Знаменщик и трубач

ПЕВЕЦ КРАСНОЙ АРМИИ

ошел шестой год, как Греков связал свою судьбу с Красной Армией. Сделал он это по доброй воле, прекрасно сознавая, что баталисту необходимо всесторонне и глубоко знать предмет своего творчества. О принятом решении художник никогда не жалел. Да, временами ому приходилось очень трудно, ведь много сил отнимала работа в красноармейских кружках художественной самодеятельности, а потом курсантской изостудии. Дважды в педелю Греков встречался со своими питомцами. В летнее время, когда военные курсы и изостудия перебирались в Персиановку, он ходил туда пешком за семнадцать верст. И никогда не роптал. Все тяготы с лихвой окупались тем, что давала ему служба.

Греков неплохо знал старую, царскую армию, в которой все было основано на бессмысленной, отупляющей муштровке и угодливом чинопочитании. С удивлением и радостью он видел, что ничего подобного нет в Красной Армии. Унизительную муштровку заменила учеба. Между командирами и бойцами установились простые, дружеские отношения. Новый быт армии властно притягивал внимание художника. Хотелось что-то написать на эту тему. Интересовало Грекова и отношение окружающих к его работе. Красные командиры, курсанты жадно расспрашивали художника о живописи, о задуманных картинах. И в этом интересе он тоже усматривал черточки нового, что принесла с собой Советская власть.

Особенно стимулировало деятельность Грекова близкое знакомство с руководителями Красном Армии — Ворошиловым и Буденным, которые с огромным вниманием следили за его творческим развитием, поддерживали, помогали советами. По их рассказам художник написал многие свои картины.

Но как бы ни сроднился он с жизнью и бытом Вооруженных Сил, все же время его службы в армии приближалось к концу. Новые работы художника, которые готовил он к VIII выставке АХРР, требовали полной отдачи сил.

Весной 1926 года Греков узнал стороной о том, что панорама «Оборона Севастополя» находится в плачевном состоянии и срочно нуждается в реставрации. Художник немедля забил тревогу. Под его давлением руководство АХРР решило направить в Севастополь бригаду живописцев. К работе по восстановлению панорамы мыслилось привлечь и Рубо. Ему было послано в Мюнхен приглашение. Но Франц Алексеевич отказался от поездки, сославшись на преклонный возраст и плохое состояние здоровья (через три года его не стало).

Собираясь в Крым для работы над реставрацией панорамы, Греков подал руководству КУККС заявление об увольнении в запас. Начальник курсов не удерживал его, понимая, как трудно совмещать службу в армии с напряженным творчеством. Спросил лишь о планах.

— Задуманного много, — коротко ответил художник. — Нужно время да время.

— Ничего, вернетесь из Крыма и возьметесь за картины, — провожая его до дверей, сказал начальник курсов. — Помните, что мы всегда поможем вам в работе.

В Крым Греков отправился вместе с Авиловым и группой молодых художников-ахрровцев.

При обследовании живописного полотна панорамы «Оборона Севастополя» обнаружилось, что краска потрескалась во многих местах и уже начала осыпаться. «Диагноз», поставленный Грековым, был профессионально точен:

— Виной всему отсутствие надлежащей вентиляции. Пар от дыхания зрителей, оседая на картину, разрушает красочный слой.

Пребывание художников в Севастополе затянулось. Помимо реставрации, они осуществили и дописку картины. Вновь на башне Малахова кургана появилась сутулая фигура адмирала Нахимова, а на переднем плане — группа атакующих севастопольцев, когда-то записанная по монаршему повелению.

Когда работа была завершена, с удовлетворением оглядев сделанное, Греков бросил устало присевшему Авилову:

— Какая грандиозная, впечатляющая картина… А ведь гражданская война тоже дает немало тем для панорам. Вот только писать их надо по-другому… Старые баталисты Лаигруа, Филиппото, Детайль изображали в основном густые массы войск. Франц Алексеевич пошел дальше, его интересовала личность. Мы должны следовать этим путем. Наступила пора батального психологизма. Паша задача — показать народ на войне, по не как массу, а как одушевленную силу.

И твердо добавил:

— Буду в Москве, обязательно заведу разговор о панораме!

К сожалению, серьезного разговора не получилось — правление АХРР было занято подготовкой к открытию очередной выставки.

VIII выставка АХРР, имевшая девиз «Жизнь и быт народов СССР», должна была стать ярким явлением в художественной жизни молодого Советского государства. Ассоциация готовилась к пей очень серьезно. Десятки художников-ахрровцев получили творческие командировки и разъехались по стране, чтобы запечатлеть перемены в жизни советского народа.

В Москву художники возвратились нагруженные огромным количеством живописных работ: жанровых полотен, портретов, пейзажей. Руководство АХРР предвидело такой оборот событий и загодя начало возводить двухэтажный выставочный павильон на территории Центрального парка культуры и отдыха.

