Когда островной стан затих, а над почерневшей полосой лесов всплыла лунная ладья, пятеро воинов подошли к отмели. Между собой изъяснялись знаками, чтобы не издавать лишнего шума. Ступив ногами в неторопливо ползущий поток, тут же поежились: вода стала совсем студеной. Хирдманны глубоко вдохнули и вошли по самую грудь. Несколько уток, покачивающихся на речной глади, беспокойно взмыли в небо. Энунд дождался, пока вновь установится тишина, огляделся по сторонам и решительно оттолкнулся ногами от твердого песчаного дна, загребая руками сонный тяжелый поток. Товарищи поплыли за ним.
Достигнув берега, все пятеро поспешили скорее преодолеть открытое пространство и укрыться в ближайших кустах молодого ольховника. Инту-следопыт какое-то время нюхал воздух. Мотнув головой, он дал понять, что поблизости нет людей. Теперь маленькому отряду предстояло неглубоко войти в лес и дождаться утра. Передвигаться в сумерках по незнакомой местности было очень опасно. Энунд хорошо помнил, что в гардских лесах много уголков, через которые непросто пробиться и бывалому человеку при свете дня. Потому, забрались в маленькую низинку среди ельников и, подстелив шерстяные плащи, примостились на земле, ожидая рассвета.
Хирдманнов, задремавших в сухостое, подняла на ноги иволга, бодрой трелью покачнувшая верхушку высокого клена. Сумрак расстаял в белесой дымке, проглянула заря. Съев по куску вяленой трески, Братья начали путь к слободе, двигаясь в тени дерев. Первым ступал Инту, за ним — Тойво, не выпуская лука из рук.
Как уже давно подметил Энунд, земли гардских племен были столь плотно покрыты борами, дубравами и рощами, что напоминали сплошное лесное море, лишь условно разделенное прожилками рек, полей и оврагов. Часто один густой пролесок отстоял от другого на длину взгорка или небольшой пустоши, вновь и вновь сплетаясь в зеленое кружево ветвей и кустов.
Под прикрытием деревьев хирдманны приблизились к указанной проповедником роще. Она оказалась совсем неподалеку от разрушенной слободы. Черные головешки сгоревших срубов до сих пор разносили по окрестностям запах гари. Где-то заливалась лаем голодная собака.
Братья издали посмотрели на место последнего боя с радимичами — измятая и политая кровью трава теперь не скоро поднимется вновь. Округа выглядела совершенно безжизненной. Однако это оказалось не так. Инту, приложив палец к губам, указал на почти плоский холм, отстоящий от хирдманнов на полсотни шагов к югу. Вокруг ольховых деревьев с гладкой и блестящей корой топорщились кустоши черемухи, листья которой выглядели поникшими. Наметанные глаза фина даже усмотрели две сломанных ветви.
— Там дозор, — прошептал он.
— Что будем делать? — оба варяга воззрились на Энунда.
— Не тронем, — решил Раздвоенная Секира. — Нам себя выдавать нельзя. Ни шумом, ни кровью.
— Как скажешь, — послушно согласился Воила.
Братья двинулись на восток, не покидая своего лесного укрытия. Только когда дозорный холм Званимира скрылся из глаз за стеной тяжелых вязов, они выбрались на тропу.
Похоже, совсем недавно по тропе прошли многочисленные всадники. Инту ясно различил конский след, ведущий туда же, куда направлялись теперь хирдманны. По нему шли почти до самого вечера — настороженно и неспешно. Слушали лес, не обращая внимания на вьющихся у лица оводов и комаров. Угроза получить стрелу из кустов была слишком велика. Но, видно, боги пока хранили хирдманнов. Наскоро перекусили запасами из дорожных сум, отхлебнули воды из кожаных фляг. К вечеру остановились на пустыре с зачахшими ромашками.
— Здесь они разделились, — произнес Инту. — Большая часть повернула левее, — он указал на узкую тропку, окруженную порослями молодого орешника. — А маленький отряд человек в пятнадцать — двинулся в бор.
Энунд размышлял недолго.
— Надо идти за вторым отрядом, — проговорил он, взблеснув глазами, словно зверолов, увидевший след норы хищника. — Это наш шанс.
