Золотая Ладья

Глава 15. Милость божия

С самого начала Сбыслав, князь кривичей, не собирался отпускать урман без своего присмотра. По его замыслу, они не должны были переступить границ его владений по возвращении назад. Князь размышлял просто. Если тела урман найдут на земле Званимира, на князя кривичей не падет подозрений. Потравили их или все полегли в лихом набеге — с кого спрос? Пусть потом люди говорят, что угодно. Но если выйдет, что урмане благополучно вернулись, да вдруг ни с того ни с сего померли в его владениях — тут дело будет худо. Наверняка у каждого сыщется какой-нибудь местник, который пожелает стребовать с князя кривичей, позвавшего дружину Олава, свою плату…

Нет, это Сбыслава решительно не устраивало. Потому, взяв с собой три сотни гридней Хорола, он выступил урманам в след, отставая от них всего лишь на день пути.

Однако после битвы в слободе, когда люди Званимира принялись прочесывать окрестья, Сбыславу пришлось отступить вглубь лесов на правом речном берегу, дабы ненароком не попасться радимичам на глаза. Тут-то он след урман и упустил. Как, впрочем, и сам Званимир. Дальше было еще хуже. Радимичский князь тоже, как в воду канул, так что даже доглядник, одетый селянином, не сумел ничего разузнать о нем. Теперь нужно было где-то искать и Званимира, и урман.

— Не горюй, княже, — увещевал Хорол, наперстник Сбыслава, с которым прошло его детство. Этот сын простого слуги князя Боривита некогда сумел подняться от отрока в княжеской дружине до воеводы. — Урмане не привыкли уходить без добычи. Либо они Званимира порешат — а тогда мимо нас всяко не прошмыгнут, — либо тот их изведет, и тогда тебе вовсе тревожиться не о чем.

— Меня волнуют не Званимир аль урмане, — покачал головой Сбыслав. — Мне урмане должны кое-что принести. А коли не принесут — не знаю, как тогда буду добывать это у Званимира. Дело для меня темное.

Поляна в окружении многоствольных елей и осин, была заполнена искрящей массой бронных воев в яловчатых шеломах. Говорили приглушенно, не разжигали кострищ, только легкий гомон звуков витал под сводами деревьев.

Неожиданно перед шатром Сбыслава вырос странный человек, облаченный в серое вретище с балахоном. Его сопровождал Взрад, переодетый смердом гридень, отправленный на поиски Званимира.

— Мир тебе, княже, — проговорил незнакомец, устремляя на Сбыслава цепкий взгляд глубоких глаз. Смиренно сложив руки перед грудью, он поклонился князю кривичей.

— Ты кто такой? — спросил Сбыслав с подозрением.

— Меня зовут Августином, — назвался монах. — Я иду от князя Званимира.

Сбыслав сразу оживился.

— Тебе ведомо, где он сейчас?

— Да, князь. Я пользовался его гостеприимством на протяжении нескольких последних дней и следую из его лесного терема.

— Какие же дела привели тебя, иноземца, к князю радимичей?

— Вопросы веры и будущего словенских земель. Увы, князь Званимир слишком погряз в своих заблуждениях, не желая заботиться о благе собственного народа. Быть может ты, владелец граничащих с ним владений, проявишь большую дальновидность?

— О чем ты ведешь речь? — Сбыслав искренне удивился.

— Наихристианнейший король Карл, правитель всего Запада, защитник истинной веры и непримиримый враг язычников, задумал великий поход против последнего оплота язычества в Европе, откуда эта зараза расползается по окрестным землям. Аварнский коанат, средоточие мерзости и бесчестия, разросся под самым боком христианского мира, и мой повелитель хочет положить этому конец. А потому всех, кто готов ему в том помочь, он призывает встать под его знамена, дабы с разных сторон ударить на этого опасного врага!

— Далековато мне до варнов, — присвистнул Сбыслав. — Их владения от меня отделены землей радимичей.

— Оттого Званимир был первым, к кому я обратился со своей благородной миссией. Я искренне надеялся, что он примет свет истинной веры и выступит на стороне моего короля. Но этого не случилось, а, значит — ты можешь оказаться более прозорливым и использовать эту возможность, дабы утвердиться над обоими вашими народами. Что мешает тебе взять под свою руку и землю радимичей, тем самым, приблизившись к нашим общим врагам?

Сбыслав усмехнулся, чтобы скрыть внезапно охватившую его дрожь. Перед его мысленным взором уже замаячили волнующие дали.

— Радимичи не захотят видеть меня над собой, — сказал он.

Августин покачал головой.

— У Званимира есть дочь, ты же, насколько я знаю, не имеешь жены, — продолжал он, показывая своей осведомленностью, что хорошо подготовился к встрече со Сбыславом. — После смерти Званимира — а все мы смертны! — ты мог бы иметь законное право на часть приданного его дочери, Любавы, если пожелаешь сделать ее своей супругой.

