Званимир, сидя в Берестяном Мольбище, вовсе не собирался тратить время попусту. Пока Рогдай с Кандихом пропадали в хранилище, он несколько раз выезжал на встречу с гонцами от Молнезара, разыскивавшего урман, и с местными старейшинами.
Еще по весне у него начались раздоры со старейшинами общин радимичей. Кто-то пустил слух, будто боги отвернулись от князя, и надлежит заменить его иным, к кому они окажутся более благосклонны. Слово старейшин имело влияние на умы людей, и многие рода на южной оконечности земель Званимира, где часто появлялись варнские и озарские дозоры, решили отложиться от князя, уйдя под руку соседей.
Званимир выбился из сил, пытаясь узнать, откуда дует ветер и кто распространяет столь губительный для него слух, какие приметы и знаки были истолкованы баяльниками[134] не в его пользу. Однако все было тщетно. Народ гудел, как пчелиный рой, охальники порочили имя князя, подбивая горячие головы к мятежу. Это стало еще одной причиной, заставившей Званимира предпочесть тихое укрывище на ополье южных земель сидению в своем стольном граде.
Через Кандиха князь рассчитывал договориться с варнами, пусть даже ценой утраты Золотой Ладьи. Умы людские нужно было как-то успокоить, ибо сомнение в милости богов могло привести не просто к гибели князя — к смуте и войне одного рода против другого, к запустению всей земли, которая могла стать легкой добычей иноземцев. Страшиться стоило тех же урман, которым сильная княжья власть была препоной, а сломить сопротивление отдельных общин не представляло труда.
Именно потому Званимир решил использовать всех своих подручников по городцам и весям, чтобы разнести среди народа другой слух: о Золотой Ладье, дарующей князю радимичей связь с отчими богами и их защиту.
В горнице, залитой мягким рассеянным светом, князь вел беседу с Кандихом и недавно вернувшимся Молнезаром.
— Вот ты подумай! — говорил он воеводе. — Какие-то пустоплеты и сквернодеи мутят народ против меня, утверждая, будто утратил я милость Сварожью, а остальные спешат эти бредни подхватить. И вот уже родовичи засуетились, начали искать себе новых покровителей… Что же выходит? Может, и впрямь, милость божеская меня покинула? Ведь нет сейчас покоя на земле моей, а народ меня и слушать не желает. Получается, чей-то дрянной язык имеет высшую власть над сердцами людей, чем княжеское слово.
— Люди доверчивы, — отозвался Кандих. — А плохому верят охотнее, и куда как чаще. Но дружина твоя, что клялась тебе в верности — пока еще ее хранит!
— То-то и оно, что пока! — Званимир поднялся с плетеного стольца. — Кто знает, о чем еще им нашептали родовичи? Мне нужно явить доказательство, что не отвернулись от меня родные боги. Нужно разбить урман, выгнать их, истребить, чтобы и дорогу сюда забыли! Вот тогда поверят, что не разучился я держать в руке меч да боронить землю отчую. И разговоры умолкнут.
Молнезар опустил голову.
— Прости, княже. Думаю, урмане ушли с наших земель к кривичам, а со Сбыславом нам ссориться не с руки.
— Так они от Сбыслава и явились! — князь стиснул кулаки. — Он, конечно, ничего не скажет, но попытать можно — отправь гонца к соседу, пусть порасспрашивает, не ведает ли он чего про урман? Гонца найди посмышленее. Чтоб не проговорился, будто знаем мы, кто урман подослал. Пусть предложит Сбыславу вместе от новой напасти отбиваться. А то ведь лихие люди и нам, и ему грозить будут.
Молнезар поклонился и вышел из горницы.
Князь повернулся к молодому варну, сидевшему на скамье возле окованного жуковинами большого сундука.
— Тебя я тоже попрошу о помощи.
Кандих приложил руку к груди, слегка наклонив голову.
— Все, что скажешь, князь — исполню.
Званимир задумчиво помолчал.
