Знаменщик и трубач

ПОЛОСА НЕУДАЧ

крыленный успехом диорамы «Взятие Ростова», Греков решил заинтересовать этим видом живописи широкий круг художников, чтобы в последующем, накопив достаточный опыт при работе над диорамами, приступить к созданию панорам.

Художники собрались в тесном помещении ахровской библиотеки.

— Дело это на десятилетии, и работа не одному или двум художникам, а целой «школе», — до срыва повышая голос, чтобы слышали дальние ряды, говорил Греков. — Уже осенью этого года мы имеем возможность приступить к созданию и постановке в Москве крупных диорам. Для диорамной мастерской с разрешения горсовета можно занять одну из закрытых церквей. После показа диорам в Москве будем направлять их в крупные центры страны, постепенно создавая там специальные павильоны…

Последние слова заглушил возбужденный шум. Говорили все разом, бурно обсуждая услышанное.

— Каково будет содержание диорам? — донесся вопрос.

— Крупные политические события. Уже намечены темы двух первых диорам: «Алтай» — борьба сибирских партизан и «Перекоп»… Однако предупреждаю — дело это непростое!..

Б глубине зала раздался густой голос Савицкого:

— Мы имеем высшее художественное образование и творческий опыт в области станковой живописи, так что панораму, а тем более диораму как-нибудь уж осилим, Я не думаю, чтобы этот вид живописи, — усмехнулся он, — был выше, чем станковая живопись!

— Диорамы — прошедший этап! — послышалось из рядов. — Архаика. Кому они сейчас нужны?

К говорившему резко обернулся Николай Котов, с некоторых пор ставший ярым приверженцем идей Грекова.

— Диорамы — это искусство для масс. Именно они надобны пробудившемуся и жадно тянущемуся к культуре народу!..

На шумной сходке в ахровской библиотеке было объявлено о создании бюро, которое будет руководить деятельностью панорамных бригад. Всего их было семь, в каждой по три человека. Кроме Грекова, в бюро вошли еще шесть опытных мастеров: Николай и Петр Котовы, Львов, Терпсихоров, Белянин, Савицкий — и четырнадцать молодых художников.

Но руководство АХР расценило деятельность Грекова как вредную, направленную на раскол организации.

Началась полоса неудач, длившаяся более двух лет. На каждом шагу художника подстерегали неприятности, все его благие начинания шли прахом. В довершение бед пошатнулось здоровье.

…Весной 1930 года в Новочеркасск, где находился Греков, медленно приходивший в себя после сердечного приступа, почта доставила письмо, заставившее его задуматься. Николай Котов сообщал о выходе из АХР большой группы художников, в том числе и всех членов бюро панорамных бригад, и о формировании нового объединения, названного Союзом советских художников.

— Как же ты поступишь? — волновалась Антонина Леонидовна.

— Как? Я без колебаний оставляю АХР. В последнее время в многолюдной и разрозненной ассоциации стало трудно работать, К тому же в ней слишком велик процент недобросовестных людей…

Тщательно взвешивая каждое слово, Греков взялся за ответное послание Котову. В нем он приветствовал решительный шаг товарищей. Завершил он свое обширное письмо весьма просветленно:

«…чувствую общий подъем, обещающий хорошую работу, которая даст нам удовлетворение и оправдает оказанное нам, художникам, внимание общества. Я тоже чувствую какое-то обновление и даже как будто начинаю лучше видеть краски!»

Вскоре и сам Греков отправился в Москву.

Неурядицы разом были забыты. Окрыленный Греков подписал один за другим два договора. Сроки сдачи диорам были чрезвычайно сжаты, но художник не терял веры в успех. В Новочеркасск полетела ликующая телеграмма. Через несколько дней в Москву приехала Антонина Леонидовна, доставившая «архив» — сотни этюдов прошлых лет, без которых нечего было и думать приступать к работе.

Нашлось и жилье. Николай Котов с семьей уезжал на лето в деревню — свою комнату на подворье Новодевичьего монастыря он предоставил в полное распоряжение Грековых.

