали командиры тех или иных отрядов; многие из них имели мало военного опыта либо не имели вовсе, пришли в восстание прямиком из гражданской жизни. Им следовало быстро усвоить правила армейского быта. Белоусов знал, что учить людей следует не столько нотациями, сколько личным примером. Пусть запомнят, глядя на него: начальник штаба не гнушается лично проверять караулы.

Похвалил часовых, которых застал в полном порядке. Пареньку, застигнутому на посту с самокруткой, назначил наряд вне очереди. Та же участь постигла свободного от караула бойца, справлявшего нужду вне установленного места.

— Да ладно, командир, мы ж на околице, — оправдывался боец. — До отхожей ямы через полсела тащиться! Кому это тут мешает, скажи на милость?

— Нас тут сотни человек, — терпеливо объяснил Белоусов. — Если всякий будет нужду справлять где ему вздумается, при следующей оттепели враз задохнемся. Ты в армии, правила есть правила.

В Императорской армии за подобный проступок боец схлопотал бы как минимум оплеуху и вдобавок — порцию отборной брани; мог бы и под плеть пойти, окажись господин офицер не в духе. Но в Народной армии действовали иные установления.

Раз уж Белоусов оказался на околице, заодно осмотрел дорогу: глубокая, вязкая, перемешанная с осколками льда грязь. Это хорошо. Это значит, еще поживем.

Знаешь, Саша, в Народной армии нередко говорят, что сама земля Тамбовщины — за нас. Зазорно повторять суеверия, но волей-неволей начинаешь верить во что-то подобное. Зима выдалась на редкость снежная, и снегопады временами проходят до сих пор, хотя на деревьях уже раскрываются почки. Когда снег начнет наконец таять, вода еще несколько недель будет стекать на дороги, оставляя их непроходимыми для вражеской техники.

Да и в остальном с природными факторами нам на удивление везет. Поземка заметает следы, густые хвойные леса укрывают от авиаразведки. Кони противника не приучены к запаху волков, которых без числа расплодилось в этот год, так что враг остался без основного транспорта.

В том, что мы держимся до сих пор, велика заслуга не только сил природы, но и покойной Аглаи Павловны. Не берусь оценивать нравственную сторону ее поступка — христианин обязан сокрушаться только о собственных грехах. Однако генерал Вайс-Виклунд был опытным и чрезвычайно опасным противником. Если б он развил начатое наступление на юг, я бы, верно, не сочинял теперь этого письма. Когда же враг остался без командования, мы сумели вернуть некоторые из потерянных позиций. Новое, присланное из Москвы командование до сих пор не сориентировалось в обстановке и принимает непродуманные решения. Работа с населением, проведенная администрацией Вайс-Виклунда, пошла насмарку, потому что новая власть не сумела вовремя подтвердить щедро розданных ее предшественниками обещаний.

Последней была назначена инспекция банно-прачечного отряда. Как и многие люди, Белоусов имел обыкновение неприятные дела откладывать напоследок. В банно-прачечных отрядах служили, если это так можно назвать, женщины из числа беженок. О субординации там нечего было и думать, почти непрерывно шли скандалы и склоки. Вот и теперь из избы, отведенной под прачечную, доносился визгливый бабий крик.

Белоусов подавил соблазн пройти мимо, оправдавшись перед собой другими делами. Вздохнул и вошел в избу, отведенную под прачечную. Тут же принялся расстегивать шинель — здесь было жарко, почти как в бане. От щелочного духа ело глаза.

— Да кто ж так бучит, едрена кочерга! — орала на солдатика здоровенная, в два обхвата, бабища. — Энто стыдоба одна, а не бученье! Не стану я бучить таким макаром, хошь стреляй меня своим револьвертом, ирод!

— Не понимаю я ее, товарищ начштаба, — солдатик виновато развел руками. Видать, городской, из интеллигентов. — Отказывается работать, а что не так, объяснить не может!

— Ты глянь, начальник, глянь! — накинулась склочница уже на Белоусова. — Эдак разве же бучат?