В бору было темно и сыро. Выстеленный мхами, багульником и россыпями голубики, покров его хрустел и хлюпал под ногами. Фины шли уверенно, однако Энунд запинался за папоротники и постоянно вытирал с лица паутину. Про себя он нещадно клял гардские густолесья, к которым никак не мог привыкнуть. Они прятали небо и превращали просторный и светлый мир в непроглядное царство опасностей. Стволы и сучья поваленных тут и там стволов походили на шипастые гребни вепря Хильдисвини[129], кривые тени, отбрасываемые елями, заставляли юношу вспоминать ведьму Хейд и колдуна Хейдмара.
В бору гудели птичьи глоса, далеко разносясь под дремучими сводами, среди корней прыгали сурки. Пройдя еще с сотню шагов, Инту встал в нерешительности.
— Что случилось? — неприятное предчувствие прокралось в сердце Энунда. — Ты потерял тропу?
— Она пропала сама собой, — ответил фин. — Будто растворилась.
— Смотри лучше, — заворчал Радан. Он недоверчиво склонился над землей, провел рукой по мху и корням ситника. Лицо варяга вытянулось. Дальше от места, на котором обрывалась лесная тропа, начинались завалы колючего вереска, гнилые коряги, источенные червем, и непролазные кустоши можжевельника.
— Не могли же кони перелететь по воздуху через такое препятствие, — пробормотал Инту, оглядываясь по сторонам. — Для этого у них должны были вырости крылья.
— Боюсь, тут не обошлось без помощи Лесного Хозяина, — суеверно промолвил Тойво.
Некоторое время хирдманны беспомощно топтались среди ветвей и древесных колод, не понимая, что им делать дальше.
— Остается только довериться случаю, — заметил Энунд. — Или воле богов.
Пререканий не последовало. Все пятеро направились в обход завалов, на полуденную сторону, и шли среди лишайников и бесконечного ельника, пока не стемнело. Начали ухать совы.
— Встанем на привал, — объявил Раздвоенная Секира. — Чтобы путь наш не превратился в Хельвегр, дорогу без возврата.
Хирдманны выбрали наиболее защищенное место на пригорке, окружив себя несколькими поваленными древесными стволами. Энунд велел нести сменный дозор каждому из Братьев, пока спят остальные. Первым охранять покой товарищей заступил Воила.
Сумрак укутал бор, растопив очертания деревьев и кустов. Энунд почти сразу различил мерное дыхание заснувших товарищей, утомленных дневным переходом. Однако сам сын Торна Белого заснуть не успел. Едва он смежил веки, как установившуюся тишину разорвал звериный рык. Молодой хирдманн встрепенулся, схватившись за меч. Возле пригорка затрещал вереск.
— Ты слышал? — окликнул Энунд Воилу.
— Это рысь, — отозвался варяг. — По голосу — совсем старая.
— Держи секиру наготове, — посоветовал Энунд. — Она где-то рядом.
— У нас на Ладоге говорят, что рысь — зверь непростой, — Воила усмехнулся. — Рысью становится волчица, которая пять раз подряд приносит приплод. От такого зверя добра не жди…
— Чем же опасна рысь?
— Мудрая, все мысли человека видит. Убить старую рысь непросто.
Рык повторился, разбудив остальных хирдманнов. Неожиданно на голос старой хищницы откликнулись две другие рыси с разных сторон пригорка.
— Уж не стая ли? — обеспокоился Энунд, поднимаясь на ноги.
— Рыси стаями не ходят, — возразил Воила. — Если только это не оборотни, охочие до человечьей крови.
Остатки сна быстро слетели с Братьев. Удерживая в руках клинки и топоры, настороженно слушали все усиливающийся звериный рык, порою переходящий в надсадный скрежет. Насчитали трех хищников, которые явно рыскали вокруг пригорка, не отходя далеко.
— Если зажечь огниво, я могу снять стрелой одну из них, — предложил Тойво.
— Нет, — Энунд покачал головой. — Огнем себя выдадим. Неизвестно, как далеко воины Званимира.
— Твоя правда, — поддержал Радан. — Дозорные люди во всех словенских родах смышленые. С верхов деревьев службу несут, на несколько верст зрят. А уж у лесных племен они в каждом перелеске.
Пока хирдманны совещались, звериные звуки как будто притихли. До утра покой Братьев никто больше не потревожил. На рассвете, наскоро перекусив кусками вяленой конины, решили продолжить путь. Спустившись с пригорка, Воила вдруг недоуменно остановился. Он увидел россыпи черных грибов, петлей опоясывавших место ночного пристанища хирдманнов.