— Варны всегда казались мне народом разумным и сильным. До сих пор Ладья была сокрыта от людей, и тайна спасала ее от дурных помыслов. Но сейчас слухи пошли гулять по земле, и рано или поздно лихие люди доберутся до нее, сколько тайну ни храни. Знаешь ты, знает Рогдай, знает моя дочь. Да, место неприметно, сыскать его трудно — но кто угадает, на что способны вороги наши, чтобы выпытать, как его найти? Ладью надо отсюда увезти, и увезти под надежную защиту. Я бы отдал ее под охрану варнов.
— Увы, это невозможно, — потупился Кандих. — Я видел ее, она слишком велика. Целиком ее не поднять, не перевезти.
— Целиком? А можешь ли ты перевезти ее по частям?
— С этим, думаю, проще. Да только сумеют ли потом наши мастера вновь ее собрать? — Кандих с сомнением покачал головой. — Кто знает, какие тонкие струны способен нарушить резец или молот? Да и потом… Ты ведь слышал, о чем тут толковал латинский монах? Неспроста привели его пути-дорожки в твой край…
— Ты верно, разумеешь, — заметил Званимир. — Иноземный жрец предлагал мне союз против твоих родян от имени своего господина. Только я отказался.
Молодой варн вздохнул и посмотрел в глаза князя доверительно.
— Ты должен знать, что я покинул свою землю в тяжкий час, — признался он. — Недруги обложили нас со всех сторон, как кабанов или волков. Сейчас всем нам грозит гибель, а краю нашему — чужеземный хомут. Мы не ведаем даже, как сохранить свой народ — где уж тут оберегать чужие святыни… Правда, наш Великий Тудун предложил выход — уйти на восточные окраины нашей земли, под защиту крепостей и валов, чтобы попытаться со временем возродить былую славу. Я мог бы привести сюда своих сородичей, и они возвели бы тут храм… Как ты смотришь на то, князь, чтобы жить бок о бок?
— Отчего нет? — ответил Званимир. — Мы всегда рады помочь собратьям по крови в годину невзгод. Места здесь хватит всем — на раздолье речных лугов и почти нетронутых лесов. Только сумеете ли вы прожить в наших лесах? Ведь вам куда привольнее неоглядные поля, на которых гуляет ветер. Не случайно многие кличут вас полянами.
— Мы справимся, — заверил князя Кандих. — Наши селяне умеют выкорчевывать лес, расчищать поля, строить дома из самого разного материала… Я думаю, мы не поссоримся.
Званимир улыбнулся.
— Мы непременно возведем большой храм, — продолжал мечтать молодой варн, — подобный тем, что стоят в Архоне или Ретре. В него будут приходить все, ведающие словенский язык, дабы поклониться великой святыне наших предков — Золотой Ладье!
— Главное, чтобы сама святыня до той поры уцелела, — чело князя вновь стало мрачным. — В последнее время снятся мне тяжкие сны. Словно преследует меня в ночи неведомый мне лиходей, от которого ни скрыться, ни убежать. Я поворачиваюсь — и узнаю его, но ничего не могу с ним поделать… Так что об одном тебя сейчас попрошу: отправляйся за помощью, и возвращайся с нею как можно быстрее!
— А что Рогдай? — спросил Кандих, приподнимаясь с лавки.
— Насколько я заметил, он стал тебе вроде побратима. Бери его с собой, дорога будет легче и спокойнее с хорошим спутником.
— Он к дочке твоей, князь, неровно дышит, — признался Кандих с улыбкой.
Званимир застыл было на миг, задумавшись, потом доброжелательно рассмеялся.
— Ну, что же… Времена нынче темные, на одном славном роде далеко не уедешь. Коли покажет себя достойным человеком, да заслужит любовь моей дочери — так милости просим. Пусть берет Любаву под венец. Только право это должно заслужить настоящими делами, достойными наших предков. Хоть не воевода он, не ратич знатный, а все одно не буду ему чинить преград, ежели отличится и уважение заслужит. Так ему и передай. Но коли не сдюжит — пусть не взыщет и не распаляет себя впредь пустыми мечтами…
Мерянина Кандих отыскал в княжьем птичнике. Явно скучая, тот сидел на широком кубле возле деревянных сходней и кормил гусей. Слова молодого варна Рогдай выслушал, как приговор.