Тетка сунула ему под нос мокрую льняную рубаху. Белоусов вгляделся. Отстирано и вправду некачественно: под воротом осталась жирная черная полоса.

— Что же не так? — спросил начштаба. — Неужели вся буча вышла у нас?

Бучей крестьяне называли щелочь, которую добывали, настаивая золу. Мыла в Народной армии давно уже не было.

— Да что буча, — отмахнулась баба. — Буча-то есть, да ежели ее ложить с лихвой, в лоскуты белье треснет. Ветхое больно.

— И действительно, — согласился Белоусов. — Что же вы, матушка, предлагаете? Знаете, верно, что делают в таких случаях?

— Дак мне ли не знать! Я ж первая хозяйка у себя на селе была, — важно ответила крестьянка, довольная, что у нее спросили совета. — В чугунок его надо и в печь! Часа не пройдет — хошь на свадьбу надевай! И бучи меньше надоть. Только чугунков-то нету!

— Как вас, матушка, звать?

— Марфа Степанова я!

— Товарищ Степанова, назначаю вас ответственной за стирку белья, — сказал Белоусов. — Чугунки принесут вам, я отдам распоряжение в интендантскую службу.

Народная армия поистине сделалась Ноевым ковчегом, Саша. Люди различного происхождения, убеждений, моральных устоев объединены только тем, что стали Новому порядку врагами. Непросто бывает управляться со столь пестрой публикой! Но есть в нашей пестроте и преимущества. Люди с различающимся жизненным опытом могут находить неожиданные порой решения для самых разных задач.

Настало время обеда. Белоусов подошел к кухонной избе и встал в общую очередь. Похлебку раздавали прямо с крыльца. Хорошо бы была уха из тараньки! Ее любовно прозвали «суп карие глазки», поскольку рыбьи глаза плавали в ней в огромном количестве. Это куда съедобнее, чем волчья похлебка. До этой зимы Белоусов полагал, что мясо волков непригодно в пищу, но жизнь заставила изменить мнение. Если пару часов отваривать волчатину в воде, подкисленной клюквой, которую иногда удавалось отыскать под снегом… это несколько лучше, чем голод.

Белоусов задумался, как сообщить Саше об их положении, чтобы не слишком опечалить ее.

Иногда я с тоской вспоминаю начало Гражданской войны, когда боеприпасов не хватало у обеих сторон. Это на время возродило забытое уже было величие таких боевых искусств, как сабельный бой или кавалерийские атаки. Теперь, однако, мы сражаемся против правительства с его заводами и железными дорогами. Говорят, что Бог на стороне больших батальонов. Я верю, что Бог на стороне тех, кто стоит за правду, и надеюсь, что за правду стоим мы.

Жаль, что ты не веруешь, Саша.

Сегодня был «суп карие глазки». Это хорошо, таранька соленая, а соли отчаянно не хватало в рационе.

— Здоров, Михалыч, — Антонов подошел с дымящейся миской в руках.

— Добрый день, товарищ главком! Как семья?

— Слава Богу. Наташка уже вовсю по кухне дежурит. Говорю ей, куда, полежала б еще, так нет. Зазорно, говорит, от баб: станут болтать, жена главкома-де барыней ходит. Сашка на поверку крепче, чем казалось поначалу. Уже почти вдвое в весе прибавила! Сегодня улыбнулась мне, представляешь, Михалыч, вот так просто взяла и улыбнулась!

— Рад за вас.

Кирилл Михайлович произнес это чуть натянуто. Он, разумеется, и вправду был рад за семью товарища. И все же разговоры эти лишний раз напоминали, что его жена далеко и неизвестно, что с ней, а детей у них нет и, по всей видимости, уже не будет.