— Вчера здесь этих грибов не было, — проговорил он, хмурясь.
— Что с того? — равнодушно спросил Энунд.
— Это Ведьмин Круг, — пояснил Радан.
— Что это значит?
— То, что ночные рыси не звери, а люди. Бабы-волхвицы. Это для нас много хуже.
Тем временем фины разглядывали стволы ближних сосен и елей. Кора на некоторых была содрана, луб глубоко прорезали следы острых когтей.
— Если они люди, то как могли оставить такие отметины? — недоуменно покачал головой Энунд.
— Для умеющих волошить поменять обличье — что для нас одежу, — невесело сказал Воила. — Видать, Старая Рысь эти края держит. Под ней наверняка и анчутки[130], и шишуги[131] местные — вся лесная нечисть. Тут уж не знаю, от кого для нас угроза больше: от нее с ее лесной силой, или от воев радимичей.
Когда Братья снова двинулись по тропам бора, в словах варяга пришлось убедиться всем. Теперь хирдманнов сопровождали постоянные шорохи, скрипы, а иногда — протяжный вой, не похожий ни на звериный, ни на человеческий.
— Все маги и колдуны, что живут в лесах — существа особой породы, — выссказал Инту. — Все они не от мира, безумны и непонятны.
— Почему безумны? — спросил Энунд.
— За знания, которые дает Лес, приходиться платить высокую цену. Лес забирает все человеческое. Вот и скитаются волхвиты меж разных миров, не приживаясь ни в одном. Как беспризорники…
Сыну Торна Белого по-прежнему было не все понятно.
— Какие же знания могут дать эти непролазные леса?
— Самые разные, — ответил Инту. — Вот возьми деревья. Все их корни уходят в нижний мир, где живут подземные племена и народы. Знающий маг через те корни, как через врата, спускается в подземье и странствует в дивном краю, где нет ни старости, ни смерти. Деревья могут многое показать. Учат и лесные ручьи, что в себе память богов держат, и тени.
— Тени? — переспросил молодой хирдманн.
— У волхвитов есть Веда Теней, знание, помогающее приручить всех темных духов.
Энунду не захотелось продолжать этот разговор. Он просто ждал, пока злополучный бор поредеет, открыв взору какое-нибудь затерянное гардское селение. Однако сколько ни шли Братья, конца и края деревьям и кустарникам не было. Хвойные дебри словно не желали отступать. Энунд уже хотел обратиться к Инту с вопросом, но фин вдруг сам повернулся к нему и ткнул рукой в небо.
— Смотри, солнце стоит на том же самом месте.
Раздвоенная Секира поднял глаза к залитым лазурью облакам, проглядывающим в просветы ветвей.
— Теперь посмотри на деревья, — продолжал следопыт. — Мы идем почти пол дня и солнце должно было закрыть их стволы на половину, а оно покрывает лишь треть. Как в тот час, когда мы спустились с треклятого пригорка.
— Как это понимать? — Энунд вскинул брови.
— Я бы сказал, что светило перестало двигаться по небосводу. Или время прекратило течь.
— Так не бывает, — с усмешкой отмахнулся молодой хирдманн.
В душе его, однако, продолжало расти беспокойство.
Бор не заканчивался, но он начал меняться. Сосновые стволы теперь торчали во все стороны, точно их погнуло бурей, были скручены друг с другом или прижаты верхушками к земле. Пробираться между ними стало особенно тяжело. Умолкли все птицы и насекомые, в звенящей тишине Братья слышали лишь стук своих сердец. Некоторые можжевеловые кустоши вставали теперь высотой в три человеческих роста, заставляя хмуриться и ворчать.
— Что ты думаешь об этом лесе? — осведомился у Энунда Воилы.
— Думаю, что он похож на чертоги темных альвов, — вымолвил Раздвоенная Секира.
— У нас немало таких окаянных мест, — поведал варяг. — Одни таковы по своей природе. Другие — потому, что хозяева их отводят глаза чужакам, мороча всякой невидью. Если окажется верным второе, то с лесным владыкой или владычицей этого края нам еще предстоит встретиться.
— Ты полагаешь, это Старая Рысь?
— А то кто же! А женская сила будет похуже мужской…
Впереди стали вновь громоздиться завалы бурелома. Ветви и сучья вязались узлами. Шедший впереди остальных Инту попытался разрубить тесную вязь, закрывшую ему путь, да только выругался. Лезвие топора ободрало, но не рассекло крепкие сучья.