— Ты почто князю все рассказал?! — возмутился он. — Вот, теперь он гонит меня…
— А ты на что рассчитывал? — удивился Кандих. — Так и будешь вздыхать всю жизнь? Он тебе надежду дал, сказал, что не будет против с тобой породниться — ежели, конечно, покажешь себя. Ну, а нет — так ведь княжна не из простых девиц, не по тебе, стало быть, она. Так что все от тебя зависит…
— Как же я себя покажу, коли ты меня забираешь?
— А ты что, в одиночку с урманами ратиться собрался? — Кандих блеснул белоснежными зубами из-под тонких усов. — Тут от нас нынче ничего не зависит. Помощь приведем, урман выгоним — там и подумаешь, как князю послужить да княжне пригодиться. А ты только ходишь за ней хвостом, да вздыхаешь — вряд ли этим ее любовь заслужишь! Так что поехали. Поглядишь на великий Самобатей — стольный град варнов, пока еще не превратили его в груду развалин доблестные франки.
Перед отъездом очень хотел Рогдай проститься с княжной, однако нигде не мог ее сыскать. Не иначе как Рысь увела своих учениц куда-то в лес. Махнув рукой, мерянин взобрался в седло крепкого солового жеребца в мрачном состоянии духа.
Покинув княжий двор, Рогдай и Кандих тронулись в путь на Запад, через липняки и ольховники по лесным тропам. О чем-то вполголоса говорили, поглядывали по сторонам на прыгающих по ветвям пичуг, пока не выехали на огромный луг, простиравшийся до тяжелого косогора, утыканного березами. Кандих натянул поводья. На расстоянии чуть менее сотни шагов двигались люди в кожаных куртках и шлемах. Их было пятеро и шагали они свободно, не таясь.
— Не иначе как урмане, — пробормотал варн с тревогой. — Взгляни, Рогдай!
Мерянин присмотрелся. Круглые щиты, разделенные белыми и красными полями, закинутые за плечи ратников, и длинные двуручные топоры на поясных ремнях выдавали воинов из дружины Олава Медвежья Лапа. Отличавшийся с детства зорким оком, Рогдай даже со спины сумел признать в одном из них Энунда Раздвоенную Секиру.
— Дозор урманский, — вздрогнул мерянин. — Если сейчас за ними пойдем — сможем выйти на остальных!
— Рисковое это дело, — Кандих с сомнением покачал головой. — Как бы они нас не заметили. Или коней не почуяли. Я одного в толк не возьму: как они мимо всех дозоров Молнезара проскочили?
— Видать, чародейство им помогает, — уверенно заявил Рогдай. — Рысь бы их сюда не пропустила.
Кандих мучительно размышлял. Отправиться следом за отрядом значило сделать крюк, а нужно было спешить. К тому же это было очень опасно. Но, не проследив за урманами, молодой варн подверг бы Званимира огромной опасности. Тогда и сам путь его мог бы оказаться бессмысленным…
— Едем за ними, — решил, наконец, Кандих, преодолев сомнения и колебания.
Он отбросил мысль разделиться, отрядив за урманами одного Рогдая — по одиночке в дозор не ходят.
Отряд шел быстро, почти торопливо, словно подготяемый какой-то угрозой. Не глядя по сторонам и не оборачиваясь, воины направлялись прямиком к берегу реки, который уже проступил через прорехи купины вдалеке.
— Кажется, мы скоро найдем тех, кого ищет князь Званимир, — Кандих спрыгнул с коня и повел его в поводу к зарослям лещины. Рогдай последовал его примеру. Под прикрытием деревьев и кустоши можно было двигаться к реке, оставаясь незамеченными для урман. Обходя муравейники, пни и толстые корневища, выпирающие из земли, они прошли шагов двадцать, пока человеческий голос не заставил их растерянно замереть на месте.