Сбыслав помрачнел.

— Ты не знаешь наших порядков, иноземец. У нас так не принято. Княжеское достоинство не передается, как корова или дом, в счет приданного! У нас князя одобряют на вече. Нужно угодить и дружинникам, и торговому люду, и посадским, и самое тяжкое — волхвам… Хотя, конечно, чаще выбирают из родичей прежнего князя, но я не думаю, что муж его дочери может на что-то рассчитывать…

— Однако ты надеешься на богатую добычу от своих варягов! — возразил Августин, чем снова заставил князя кривичей поежиться. — Почему бы часть ее не пустить на то, чтобы заручиться поддержкой самых знатных родов?

— Тебе-то что с этого, проповедник? — не выдержал, наконец, Сбыслав. — Я могу все это провернуть и без тебя!

— Это верно. Но от меня зависит, как сложатся твои отношения с соседями после победы Карла — а в его победе я не сомневаюсь, вопрос лишь в цене этой победы! Будешь ли ты жить в мире, или в вечной войне с теми, кого он поставит владетелями земель аварнов. Если же умрет Званимир, в его земле либо воцарится смута, либо появится новый князь, который также может быть обязан своей милостью королю Карлу. Мне говорили о тебе как о человеке разумном. Помысли сам: зачем уступать власть другому, когда можно забрать ее себе?

Сбыслав задумчиво почесал бровь.

— Что же я должен сделать, чтобы получить поддержку твоего повелителя?

— Самую малость, — Августин впервые позволил себе улыбнуться, и сосредоточенное его лицо смягчилось. — Необходимо, чтобы ты отрекся от своих дремучих богов и принял сердцем и душою Бога истинного, чье первое пришествие свершилось восемь веков назад и чье второе пришествие все мы чаем.

Сбыслав нахмурился.

— Без этого никак?

Августин твердо покачал головой.

— В твоей обширной державе, простершейся на столько дней пути, будет создана новая епархия, откуда свет истинной веры начнет расходиться по городам и весям. И думается мне, что тяжкую обязанность возглавлять эту епархию наш святой глава церкви возложит на мои плечи…

Теперь, наконец, рассмеялся князь кривичей, и с видимым облегчением.

— Так вот в чем дело! Сейчас я понимаю и твою корысть. При князе-язычнике тебе своего нового сана не видать… Что ж, проповедник, я подумаю о твоих словах!

— Долго думать не в наших интересах. Сейчас, когда князь Званимир отрядил дружину ловить твоих варягов, а сам с немногими людьми укрылся в тайном святилище, есть надежда захватить и его, и его дочь, и даже самую лелеемую тобой добычу — Золотую Ладью.

— Золотую Ладью? — удивился Сбыслав. — Я даже ничего не знаю о ней, как я могу о ней мечтать?

— Однако тебе известно о добыче, которую князь радимичей взял в последнем походе. Это добыча и есть Золотая Ладья. Золота в ней столько, что хватит на покупку всех ваших земель.

— Если кто-то согласится их продать, — буркнул Сбыслав, внезапно осознав, от чего именно его подбивают отказаться. — Как я понимаю, ты много дал бы за то, чтобы эта ладья исчезла на веки?

— Я не люблю идолов и тех, кто им поклоняется, — жестко сказал Августин. — Если ты согласишься отречься от своих заблуждений, я незамедлительно отправлюсь к твоим варягам и укажу им место, где хранится ладья и скрывается князь Званимир.

— Ты знаешь, где их найти?

— Догадываюсь, — отозвался монах. — Однако туда я пойду один.

— Добро, — промолвил Сбыслав. — Утром ты узнаешь мое решение. А пока — ты можешь остаться в моем лагере. Хорол позаботиться, чтобы у тебя ни в чем не было недостатка. И еще, проповедник, прими мой совет. Когда отыщешь северных кметов — не называй их варягами. Они этого не любят.

— Кто же они? — с пренебрежительной усмешкой осведомился монах.

— Урмане, доблестные вои, похваляющиеся тем, что бьют варягов в их собственном Варяжском Море.

— По мне все язычники одинаковы, — отмахнулся Августин. — Но как тебе будет угодно. Итак, подумай до завтра. У нас есть лишь несколько дней, чтобы все решить, ибо мой повелитель выступит в поход этой осенью. Все должно быть свершено до его начала, иначе тебе достанутся лишь обглоданные кости и пылающие головешки!

После долгой ночи раздумий князь кривичей призвал к себе проповедника и сообщил ему, что примет крещение из его рук, как только станет хозяином Золотой Ладьи. Удовлетворенный его ответом Августин отправился на поиски стоянки урман.