— Еще вчера натирал его барсучьим салом, — пробурчал фин. — Когда успел затупиться?
Энунд обнажил меч и сделал уверенный взмах, проверяя остроту своего клинка. Однако и его безупречное оружие лишь сломало, но не срубило сосновый сук. Как вскоре обнаружилось, все мечи и секиры Братьев необъяснимым образом затупились.
— Это то, о чем я и говорил, — посетовал Воила. — Не во вражью ловушку, так в морочные сети угодили.
Среди дальних елей внезапно замаячили белые пятна. Это были рыси — бессчетные белошерстные рыси с красными глазами. Их становилось все больше и больше. Тойво хотел уже приладить стрелу к тетиве, но Энунд его остановил.
— Обожди. Пока они на нас не нападают. Может сами уйдут.
Молодому хирдманну не хотелось вступать в противоборство с существами неизвестной природы. Как оказалось, сын Торна Белого принял верное решение. Увидев, что люди не спешат начать с ними в схватку и совсем не выглядят напуганными, звери вскоре пропали.
Молчаливые и сумрачные Братья продолжили продвигаться в глубины недружелюбного бора. Теперь им ничего не оставалось, как целиком вверить себя судьбе. Шли через лишайники и папоротники, перешагивали коряги и вмятины земли, огибали муравейники и сухие пни с дуплищами.
Где-то после сотни шагов наконец выбрались на светлую опушку. Осмотрелись и опешили. Молодая чернявая девушка в красно-белом платье с узорчатым зарукавьем собирала травы, складывая их в подол.
— Эй! — окликнул Радан. — Ты кто такая есть?
— А ты кого хотел увидеть? — с задором отозвалась незнакомка, выпрямляясь. Она ничуть не смутилась при виде пятерых вооруженных мужчин.
Хирдманны внимательно ее рассмотрели. Черноокая, румяная, с длинной уложенной косой, девушка совсем не походила на лесного духа.
— Как тебя звать? — спросил Энунд.
— Черноглавой люди кличут.
Братья немного помолчали. Энунд размышлял, стоит ли продолжать разговор с незнакомкой, взявшейся неведомо откуда.
— Далеко ли отсюда до твоего села? — решился он наконец снова задать вопрос.
— Да тут совсем рядом, — ответила девушка. — Только овраг перейти.
Хирдманны переглянулись между собой.
— Проводишь? — Энунд ждал с недоверием.
— Отчего не проводить? — Черноглава улыбнулась. — Народ у нас завсегда гостям рад.
Воила чуть наклонился к уху сына Торна Белого.
— Опасно с ней иди, — шепнул он. — Селяне так просто к себе чужаков не зовут. Надо ждать подвоха.
— Там поглядим, — Энунд уже все для себя решил. — Одним нам из этого леса точно не выбраться.
Девушка повернулась к Братьям спиной и бойко зашагала по усыпанной прошлогодней листвой траве. Прошелся ветерок, взъерошив траву. Верхушки сосен скрипнули и покачнулись, заполоскавшись в небе. Хирдманны догоняли Черноглаву, ступая между пригорков и канавок, в которых торчали красные шляпки грибов-крепышей. Она шла уверенно, не оборачиваясь назад и не произнося слов.
— Уж больно чудная, — зашептал в спину Энунду Радан. — Где это видано, чтобы так запросто пригласить оружных гостей в свой дом? Даже бровью не повела…
Раздвоенная Секира и сам ощущал легкое беспокойство. Еще и земля под ногами стала совсем холодной. Она будто вздрагивала при каждом его шаге, ворочалась, как живая. Молодому хирдманну даже почудилось, что где-то внутри нее звучат далекие голоса, пытающиеся пробиться на поверхность из темных недр.
Через гущу папоротников Черноглава прошмыгнула юрко, не примяв ни одного стебля. Хирдманны старались не отстать от нее и не упустить из виду. Они грудью рассекли растопыренные листья и выбрались на просвет. Лес кончился. Прямо перед ними развергся глубокий овраг, а на другой стороне выстроились сплошной стеной кряжистые холмы. Здесь было как-то совсем неуютно. Холмы стояли грозно, подавляя взор непонятной тяжестью. Казалось, что они смотрят на незванных гостей исподлобья — строго, придирчиво.