Устроители выставки припасли для публики и еще один сюрприз. Предполагалось участие в ней Репина.

После провозглашения Финляндии независимым государством репинский дом-мастерская в Куоккале оказался по другую сторону границы, В течение восьми лет великий художник не бывал в России, и вот теперь с согласия Советского правительства к Репину отправилась полномочная делегация.

Посланцев Советской страны Репин встретил чрезвычайно радушно. Старого художника интересовало все, связанное с новой Россией, о жизни которой он знал крайне мало; советские газеты до него не доходили, а окружение представляло ему события за кордоном в искаженном свете. Услышанное удивило и обрадовало Илью Ефимовича. Он порывался сам поехать в Москву. Но в последний момент заколебался, боясь, что у него не хватит сил для такого утомительного путешествия. Как-никак ему уже было за восемьдесят.

Вернисаж VIII выставки АХРР, состоявшийся 3 мая 1926 года, собрал невиданное количество посетителей — десять тысяч. Возле павильона кипело людское море. День был по-весеннему яркий, солнечный. Настроение у зрителей и у художников было приподнятое. Все терпеливо ожидали прибытия наркома просвещения, по традиции открывавшего все крупные художественные мероприятия. Наконец послышался хриплый автомобильный гудок.

G небольшого балкончика, специально обустроенного для этой цели на втором этаже павильона, Луначарский произнес речь. Он говорил о торжестве реализма, о необходимости откликаться на запросы жизни.

А потом начался осмотр экспозиции. Наибольшее внимание привлекли работы Кустодиева. Он дал на выставку четырнадцать больших жанровых картин и десять портретов. Главное место занимала огромная «Русская Венера» — обнаженная с золотистыми волосами красавица, моющаяся в бане. Картина поражала свежестью красок, мажорностью звучания. Глядя на нее, не верилось, что она написана глубоко больным художником, вот уже десять лет прикованным к постели.

Греков, захваченный хлопотами по спасению панорамы «Оборона Севастополя», к выставке написал лишь две картины: «Боевой конь тов. Ворошилова Маузер» и Взятие Новочеркасска в 1920 году». Тема второй вещи была сугубо батальной. Картина изображала отряд красных конников, врывающийся в столицу Всевеликого войска Донского.

Наряду с грековскими картинами на ахрровской выставке было немало батальных полотен. Греков сразу же выделил несколько «баталий», понравившихся ему оригинальной трактовкой темы. А вот работы маститого Самокиша решительно забраковал.

— Ничего не скажешь, в них сеть большое мастерство, высокий уровень знаний, добросовестность, — отведя Авилова в сторону, убежденно говорил он. — Однако Самокиш рисует бой и атаку так же, как рисовал японскую и империалистическую войны. Но ведь художник не должен, бесстрастно изображать. Он обязан дать свое понимание события, подчеркнуть смысл происходящего, сделать вывод. Если хочешь, сгустить краски, Быть тенденциозным!

— А Гро, Верпе, Жерико — разве они тенденциозны?

— Во всяком случае, они не были сторонними наблюдателями, откровенно признавались во французском национализме… Наши помыслы масштабнее и возвышеннее. На наших полотнах сражающийся парод, воодушевленный великими идеями!.. Под стать этим идеям должны быть и сами полотна — грандиозные, величественные.

Потом Греков рассказал Авилову о своих планах:

— Задумал я одну большую вещь — «Бой за Ростов под Большими Салами». На горизонте, где город, нависла темная, тяжелая туча. Сквозь прорывы видна потухающая вечерняя заря, которая освещает легким, скользящим розовым светом снег, ожесточенную битву. Среди снеговой степи, будто два метельных крыла, схлестнулись летучие массы конницы.

— Да это же тема для целой панорамы! — восторженно ахнул Авилов.

Греков дипломатично промолчал. Он-то знал, что задумываться о панорамах еще преждевременно — дело это большое, сложное и к тому же дорогостоящее.

VIII выставка АХРР закрылась лишь в середине августа 1926 года. Наиболее интересные картины государство приобрело для общественных галерей. Были куплены и обе грековские работы. Впервые за последнее время у художника завелись кое-какие деньги. На радостях он подарил пианино жене, очень страдавшей из-за отсутствия инструмента. Оправдывая свою расточительность, смущенно говорил:

— Музыка нужна, Тоня, не только тебе, но и мне. Она помогает творить.

На самом же деле ему очень хотелось доставить приятное жене, другу.

Теперь в скромном домике на Песчаной дотемна звучала музыка. Изящные прелюдии Шопена сменяли нежные напевы из григовского «Пер Гюнта», а потом тишину взрывали бурные половецкие пляски из «Князя Игоря» Бородина.

Должно быть, музыка в самом деле помогает творить, потому что картина «Бой за Ростов под Большими Салами», над которой Греков работал в те дни, рождалась чрезвычайно быстро.