Олав Медвежья Лапа восседал на высоком резном стуле, закутавшись в ворох лисьих шуб, и царапал землю перед собой острием меча. Ярл был мрачен, как туча. Вокруг, на щитах, пнях и корягах разместились его боевые товарищи, напоминающие сейчас нахохлившихся сычей. Все они хмурили брови, укрывая плечи плащами или шкурами. Костров не разводили, чтобы не привлекать внимания вражеских доглядчиков.

Пристанищем Братьев послужил большой лесистый остров, расположенный чуть ниже по течению реки. Густой ольховник, смешанный с широкими ясенями, покрывал пространство этого естественного природного укрытия, куда хирдманны перетащили свои драконы, чтобы перевести дух и залатать полученные раны. Судами, с которых сняли мачты, огородили становище с трех сторон, четвертую укрепив лодками и сундуками из трюмов. От любопытных взглядов с других берегов реки стан охраняли высокие сосны и густой кустарник.

Волки Одина оказались в непростом положении, и Медвежья Лапа размышлял, как поступить дальше. Званимир выскользнул из рук, след золота так и не был найден. Хумли Скала, Торольв Огненный Бык, Агнар Земляная Борода и другие Братья не скрывали своей досады. Поход в землю радимичей совсем не оправдал их ожиданий. Не было ни настоящих схваток, о которых потом можно было рассказывать за пиршественным столом, ни достойной добычи. Зато осталась неприятная память о каленых гардских стрелах, после которых хирдманны чувствовали себя так, будто растревожили большой осиный рой.

Железо фигурных срезней оказалось коварным — глубоко застревало в теле, рвало мясо, не желая выходить. Приходилось делать глубокие надрезы, после которых щиколотки и бедра сильно распухали. Также тяжело было унять вызванное этими стрелами кровотечение. Пока Даг Угрюмый врачевал пострадавших, делая присыпки размельченым тысячелистником и перевязки, Бови Скальд помогал ему, напевая высоким голосом гальдры[121] о пролитой крови — Ручье Волков, что напоила землю, и воронах — Конях Ведьм, которые наконец насытились. Пение гальдров издревле считалось важным заживляющим средством среди людей фьордов. Выводя свои рулады, Бови отбивал такт рукоятью меча по щиту.

Олав Медвежья Лапа уже оценил преимущество коварного и вездесущего оружия противника. Перелет стрелы радимичей превосходил финскую в полтора раза. На развалинах Пустоши ярл собственными глазами видел луки убитых воинов Званимира и удивился сложности их устройства: помимо нескольких березовых и можжевеловых планок, склееных между собой, они имели подзоры — роговые полосы, костяные накладки и жильную или сыромятную тетиву. А длинные стрелы в палец толщиной отличались большой прочностью — стержень наконечников глубоко вставлялся в их торец.

Все это не вызывало бодрости духа у ярла, который всегда отличался умением заранее просчитать возможности неприятеля и свои шансы на успех. Это качество позволяло Олаву Медвежья Лапа вот уже полтора десятка лет уверенно возглавлять хирды береговых Братств. Срок немалый для человека, привыкшего отвечать за жизни своих товарищей в неспокойном и полном опасностей мире Волков Одина, пропитанном болью, потом и кровью.

И сейчас Олав откровенно сомневался в успехе затеянного предприятия, задумчиво прорисовывая на мягкой и сочной почве линии руны Ахтван. Небесная Звезда Восьми Ветров даровала связь с конем Повелителя Битв — восьминогим Слейпниром, и Мировым Древом девяти миров. Как и большинство свеонских конунгов и ярлов, Медвежья Лапа носил на шее оберег с ее изображением, сделанный из китовой кости.

— Что думаешь делать, ярл? — Хумли присел на корточки напротив Олава.

— Пока не знаю, — честно признался Медвежья Лапа. — Не хочу больше губить людей понапрасну.

— Если мы повернем назад, не умертвив Званимира и не взяв то, за чем нас послал Сбыслав, — понизил голос Скала, — кривский князь может расплатиться с нами не золотом, а острым железом.

Олав усмехнулся. Он и сам прекрасно понимал, что хирдманны накрепко застряли между двух бед. Впереди — неуловимый князь радимичей с сильной дружиной. Позади — князь кривичей со всей своей боевой силой, который не простит нарушения договора, не говоря уже о том, что такое возвращение покроет имя ярла несмываемым позором. Однако со дня выступления в поход из Святилища Меча хирд лишился уже девятерых Братьев, еще одинадцать получили тяжелые ранения, не считая десятков царапин и порезов, которые никто не считал за раны. Пополнить же ряды Волков Одина было некем.

— Я не хотел бы, Хумли, повторить судьбу конунга Дага, сына Дюггви, любившего спорить с Норнами, — сказал ярл. — Он пал презренной смертью, увязнув в лесах Гаутланда и получив вилы в брюхо от руки простого смерда. Или закончить свои дни, как Ерунд, сын Ингви, хирд которого растоптали несметные полчища врагов, а самого его вздернули на осиновом суку.