— Что это? — Инту указал на них головой.
— Жальники пращуров нашего рода, — промолвила Черноглава. — Курганы отчие. Здесь лежат могучие ратники, что сложили головы за эту землю.
Холод и дрожь под ногами хирдманнов сделались еще ощутимее. Теперь уже все слышали приглушенные голоса.
— Там, на лугу за оврагом, — продолжала девушка, останавливаясь, — когда-то сеча была лютая. Много добрых мужей полегло. Их кости и сейчас Землю-Матушку крепят, а души — из Ирия светлого на нас смотрят.
Братья невольно подняли глаза к небесам — непривычно ярким после долгого лесного полумрака. Облака курчавились, растекаясь в лазурно-белую дымку, выводили затейливые разводы на фоне голубеющего свода. Всего на несколько мгновений эти разводы окрасились багрянцем. Хирдманны увидели красноватые овалы щитов и развевающиеся на ветру плащи. Потом засверкали чешуйки кольчуг, навершия шлемов и золотистые, обжигающие пламенем глаза воителей.
— Черные реки ворогов разбились о твердь детей Перуновых и откатились вспять, став красными от крови, — голос Черноглавы зазвучал отстраненно. — Сами бессмертные боги в тот день поклонились храбрецам, не убоявшимся неисчислимых супротивников. С той поры здесь живут белые соколы, вольным клекотом славя героев. Огонь Сварожий будет вечно гореть над этой землей.
— Веди нас дальше, — попросил девушку Энунд.
Черноглава спустилась на дно оврага и быстро пересекла его, начав подъем по склону. Братья поспешили за ней, не поднимая глаз на курганы. Только когда те остались за спиной, все разом перевели дух.
Сразу за малой тополиной рощицей открылся блистающий светом луг. Хирдманны уже обрадовались было виду деревянных оград на его окраине и соломенных крыш редких построек, как вдруг внимание их привлекла неподвижная фигура у ворот распахнутой ограды. Седовласая женщина в рысьей шкуре с длинным мечом на поясе и тяжелым ожерельем из звериных зубов на шее встретила их холодным пронизывающим взором. В этом взгляде было так мало человеческого, что Энунд невольно вздрогнул.
— Ну, вот и сама хозяйка леса, — прошептал рядом Воила.
Следом за Черноглавой Братья пересекли луг и приблизились к длинному и высокому дощатому забору, обносившему просторное дворовище с несколькими строениями. Такие сплошные ограды, называемые гардами «заметом» хирдманны встречали только в крупных селениях кривичей. Рысь зашла в ворота, жестом приглашая Братьев внутрь. На створках были вырезаны Стрелы Перуна и волнистые линии, обозначавшие Хляби Небес.
Черноглава словно лань проскользнула во двор. Хирдманны вступили в него медленно, настороженно взирая перед собой. Их не покидало беспокойство. Едва ворота остались у них за спиной, как со всех сторон стремительно выросли фигуры воинов в сверкающих доспехах, заблистали наконечники длинных пик.
— Засада, Братья! — выкрикнул Энунд, подаваясь назад и извлекая меч. — К бою!
Хирдманны сплотились плечо к плечу, готовые принять неравную схватку. Они уже видели, что гардских ратников во дворе не меньше двух десятков. Неожиданно возникшее напряжение нарушил заливистый смех Черноглавы.
— Уберите оружие, — голос старой ведуньи прозвучал с такой убежденностью, что Братья послушно вложили мечи в ножны. — Для вас тут угрозы нет.
— Да вы протрите глаза, — посоветовала Черноглава из-за ее спины. — Поглядите, с кем биться собрались.
Хирдманны присмотрелись и застыли в полной растерянности. Во дворе Рыси стояли резные изваяния воинов в человеческий рост. Их было двадцать — все в островерхих шлемах и кольчугах, со щитами и копьями. Здесь явно поработал резец хорошего мастера, выточив из древесной тверди совершенные образы ратоборцев с суровыми лицами и прищуренными глазами.
— Так это что, истуканы? — все еще не мог придти в себя Тойво.
— Моя личная дружина, — загадочно ответила Рысь. — Дом мой от лиха сторожит.
— Так они же не живые? — заметил Воила. — Чурбаны деревянные. Как же они сторожат?
Старая ведунья усмехнулась.
— Я гляжу, немало страху нагнали на вас чурбаны.