И вдруг как удар грома — расторжение договоров.

В полном смысле этого слова художник оказался на мели. Создался порочный круг: чтобы иметь деньги — надо писать картины, но чтобы писать картины — нужны средства на приобретение красок и холстов. С просьбой о субсидии он обратился во «Всекохудожник». Однако по непонятной причине в помощи ему отказали.

Потерянно бродя по заросшим дорожкам пустынного Новодевичьего монастыря, Греков тоскливо вздыхал. Искоса глянув на сочувственно молчавшую жену, горестно посетовал:

— Я сам понимаю, что надежд никаких и надо уезжать из Москвы. Но не могу. Теперь во мн. е еще сильнее жажда работы над панорамами. Те мысли и стремления, которые раньше только зарождались в голове, окрепли и определились. Мне бы писать да писать!..

От тяжелых душевных переживаний он осунулся, сделался раздражительным. Возобновились боли в желудке, не оставлявшие его ни днем, ни ночью. Они выматывали и лишали последних сил. Обеспокоенные врачи стали настаивать на немедленной госпитализации.

По тут, словно бы в награду за долготерпение, судьба сжалилась над художником.

1 июля 1931 года в центральных газетах появилось постановление о создании к 15-летию Октября восьми диорам на историко-революционные темы. После бурных дебатов в бюро панорамных бригад Греков вошел в группу, взявшуюся за создание диорамы «Перекоп». Для работы над этюдами нужно было незамедлительно выезжать в Крым.

— А как же больница? — обеспокоенно спрашивала Антонина Леонидовна. — Тебе же нужно серьезно лечиться.

Греков только отмахивался от ее предостережений:

— О какой больнице может идти речь, если начинается то, о чем я так мечтал.

В октябре 1931 года после коротких сборов он выехал в Крым. Вместе с ним отправился и Савицкий.

На Перекопском перешейке уже властвовали холода. По утрам бурые травы на склонах Турецкого вала подергивал седой иней, в глубине рва колыхалась белесая пелена тумана. С лихорадочной поспешностью, стараясь полнее использовать немногие оставшиеся погожие дни, художники писали степь, старинный вал, полуразрушенные укрепления.

Радость работы над диорамой Грекову отравляла неутихающая боль в желудке. Вернувшись в Москву, он без всяких уговоров лег в больницу. Оперировал его знаменитый хирург, и удачно.

Огорчения, преследовавшие художника по пятам, и в больнице не оставили его в покое. Он узнал, что Савицкий, торопясь со сдачей эскиза диорамы «Перекоп», внес в него свои правки, существенно исказившие общий замысел. Раздосадованный и обиженный этим самоуправством, он решительно отказался от дальнейшего сотрудничества и отошел от работы над диорамой.

Ослабленный продолжительной и тяжелой болезнью, несколько месяцев Греков не брал в руки кисти. Рисовал, но мало. Пуще болезни его угнетало вынужденное безделье. И вдруг заказ на диораму «Оборона Царицына».

В бюро панорамных бригад состоялось шумное заседание. Обсуждались кандидатуры для работы над заказанной диорамой. Когда назвали фамилию Савицкого, Греков решительно поднялся.

— Я против! — заявил он, прямо глядя на побагровевшего Савицкого. — И вот почему. Георгий Константинович, несомненно, хороший мастер. По он не считает панорамное искусство полноценным и смотрит на него как на заработок, позволяющий ему заниматься станковой живописью. Это станковистское зазнайство!.. Я предлагаю вместо Савицкого Авилова!

В тот же день он отправил письмо в Ленинград, склоняя загруженного заказами Авилова взяться за диораму:

«Эта тема занимала и других художников. Но после некоторых споров остались ты, Шухмин и я. Тебе представляется возможность показать себя учеником Франца Алексеевича. Сейчас эта тема еще не уяснена, по на днях мы получим все сведения и консультанта и можно будет ехать на место. Мне хотелось, чтобы поехал ты — ради пейзажа. Нахожу, что ехать тебе необходимо!»

И Авилов согласился.