Хумли Скала лишь пожал плечами в ответ. Для этого человека вся жизнь была бесконечной игрой с судьбой. Выходец из Седерманланда, он был осужден законами тинга на смерть за убийство своего хевдинга Бродди, но сумел благополучно покинуть фьорды и найти убежище в Альдейгьюборге, где царили совсем иные порядки и обычаи. Свеонские ярлы, осевшие на варяжской земле, не гнушались брать в свои дружины людей, находящихся не в ладах с законом своей родины. Власть тинга ландов Большой Свитьод на них не распространялась.

— По мне лучше идти вперед до конца, чем отступить, — произнес Хумли. — К тому же, я не привык оставлять жизнь тому, кто сумел выставить меня на посмешище. А князю радимичей это удалось. Справедливо ли, что он до сих пор топчет землю?

— Быть может, ты прав, — Олав Медвежья Лапа прищурился. — Нужно завершить начатое. Но сначала я хочу, чтобы Всеотец послал мне свой знак. Тогда я пойму, как действовать…

Минувшим вечером ярл самолично провел обряд в центре становища, велев сложить херг[122] из камней. Облачившись в белоснежную рубаху, он принес в жертву Одину сначала петуха и козу, доставшихся хирдманнам после взятия слободы, а потом земгальского тралла Стурлу. Возведя очи к небесам, Олав перерезав ему горло ритуальным кинжалом, возгласив обращение к Отцу Богов: «Да поможет нам Владыка Валаскьяльва[123], Большой Дракон и силы Севера!»

Заклание человека в походах было большой редкостью. К этому средству прибегали, когда хирд оказывался в тяжелом положении, нуждаясь в поддержке богов. Но Олав не видел сейчас иного выхода. После жертвоприношения он вымазал лоб и щеки еще горячей кровью Стурлы, а затем написал на земле знак Эгисхьяльмур, Шлем Ужаса — главную защитную руну, связанную с великим драконом. Ночью пошел дождь, насытив воздух прохладой. Бови Скальд сказал, что Один принял блот, изменив онд деревьев и камней — дыхание пространства хирдманнов.

И вот теперь Медвежья Лапа с волнением ждал знака от Всеотца.

К ярлу неслышно подошел Тороп. При виде его Хумли Скала заворчал и подался прочь. Многие Волки Одина уже давно точили на него зуб, предлагая выпустить кишки боярину Сбыслава, которого винили в неудаче при захвате слободы. Тороп и сам теперь не любил лишний раз мозолить глаза Братьям, однако сейчас он был настроен на серьезный разговор с Олавом.

— Ежели не достанем Званимира — быть войне меж нашими племенами, — сказал он ярлу.

— Как же его достать? — смиряя недовольство, осведомился Медвежья Лапа. — В настоящем бою пытать свою удачу он не хочет.

— Стало быть, надо заманить его в ловушку, — настаивал Тороп.

— У тебя все выходит просто только на словах, — ярл начал раздраженно шмыгать носом. — Идти облавой на такую дичь хлопотно. Если Званимир пригонит сюда все свое войско — нам с ним бодаться будет не с руки.

— Не пригонит, — заверил Тороп. — Смута в его владениях, вои нужны для другого. А Сбыслав нынче смутьянов поддержит. Так что руки у тебя развязаны.

— Что из того?

— Надо найти проводника из местных, — подал голос Гудред Ледяной Тролль. — Чтобы показал, где у Званимира лежка. Без провожатых соваться в леса — верная погибель.

— Пытались уже, — махнул рукой ярл.

Хирдманны не смогли обнаружить в округе ни селян, ни рыболовов, ни охотников. Складывалось ощущение, что все они ушли в чащобы, чтобы быть дальше от реки, которой владели теперь страшные для них оружные люди с севера.

— Ты ведь бывал здесь? — Медвежья Лапа наклонился к Торопу. — Должен знать, где ближайшие поселки.

— Я знаю лишь те, что стоят на реке, — ответил боярин. — Ближний — в дне пути отсюда. Но я не удивлюсь, если он тоже опустел.

— Тогда дело плохо, — улыбка ярла вышла кислой. — Клянусь шерстью волка Скеля[124], даже Тор не попадал в столь трудное положение, скитаясь по Утгарду[125]… Однако ты все-таки говоришь на местном наречии, тебе легче затеряться. Ступай на берег и найди хоть кого-нибудь, кто мог бы рассказать нам о князе!

— Ты хочешь, чтобы я шел один? — испуганно осведомился Тороп.

Олав посмотрел на боярина. Отпустить всех его людей — значило, вовсе остаться без проводников и без связи со Сбыславом. Но с другой стороны, пользы от них не было никакой, пока они сидели на острове. Еще ярл всерьез опасался ссоры с Братьями, которые только и искали повода задрать кривичей, отсидевшихся за их спинами в недавнем бою. Вернуться же назад по реке Волки Одина могли и сами.