Хирдманны могли себе поклясться, что видели живых ратников с пылающими гневом глазами и в искрящейся железной броне.
— Коли надобно будет — все, как один оживут и ринутся в бой, — сказала Рысь, и стало неясно, шутит она или говорит серьезно.
Радан покачал головой.
— Ты всех гостей так встречаешь?
— Лишь тех, кто для рода чужой и вострилом оружным привык всему миру грозить. От лихого люда землю нашу мы всегда боронили, таков закон. Так Родом положено, Сварогом сковано, Велесом сведано да предками заповедано. Не обессудьте. Но коли с миром идете — и волоска не упадет с ваших голов.
Энунд заметил, что глаза Рыси были зеленые, глубокие, древние. Однако иногда в них оживали желтые пляшущие огоньки.
Между тем большой дом с двускатной крышей уже навис над хирдманнами.
— Избе поклонитесь, прежде чем войти, — проговорила Черноглава.
— Это еще зачем? — удивился Энунд. — У вас обычай такой?
— Дом — заграда своего хозяина, — сказала Рысь. — Это и тын воинский, и оберег божеский, и иной мир, вступать за черту коего потребно лишь с чистыми намерениями. А еще — он живое существо. Приглядись получше, и узришь чело его под сводом кровли, очи в оконцах, рот в двери и ноги в опорных столбах.
Не успела она договорить, как на молодого хирдманна вместо дома глянул дед с черными глазами, окладистой бородой и приоткрытыми губами. Образ этот был таким пугающим, что Энунд мотнул головой, сгоняя наваждение.
— Довольно уже твоих чар, женщина, — произнес сын Торна Белого. — Позволь нам отдохнуть с дороги.
— Добро, — согласилась Рысь. — Входите в избу и откушайте со мной.
Она перешагнула порог, чуть склонив голову под притолокой, расписанной солнечными лучами. Сделав поклон жилищу ведуньи, Братья ступили за ней в след.
Уже проходя через сени, гости почувствовали сильный запах каких-то взваров. В самой избе со скрипучими половицами была глиняная печь, стоящая слева от входа на плахах, обмазанных глиной, над ней — дымник, а вдоль окон — лавки с горшками и чугунами и небольшой стол. С потолочин свисали на оцепах черепа оленей, лис, волков и кабанов. На дальней стене красовались три рысьих колпака, надетые на спицы.
— Садитесь к столу, — пригласила ведунья. — Отведаете моей кутьи[132] и цежи.
— А не отравишь? — с сомнением спросил Воила.
— Хотела бы — еще в лесу вас всех прибрала, — Рысь усмехнулась. — И глодали бы волки ваши косточки по кустам и яругам[133].
— Так ты, стало быть, с самого начала за нами приглядывала? — осведомился Энунд, размещаясь на лавке.
— Да, — качнула головой ведунья. — Хотела узнать, каковы вы нутром, гости заморские. Потому и смотрела на вас через землю, слушала через небо, через корни дерев к сердцам вашим обращалась.
— Вволю помотала ты нас по бору, — качнул головой Радан, присоединяясь к Энунду. — Небось, натешилась вдоволь. Что ж не погубила, коли могла?
Рысь ответила не сразу.
— Не во чреве ваших душ пагуба коренится, — ответила задумчиво. — От иных людей, нутро коих напитано до краев ядом алчбы, надо худа ждать нашему краю. Вы же — лишь наперстки на деснице их.
— Ты о ком это говоришь, женщина? — нахмурился Энунд.
Глаза Рыси скользнули по нему и его спутникам.
— Кто не ведает, ради чего по земле ходит — тому всяк в душу худое вложить может. Вот и ныне — продались вы новому хозяину вашему, Сбыславу, князю кривичскому.
— Сбыслав нам не хозяин, — поморщился Энунд. — Мы служим лишь нашему ярлу.
— Меж тем, княжескую волю исполняете, а она ведет вас к краю, за которым — бесславная смерть и забвение.
— Брешешь, — Воила отложил в сторону деревянную ложку, которой собирался зачерпнуть кашу, и вперил гневный взор в лицо старой ведуньи.
— Для этого человека не писаны законы, — спокойно выдержала это взгляд Рысь. — Ни небесные, ни человеческие. Всю жизнь по крови идет, по костям людским. Брата ослепил, людей его погубил. Как только нужда в ваших ратных услугах себя исчерпает — и вас перемелет.