— Пособите мне, братцы!
Голос исходил откуда-то со стороны овражца, укрытого дерезой — основательный, неторопливый.
Кандих и Рогдай переглянулись. Подступив ближе, заметили за раскидистыми кустами седовласого старца в холщевой лопоти[135], сидевшего на поваленном стволе, крепко опираясь на изогнутый посох.
— Что с тобой, дедушка? — уважительно спросил его молодой варн.
— Пошел поглядеть, где бортевые пчелы медок прячут, да что-то спину свело, — объяснил старец.
— Ты из слободских, что ли? — осведомился Рогдай, разглядывая незнакомца.
— Из слободских, — молвил старец. — Огнище у нас рядом. За этим раменьем[136].
Он вдруг громко закряхтел, хватаясь рукой за поясницу.
— А ну, молодые, помогите на ноги встать. Самому не разогнуться.
— Обожди, дедушка, сейчас поможем, — пообещал Кандих.
Парни привязали к прочному сучковатому древу своих коней и сделали пару шагов к стонущему слобожанину, но вдруг земля под их ногами непонятным образом дрогнула. Замелькали ветки, корни, травяные стебли. Кандих и Рогдай провалились в волчью яму, прикрытую дерном и листвой. Мерянин судорожно попытался зацепиться за длинные корни, но не сумел удержаться. Сверху посыпались комья земли.
— Ну, вот и славно, — долетел до парней удовлетворенный голос старца. — Так-то оно лучше будет. Посидите, покамест здесь все дела управятся. Души ваши губить не хочу, а вмешаетесь — дров наломаете.
Борода старца показалась над краем ямы. Как видно, недуг его прошел сам собой.
— Ты что ж это творишь? — Кандих удачно подпрыгнул и почти ухватился за округлый выступ, с которого свешивались травяные стебли, однако тот шумно осыпался под его весом. Молодой варн вновь оказался на самом днище злополучной ямы. По счастью, заостренного кола в ней не было.
— Да кто ты такой? — Кандих устремил вверх негодующий взгляд.
— Ну, уж не слобожанин, милок, — усмехнулся старец. — Сотоварищи ваши урманские меня бы скорее вас признали. Те, что убили славного Туровида.
— Туровид мертв! — выкрикнул Рогдай.
— Да, Туровид мертв, — признал старец нехотя. — Но не один он, слава Туру, исконную веру этих земель сберегал. Остались еще сыны великого Предка, что стоят обычаем старым, нерушимым.
— О чем ты толкуешь? — не понял старца Кандих.
— О стезе Туровой, по которой извечно шли те, кто владычествовал над природными силами и сердцами людей, пока не явились в края наши князья Крива и Радим со своими родами и волхвами. Волхвы эти сразу принялись поучать всех уму-разуму, смущая людские души. Мудреными словесами и ловкими кудесами сердца затуманили. Немало добрых кобников[137] и балиев[138] наших за ними подались, обольщенные уменьями пришлых. Да только верные дети Великого Предка и по сей день ему служат. А где сейчас власть волхвов? Где их сила? Вон, новая напасть на наши земли прет — кто защитит народ наш? Не вижу я, чтобы волхвы могли с ней совладать. Только нам, сынам Великого Тура, по плечу спасти этот край.
— Остановись, кобник! — вскричал Рогдай. — Почто на волхвов беду кличешь? Их и наши жрецы уважают, и чудины, и весь. За ними — мудрость немерянная.
— Не я — Мать Сыра Земля сама исполнилась бедами, да сбросить власть их мечтает. Слышал я землю. Не желает она более терпеть на себе ни волхвов, ни князя Званимира.
— Так это ты про князя дурные слухи распускаешь! — внезапно догадался Кандих, пытаясь вновь допрыгнуть до края ямы. — Не иначе как с твоего охального языка вся эта зараза пошла, будто боги от Званимира отвернулись!