— Отправляйся со своими ратниками. Потом пришлешь кого-нибудь из них, если выйдете на след.

К полудню, чтобы взбодрить хирдманнов и помянуть павших товарищей, Олав Медвежья Лапа устроил воинские состязания и танцы Тюра с мечами, когда Волки Одина составляли разные фигуры, вставая на колени с поднятыми клинками, а удальцы перепрыгивали через них. Славя бойца богов, в подчинении которого находились все девы битв, Братья вступали в потешные схватки, метали друг в друга копья и секиры, легко перехватывая их руками, боролись с завязанными глазами. Воинские обряды Тюра, самого искуссного из небесных ратоборцев, не только всколыхнули дух хирдманнов, но и вернули пошатнувшееся осознание собственной непобедимости.

Так напевал Бови Скальд. Олав, поглядывая на развеселившихся Братьев, продолжал сосредоточенно размышлять. Внезапно размышления эти были прерваны двумя дозорными, Энундом Раздвоенной Секирой и Рагнаром Кабаньей Шкурой, которые приволокли к костру Олава Медвежьей Лапы тощего человека в длинном темном одеянии, подпоясанном веревкой.

— Он следил за станом с западного берега! — доложил Рагнар. — Пришлось сплавиться за ним на ту сторону.

Олав присмотрелся к незванному гостю. Он явно уже где-то встречал этого человека.

— Да это же жрец, что гостил в слободе у князя радимичей! — воскликнул Хумли Скала.

— Верно, — признал ярл. — Повесьте-ка его для начала вниз головой. Пускай повисит, пока кровь не пойдет из ушей. Потом я решу, как продлить его земные мучения.

— Я не соглядатай, — не теряя самообладания, сказал Августин и сбросил с плеча руку Рагнара. — Я — посланник князя Сбыслава. В твоих интересах выслушать меня и не причинять мне вреда.

— Пусть Эгир утащит меня в морскую пучину, если я своими глазами не видел тебя среди людей Званимира, — к проповеднику приблизился Торольв Огненный Бык, недобро улыбаясь.

— Это правда, — согласился Августин. — Я был гостем у князя радимичей. Он приютил меня под своим кровом, как путника. Но служу я Сбыславу.

Хирдманны, уперев руки в бока, продолжали недоверчиво разглядывать монаха.

— Уж слишком странного посланника нашел себе Сбыслав, — высказал Олав Медвежья Лапа.

— Князь кривичей уверен, что мои услуги вам понадобятся. Он хочет, чтобы я помог вам в вашем деле.

Ярл скривил губы.

— Сбыслав, похоже, позабыл, что мы не привечаем последователей Мертвого Бога[126].

— Мертвого бога?! — на миг лицо Августина озарила гневная вспышка, но он тут же взял себя в руки. — Друг мой, насколько я вижу, ты плохо знаком с нашей верой. Или судишь о ней по словам людей, далеких от нее и ей враждебных.

— Ты прав, с вашим братом дела мне иметь пока не приходилось, — отозвался ярл. — Зато я помню, как Мерд Одноглазый Ястреб, поймав в Борнхольме такого же болтуна с остриженной башкой, привязал его к килю своего дракона оленьими жилами и протащил до самого Смоланда. То-то была потеха.

Волки Одина разразились дружным хохотом.

— Невежество порой приводит человека к самой бессмысленной жестокости, — проговорил Августин, немного помрачнев. — Именно поэтому Господь посылает своих пастырей, чтобы просвещать людей, не имеющих света в своей душе. Если мне будет позволено, я поведаю вам о нашей вере, и тогда каждый из вас сам сможет решить, достойна она уважения или нет.

— Ну, что ж, если рассказ будет занимательным, — Олав обвел рукой хирдманнов, приглашая их в круг, — мы тебя выслушаем. Но не взыщи, если моим парням он не понравится и кто-нибудь из них запустит в тебя пивным кубком. Или чем потяжелее.

— На все воля Божья, — ответил монах.

Братья начали собираться возле проповедника. Первым приблизился Бови Скальд, движимый ревнительным завистью к чужому сказителю.

Августин, между тем, чуть отвернулся в сторону и перекрестился.

— Господи, прости мне это небольшое святотатство ради благого дела! — прошептал он, после чего откашлялся и возвысил голос.