— Ну, это мы еще поглядим, — сын Торна Белого фыркнул.
— Многие, что подобно вам, не оценили по достоинству князя кривичского, ныне блуждают по Черной Нави бесплотными духами и не могут обрести покой. Сбыслав уже здесь, на нашей земле, со своею дружиною. Явился забрать то, что ему не принадлежит, вместе с вашими жизнями и жизнями ближников князя Званимира. Смерть дышит вам в спину.
Сказанное старой ведуньей ошеломила хирдманнов. Ложки выпали из их рук.
— Ты просто хочешь поссорить нас, посеять раздор и вражду, — с усилием выговорил Энунд. — Но подкрепить свои слова тебе нечем.
— Отправляйтесь к Сорочьему Логу. Там воинство кривичское увидите. Всего в дне пути от вашего островного стана.
Братья переглянулись. Впервые в сердцах их появились сомнения. Если Рысь знала о тайном прибежище Олава Медвежьей Лапы, то могла знать и другое.
— Поторопитесь сейчас — упредите вождя вашего о большой опасности, — продолжала ведунья. — Иначе — можно и опоздать.
— Мы пришли за другим, — возразил Энунд. — Возвращаться назад, не выполнив приказа своего ярла, у нас не принято.
Рысь посмотрела ему прямо в глаза.
— Так можно и наказ не исполнить, и с жизнью проститься. Подумай об этом.
Энунд встал из-за стола, прошелся по горнице. Внезапно он замер перед хозяйкой, резко повернувшись к ней.
— Я понял твой умысел. Если бы ты нас извела — ярл прислал бы новых разведчиков, или явился всей дружиной. Но сейчас ты и нас повернешь назад, и опасаться союзников наших заставишь. Так ты убережешь своего князя, а нас — лишишь добычи.
— Стало быть, напрасны были мои увещевания, — ведунья покачала головой с грустью. — Не поверил ты словам моим. Токмо нужна ли пища ягненку, которого уготовили к закланию? Нужна ли добыча человеку, над шеей которого занесен острый топор? Али ты думаешь унести ее в мир теней?
Глаза Рыси стали темными, как ночь. Энунд ощутил подспудную дрожь.
— Говорю тебе, — продолжала ведунья. — Песнь Морены уже звучит над лесами, призывая вас в ледяные чертоги. Птица смерти реет над вашими лодьями, готовясь проводить в последнюю дорогу мочучее воинство. Гибельный знак — перевернутые вилы — проступил на челе каждого из вас. Торопись! Еще не поздно изменить предчертанное. Но ежели промедлишь — мертвые очи Черной Матери встретят вас на лунной тропе, с которой не возвращаются.
Все пятеро Братьев сжались, словно скованные холодом. Слова ведуньи били в самое сердце, они отнимали уверенность в себе, заставляли ощущать телом и душой тягостную обреченность. Отмахнуться от этой обреченности было совсем непросто.
— Чем ты можешь подтвердить свои слова? — сомкнув брови у переносицы, спросил Энунд.
— Многое могла бы я тебе порассказать, коли бы желала, — проворчала Рысь. — И о том, что слышал ты у Турилы о Золотой Ладье. И о подвигах ваших в северных землях. Но тому, кто закрыл сердце свое, неразумно что-то доказывать. Ежели захочешь — увидишь все сам, своими очами. А не захочешь — сгинешь до срока со своими товарищами.
— Увижу? — переспросил ее молодой хирдманн в удивлении.
— Коли, конечно, умеешь смотреть… — уточнила ведунья. — За моей избой течет Жар-Ручей, омут пресветлый. Водица его не токмо ближнее и явное отражает, но и дальнее и сокрытое. Дочка моя, Черноглава, к тому ручью тебя сведет и научит, как у него о доле своей выспросить.
Энунд задумался.
— Откуда мне знать, что то, что я там увижу, не есть плод наложенных тобой чар? — осведомился он с недоверием.
— Сердце подскажет. Кабы каждый его слушал — век бы беды не знал. Доверься мудрости сердца своего вещего и тогда никакой морок над тобой власти не возымеет.
— Что ж, — решился молодой хирдманн, — поглядим, какая она, твоя правда. Веди меня, — обернулся он к Черноглаве, безмолвно стоявшей возле печи.
Девушка вышла в сени, и сын Торна Белого последовал за ней, кинув беглый взгляд на своих товарищей. Лица Братьев стали еще тревожнее.