— Я чего искал-то тебя, — сменил тему Антонов. — Разведка вернулась. Счас после обеда командиров собираю в штабе. Решим, кто откуда беляка бить станет. Да не делай ты такое лицо, Михалыч! Помню, помню я твою науку. Сам тут останусь, в набег не пойду. Подумал, — Антонов почесал в затылке, — прав ты был… неча главкому геройствовать без нужды. Здесь моя работа, за порядком следить, людей направлять…

Полагаю, Саша, тебе пришлись бы по нраву перемены в нашем главкоме. Многие опасались, что, оставшись разом без Князева и без тебя, он не справится, и Народная армия выродится в сборище кое-как повязанных между собой банд. Теперь уже можно со всей ответственностью утверждать, что этого не произошло. Антонов в полной мере сохраняет контроль над своей армией — и над собой самим.

После совещания Белоусов зашел в церковь. Там была оборудована главная казарма. Сосновые нары стояли в три ряда вдоль стен, закрывая потемневшие от времени фрески.

Начштаба устроил дневальному выволочку за сваленные в кучу сырые валенки. Проверил тягу в печи. Угарный газ был менее впечатляющим врагом, чем правительственные войска с их бронетехникой, однако не менее смертоносным, а в текущих условиях — даже и более опасным.

После обратил взгляд к части иконостаса, не заставленной нарами. Подумал было рассказать Саше, как прошло совещание, но решил, что ей, должно быть, не это теперь интересно. Она все же женщина, а женщинам, даже самым сильным и храбрым из них, следует говорить о любви.

Белоусов всегда твердо знал, что его долг офицера — защищать Отечество, а его долг мужчины — любить жену беззаветно. Три года первого брака вспоминались теперь как пора совершенного счастья; когда эпидемия холеры унесла жизни любимой и дочери, он счел, что и его жизнь закончена, и полностью посвятил себя службе. Однако с тех пор минуло двенадцать лет. Белоусову доводилось встречать женщин, к которым он испытывал симпатию — обоюдную, судя по всему. Но всякий раз он задавался вопросом, способен ли составить счастье этой женщины; и, честно ответив себе, отступался. Он решил уже, что ему суждено хранить верность памяти первой возлюбленной до самой смерти.

А потом появилась Саша. Слишком слабая и неопытная для свалившихся на нее испытаний, она встречала их стойко и отчаянно цеплялась за все, что только могло сделать ее сильнее. И тогда он понял, что Бог определил ему еще одно испытание — новую любовь.

Что такое любовь, он твердо знал с детства. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует.

Вот только полно, нужно ли это теперь его жене? Не много ли он о себе возомнил? Его — счастливый, по слухам — соперник молод, облечен властью, богат, и с Сашей у него особая мистическая связь. Пусть они были врагами — разве это не делает их отношения только острее? Стоит ли надеяться, что Саша хотя бы вспоминает скучного сорокалетнего старика? С ним она и сошлась потому лишь, что ей все равно было, в чьих объятьях пытаться позабыть ту роковую страсть.

Белоусов заставил себя расслабить сжавшиеся в кулак пальцы. Такими мыслями он не помогает ни Саше, ни самому себе. Никто не имеет права судить ее, не пройдя через то, что выпало на ее долю. И он, ее муж перед Богом и людьми, не имеет права отступаться от нее.

Я не знаю, чем ты теперь руководствуешься в своих решениях. Если б однажды ты пришла ко мне и сказала, что полюбила другого и хочешь быть счастлива с ним — я не сказал бы тебе ни слова упрека.

В действительности он бы испытал нечто вроде облегчения; но об этом он даже мысленно говорить ей не стал.

Но ведь сейчас происходит другое, Саша! Рядом с этим мужчиной, что бы вас ни связывало, ты каждую минуту в смертельной опасности! Я молюсь, чтоб ты знала, что делаешь и ради чего.

Любовь не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит.

Хотел бы я, чтобы ты знала: что бы ни произошло, я всегда буду на твоей стороне. Пусть весь мир отвернется от тебя — но только не я. Я верю: что бы ты ни делала, это и есть правильное. И надеюсь, что смогу еще чем-то тебе помочь.

Любовь никогда не перестает.

Загрузка...