— Наш всемогущий и милосердный Господь Иисус Христос был рожден в семье, которой издревле была предуготована королевская власть над людьми и народами. И по отцу, и по матери он происходил из самых знатных родов, однако судьбе было угодно провести его через тяжкие испытания. Когда он родился, Ирод, правивший в то время его страной, узнал, что Господу нашему предназначено стать королем вместо него, и повелел перебить всех младенцев. Однако родители Господа нашего сумели бежать и спасти своего ребенка. Он вернулся через тридцать лет и тогда все враги затрепетали перед ним! С ним было всего лишь двенадцать верных дружинников, но это небольшое воинство повергало в страх всех и вся. Люди падали ниц перед Господом нашим, и даже те, кого вы зовете богами, трепетали при одном виде его дружины. Тогда враги, не сумев одолеть его силой, стали строить козни, пытаясь заманить в западню. Однако удача Господа нашего была столь велика, что из всех ловушек он выходил невредимым, а из всех боев — победителем.

Слушатели заметно оживились. Кто-то принялся обсуждать, что за ловушки строили враги Мертвому Богу, а Бови провел по струнам, прочищая горло.

— Наконец, правители тех далеких земель пожаловались ромеям и попросили у них помощи. Надеюсь, про ромеев все вы слышали? Ромеи прислали огромное войско, но даже оно не отважилось напасть на Господа нашего, а дождалось, пока Он и воины его уснут. Увы, в дружине нашелся предатель, именем Иуда. Он провел ромейские легионы к месту отдыха своих собратьев, позволив внезапно захватить в плен Иисуса и всех его спутников. Только один из дружинников, Святой Петр, проснувшись, сумел отбросить нападавших, державших его, ранил одного из них и скрылся в темноте! Много позже именно он основал Церковь, к которой я имею счастье ныне принадлежать.

— Но что было дальше с Иисусом? — нетерпеливо спросил Олав.

— На него сразу надели тяжелые цепи, ибо боялись хоть на миг дать ему свободу, — продолжал рассказывать Августин, сам поражаясь собственному вдохновению. — Страшась, что стороники могут освободить его, казнили Господа нашего вдали от города, на горе — но так, чтобы все видели, что он умер. Боясь его даже мертвого, они положили его тело в пещеру и закрыли вход в нее тяжелым камнем. Однако на третий день он воскрес из мертвых! Откинул этот камень и явился во всем блеске своего величия. Враги его были повержены, передравшись между собой, а его самого, за все его славные деяния, живым взяли на небо.

Августин устало вытер пот со лба. Хирдманны были поражены.

— Да, это достойно саги, — признал Бови. — Я, пожалуй, мог бы сложить на этот мотив новую драпу.

— И мы с удовольствием ее послушаем, когда она будет готова, — уже совсем дружелюбно рассмеялся Медвежья Лапа. — Только объясни мне, монах, к чему нам еще один бог? Разве у нас нет нашего Одина?

— Но разве ваш Один может дать вам такую силу, каковой наделяет наш Бог? Судите сами — я пришел к вам один, без охраны, без оружия и без доспехов. Как вы думаете, почему?

— Неужели ты тоже воскреснешь, если тебя казнить? — усмехнулся ярл.

— Я готов показать истинные умения последователей нашего Бога любому из твоих воинов, — поклонился Августин, перехватывая посох. — Вот ты! — он указал на Агнара Земляную Бороду, выхватив взглядом знакомое лицо из окружающей массы Волков Одина. — Бери свою секиру, и ты узнаешь, что может простой монах!

Агнар неуверенно посмотрел на Олава Медвежью Лапу.

— Это малый не понимает, что говорит, — хирдманн покачал головой. — Я просто прихлопну его, как муху.

— Что ж, значит, одним проповедником Мертвого Бога будет меньше, — отозвался Олав лениво. — Дайте ему секиру и пусть докажет правоту своих слов делом!

Однако Августин жестом остановил ярла.

— Это лишнее, — заявил он. — Я берусь побить твоего воина одним своим дорожным посохом.

— Твое право, — разрешил Олав Медвежья Лапа. — Попытай свою удачу.

Братья освободили пространство, достаточное для поединка. В центр круга встали Августин и Агнар. Проповедник снял с головы капюшон и пробормотал одними губами молитву. Сам вид его преобразился: плечи расправились, глаза загорелись ярким огнем, а серое одеяние словно задвигалось от проснувшейся под ним телесной крепи. По знаку ярла он сблизился с Земляной Бородой, который остался на месте, лишь пошире расставив ноги. На лице хирдманна играла беспечная улыбка.

Некоторое время монах кружил вокруг своего грозного противника, не пытаясь наносить удары. Наконец, он сделал шаг вперед — и тут же рядом просвистело сверкающее лезвие «Хродвальда». Августин едва успел уклониться.

Однако он не растерялся и в следующий миг был уже с другой стороны от Агнара. Снова блеснула секира Земляной Бороды. Монах отпрянул. Это повторилось несколько раз, пока хирдманн внезапно не замедлился, словно натолкнувшись на какое-то невидимое препятствие. Конец посоха Августина ударил его в незащищенный лоб — зрителям даже показалось, будто из него выпорхнула яркая молния. На миг ослепнув, Агнар махнул «Хродвальдом», не понимая, что происходит, но проповедник был уже за его спиной.