— А разве нет? — старец усмехнулся. — Не понимает князь Званимир, что иные ныне времена приходят. Люди на Западе давно это смекнули. Ширится их царство, никто уже не может им противустать. А Званимир в гордыне своей надеется один воспротивиться велению времени…
— Что ж ты, и богов своих предал? — вопросил Кандих, неподвижно застыв на дне ямы. — Разве ты не говорил с ними, разве не они оделяли тебя силой своей?..
— Помолчи, глупый, — чуть повысил голос кобник. — Что бы ты понимал… Не предал я их — а сохраню. Не в имени дело. Да, я позволил пришлому служителю Августину свершить надо мной свой обряд. Он ушел восвояси, довольный, что выполнил свой долг и спас мою душу. А не ведает, что сам он и вся его церковь — будут служить нам. Что вода? Стряхнул ее — и нет воды. А кому будут люди в глухих лесах молиться — какое им дело? Перуном называть бога или Илией — бога не убудет, а наши люди целее будут.
— Да когда ж предательство благом оборачивалось! — не унимался Кандих.
— Мало ты сведал древние предания, иначе б знал — предательство зачином было почти каждому большому делу. Вон у ромеев два брата основали ихний Город — и один убил другого. Наши давние предки Тур, Арий и Колос — меж собой воевали, и двое убили третьего. Множество деяний я мог бы тебе назвать, где только смертью, священной жертвой, покупалось величие грядущего… А ныне — суди сам. Званимир борется за одному ему ведомую Правду Богов — и весь свой народ обрекает на противостояние со всеми. И севера с ним в ссоре, и кривичи, и с собственными старейшинами он не в ладах. А придут франки — и что он, один будет с ними бороться? Вовремя уступить силе — не значит предать. Значит, проявить истинную мудрость, которая часто со смирением ходит рука об руку…
— Смирение? Или трусость? — выкрикнул Кандих.
— Я прожил долгую жизнь, — словно не слыша его, продолжал кобник. — Я видел всякое — и любовь, и предательство, и трусость, и коварство. Думаю, научился кое-что различать и понимать. Сейчас пришло время Званимиру уйти. Боги не станут нам мешать. Или ты думаешь, что лучше меня понимаешь их волю? Разве не они послали в наш край урман? Все складывается годно для нас. Чужаки убьют вашего князя, на людях наших не будет вины. Нам не придется ни изгонять его, ни умервщлять. А потом Сбыслав отомстит за его смерть, и законно воссядет на нашем столе. Мы подчинимся тем, кто идет в силе великой — и сохраним народ наш. Иначе и молиться нашим богам будет некому…
— Когда нападают враги, — тихим, но от того более грозным голосом заговорил Кандих, — мужчины гибнут в бою — однако женщины уводят детей в горы или в леса, и там мальчишки вырастают на преданиях о доблестных защитниках, погибших — но не уступивших недругу! О чем будут рассказывать ваши мужи? О том, как они спаслись сами, прикрываясь тем, что спасают своих богов? Какими вырастут их дети? О чем будут им рассказывать матери? Выпусти нас! Там гибнет мой народ и там мое место. По крайней мере, я лягу костьми рядом с ним, не посрамив имени своих предков!
Ответа не последовало. Наступившая тишина подсказала, что кобник ушел.
В яме стремительно сгущалась тьма. Оперевшись на плечи Рогдая, Кандих сумел-таки добраться до края и вылезти наружу, ухватившись за широкие корневища. Потом он вытащил мерянина. Кони пропали.
— Да, — обреченно сплюнул молодой варн. — Влипли мы с тобой. Теперь ни княжеского поручения не выполним, ни ему самому не поможем.
— Смотри! — Рогдай указал на опушку леса.
В полной тишине и полумраке, только позвякивая доспехами, по ложбине стремительно двигались урмане, вышагивая ряд за рядом.