Теперь он нанес удар посохом по загривку силача. Земляную Бороду словно окутало облако тьмы. Он сделал шаг, другой, вслепую размахивая секирой. Хирдманн слегка растерялся, будто боролся не с человеком, а с незримой тягой земли, утяжелявшей его длани, и с взбунтовавшимся против него воздухом, который облекал глаза пеленой. Привыкнув за свой немалый жизненный век к схваткам с всевозможными противниками, Агнар впервые столкнулся с чем-то совсем иным — тем, что выходило за пределы обычного ратного умения и воинской подготовки.

Но Земляная Борода был упрям. Осознав, что иноземный монах использует против него какую-то неведомую силу, мешающую нанести точный и верный удар, хирдманн решил полагаться не на глаза и уши, а на природное чутье, которое его никогда не подводило. Заревев, как дикий вепрь, он подался вперед. «Хродвальд» взлетел словно смерч — молниеностно и неотвратимо. Должно быть, ничто в этот раз не спасло бы Августина, столь долго искушавшего судьбу, от участи быть рассеченным пополам, если бы не какой-то лесной корень, что внезапно возник под ступней хирдманна, заставив его оступиться и упасть.

Агнар поднялся быстро. Глаза его стали совсем безумными, рот хищно раскрылся. Он уже хотел вновь устремиться на своего противника и руками разорвать его на части под улюлюканье зрителей, однако Олав Медвежья Лапа поднял ладонь.

— Довольно, — сказал он Агнару. — Остынь. Похоже, этот человек нам еще пригодится.

Августин приблизился к ярлу. Волки Одина негромко гудели, выражая одобрение ловкости иноземного монаха.

— Твои способности поистине необыкновенны, — задумчиво проговорил Олав, покачивая головой. — Ты умеешь заставлять противника делать то, что тебе нужно. Давно такого не видел. Можешь остаться гостем в моем хирде, или, если пожелаешь — примкнуть к Братьям. Я не бессмертен, как твой бог, но пока удача от меня не отворачивалась.

— Однако мне известно, что последнее ваше предприятие окончилось неудачей, — заметил на это Августин, отдышавшись. — Именно потому я и прибыл сюда от Сбыслава. Без моей помощи вам не обойтись.

Ярл не стал спорить.

— Ты доказал, что проворен, как Алсвидер[127], и многосведущ, как Альвис[128]. Быть может, по воле Норн ты и впрямь принесешь хирду пользу.

Среди Волков Одина никто не возразил решению Олава. Успех схватки с Агнаром Земляной Бородой, расколовшим своим «Хродвальдом» не одну сотню самых прочных голов, изменил отношение к чужаку. Теперь к словам монаха прислушивались, а самого его воспринимали всерьез. Августин сразу решил использовать возникшее к нему доверие в полной мере.

Во время трапезы у костра он уже восседал по правую руку от ярла, разглядывая волчьи морды, служившие коньками деревянных рам, на которые было натянуто палаточное полотно и которые, согласно убеждению свеонов, оберегали от врагов сон воинов. Все они были раскрашены в цвет парусов драконов, как и стул Олава. На нескольких переносных стольцах и расстеленных по земле шкурах Братья разложили деревянные миски, заполнив их сыром, сухарями, сушеной рыбой и соленым маслом. Распотрошили и тушу недавно подстреленного финами оленя, чтобы порадовать желудки горячей пищей.

— Известно ли вам, какую добычу вы ищете в земле радимичей? — полюбопытсвовал Августин, сидя с кубком в одной руке и закопченой оленьей ногой в другой.

— Говорят, их князь взял много золота, — заметил Олав. — А золотом всегда надо делиться.

Его замечание вызвало бурную радость среди хирдманнов.

— Это не просто золото. Это творение древних мастеров, Золотая Ладья, источник власти князя и залог порядка в его землях. Так что вам доведется не просто заполучить добычу, но уничтожить основу самого могущества Званимира!

— Я бы не отказался уничтожить и самого Званимира, после того, что мне пришлось вытерпеть в подвале по его вине! — проворчал Хумли Скала. — Иногда мне кажется, что мы боремся с древними Владыками Хаоса, побежденными Всеотцом…

— Многие мудрецы полагают, будто порядок и хаос находятся во взаимной вражде, — принялся разглагольствовать Августин о преданиях своих новых знакомых. — Однако это не так. Хаос — не более чем строительный материал, упорядочиваемый духом, разумом. И вражда между ними невозможна. Зато возможна вражда между двумя равными по силе разумами, вздумавшими упорядочить все сущее, согласно своему усмотрению. При таком подходе один разум просто не желает находить места в своей картине мира другому, отличному от него разуму. Так возникает непримиримая борьба, борьба не на жизнь, а на смерть. Два человека будут бороться за поле для посевов, за любимую женщину, за дом, за друзей. Два племени — а каждое племя есть порождение родового разума старейшин, жрецов и богов — будут вести борьбу за лес, за луга, за землю. Два народа будут сражаться за право быть первыми, за право указывать другим пути развития и устанавливать нормы существования.

— Кто же, по-твоему, создал разные народы? — спросил Хумли.

— Те, кого вы зовете богами. Каждый бог когда-то объединил вокруг себя общину или несколько общин людей, по своему почину слепив из них народность или племя. Каждому такому племени была дарована идея собственной избранности, отличности от других племен. Она закладывалась в сердце, она скреплялась родовыми преданиями о великих предках. Однако мы полагаем этих богов бесами, ибо только бесовскому разумению может явиться мысль стравливать между собой народы только потому, что одним из них в мире нашлось место, а другим — нет.

— Ты слишком много себе позволяешь, проповедник! — грозно прогудел Олав Медвежья Лапа.

Августин бесстрашно встретил его взгляд.

— Вспомни, с чего начинаются ваши сказания?

— С того, что боги восстали против злого великана Имира и, убив его, сотворили из его тела весь окружающий мир!

— А теперь задумайся. Почему же Имир — злой великан? Кому он причинил зло? Он был Первочеловеком, объединявшим в себе все сущее, созданием, единым с миром. Тело его было землей, голова — небесами, ноги — корнями. А твои боги убили Первочеловека и разъяли его на части. С тех пор и мучаются люди, пытаясь обрести былую целостность. Но вы — вы поклоняетесь тем, кто это содеял. Кто же они тогда, ваши боги, после всего свершенного?

Олав тяжело вздохнул.

— Я не собираюсь с тобой спорить, монах. Я знаю, насколько подобные тебе вещуны искуссны в плетении речей. Ты показал себя настоящим воином, мы это уважаем. Оставайся у нас гостем, сколько пожелаешь.

— Мне нужно от вас другое, — отозвался Августин вкрадчиво. — Я готов провести вас туда, где спрятаны сокровища князя Званимира.

Медвежья Лапа вздрогнул.

— Сам он и его дочь тоже находятся неподалеку, — продолжал проповедник.

— Клянусь Драупниром, золотым кольцом Одина, ты принесешь нам удачу, монах, — удовлетворенно произнес ярл. — Говори, куда нужно идти.

Августин задумчиво оглядел хирдманнов.

— Хорошо. Но путь будет неблизким.

— Мы не страшимся тягот пути, — пренебрежительно ответил Олав.

— На восточном берегу, если переправиться на него с северной оконечности вашего острова, к восходу солнца будет узкая ложбина. По ней в дожди сбегает ручей. Руслом этого ручья надо добраться до небольшой березовой рощи за горой Сварога. У раздвоенной березы в этой роще вы увидите тропу, небольшую, но для опытного глаза приметную. Она уводит в лес. Вот по ней и нужно идти до места, охраняемого конскими черепами.

— Я проверю твои слова, — ярл поднялся со своего стула и поманил пальцем Энунда Раздвоенную Секиру, сидевшего слева на конской шкуре.

— У меня будет к тебе серьезное поручение, — тихо сказал ему Медвежья Лапа.

— Я слушаю тебя, ярл, — с готовностью откликнулся молодой хирдманн.

— Ты слышал, что говорил иноземец?

Энунд кивнул.

— Тебе придется сплавиться на тот берег и, следуя его указаниям, попытаться выйти на след Званимира.

Сын Торна Белого даже опешил от неожиданности.

— С собой возьми Инту — он лучший лесовик из финов, Тойво — его стрелы самые цепкие, и двух варягов из отряда Витко. Справишься?

— Я сделаю все, что смогу, — промолвил Энунд, подавляя легкое замешательство.

— Задача эта не из легких, но мы не можем вечность сидеть на этом острове. Тяжелую броню и копья оставьте здесь. До берега доберетесь вплавь с секирами и мечами. Только дождитесь ночи, чтобы не быть замеченными вражескими разведчиками. Пусть Отец Богов поможет вам в этом начинании.

Олав Медвежья Лапа отпустил молодого хирдманна.

Среди варягов Альдейгьюборга, входящих в хирд ярла, Энунд посчитал самыми смышлеными и опытными Воилу и Радана. Оба юные годы провели в лесах Любши и умели читать знаки чащоб и рощ. Узнав, какое дело им предстоит, варяги нахмурились.

— Лошадиный след самый справный, — заметил Радан. — Его труднее всего замести или спутать. Положим, мы возьмем его у слободы и пойдем за всадниками князя. Только на пути легко наскочить на лесные дозоры. Званимир на них не поскупился, если не дурак.

— Слово ярла закон, — сухо проговорил Раздвоенная Секира. — Придется рисковать.