Золото. Назад в СССР 1

Глава 19

Считается, что первый в мире золотой рудник находился на территории каменного века в Сакдриси, в Грузия. Именно здесь зародилась легенда о Золотом руне.

Золото́е руно́ — в древнегреческой мифологии золотая шкура барана, на спине которого дети орхоменского царя Афаманта — Фрикс и Гелла — отправились к берегам Черного моря, спасаясь от преследований.

По пути Гелла упала в море, названное после этого Геллеспонт — «море Геллы» сегодня это пролив Дарданеллы.

Фрикс достиг берега Колхиды. Здесь он принёс барана в жертву Зевсу, а снятое золотое руно подарил царю Колхиды.

— Молоток, твоя соображалка отлично работает! Так что? меняемся часами?

— Меняемся, только ты их не профукай, пожалуйста. Это подарок от моего деда. Усек?

Я протянул ему свои часы и посмотрел на озеро. Вдруг, в это самое время, где-то далеко за лесом в небо взмыла красная сигнальная ракета.

— Андрюх! Смотри!

— Таак. Что за дела? — Гунько всматривался вдаль. Он повернулся к остальным, — кто это может быть.

Володя задумчиво ответил. Я внимательно осмотрел всех. Но похоже что никто не ждал такого сюрприза.

Султыг все то время, которое мы провели у костра молчал и совсем не смотрел в мою сторону. Он меня игнорировал.

— Красный — SOS, нужна помощь, — Володя задумчиво ответил на вопрос Гунько, — подаётся, как сигнал бедствия. Кто может подавать такой сигнал? Ваш приятель Гибарян?

— У него была ракетница, Илья?

Я пожал плечами.

— Вообще была, но брал ли он ее с собой в экспедицию я не знаю.

— Хорошо, запомним ориентиры, дайте компас и карту. Хорошо бы, чтобы кто-нибудь кроме меня нанес на свою карту точку предполагаемой подачи сигнала.

Володя встал.

— У кого есть карта?

Я протянул руку к своему планшету извлек сложенную геологическую карту местности и передал ему.

— Покажешь где мы, чтобы не искать долго?

— Вот здесь, мы находимся.

— Сколько на твой взгляд до ракеты?

— Близко, я бы сказал километров пять.

— Я тут у вас почти не ориентируюсь, сколько идти по такой местности? Часа полтора два?

— Без рюкзаков часа два-два с половиной. С рюкзаками все три а может и четыре. Дорог тут нет, не факт что звериные тропы к месту приведут.

Я посмотрел, как Володя ловко производил расчеты и прямо на карте записывал какие-то данные.

— Где ты так насобачился с картами работать?

— Эх, не спрашивай.

Ямазов заметно оживился, когда услышал, что Володя попросил карту и я достал ее ему из планшета.

Он все еще надеялся на то, что найдет у меня где-нибудь отметки с координатами.

— Володь, ты можешь этому упырю карту показать, чтобы он уже отвалил?

— Не понял, кому?

— Вон ему, — указал на Ямазова.

Володя посмотрел на меня недоумевающим взглядом, но встал с корточек, молча подошел к Султыгу и протянул ему карту.

Тот просто демонстративно отвернулся, но продолжал наблюдать за происходящим краешком глаз. Я широко улыбнулся, так чтобы он это видел.

Не дождешься ты карт, дружок. Дырка от бублика тебе, а не золото. Недра принадлежат народу, в Революцию в 17-ом за это право куча людей в эти самые недра полегла.

Еще сорок лет спорить о цифрах будут, так ни к чему и не придут.

— Так, у меня готово, — сказал Гунько, — предлагаю разделиться. Вчетвером пойдем в направлении ракетницы, трое остаются. Муса, Султаг, Илья.

— Николай Прокофьевич, при всем моем уважении, я иду в любом случае.

— Так может отдохнешь? Мы тебя с Куницыным и так с больничного выдернули еще и «искупался» сегодня.

— Нет, так не пойдет. Там может быть мой друг и напарник в беде. Я иду.

Гунько предложил всем оставить рюкзаки, но я отказался. В этом вопросе за мной последовали спасатели.

— Тогда в путь.

Мы шли колонной, я с Володей в самом конце. Мне нужно было отвлечься от мыслей о будущем. Судьба Михаила Семибратова не давала мне покоя.

— Володь, ты обещал рассказать, где с картами научился так работать, такое ощущение, что ты их чуть ли не сам печатал…

Он рассмеялся.

— Нет, всё намного проще: я списанный летчик. Нас дрючили в летном училище и в хвост, и в гриву с ориентированием. А я отличником был.

— Не жалеешь?

— Как тебе сказать. Работа у меня хорошая, нравиться. Но конечно авиация — это навсегда. Позовут завтра — вприпрыжку побегу. Пилоты не шибко-то хотят уходить на землю. Мало того: тот кто ушёл всегда хотят обратно в небо.

— Почему?

— Понимаешь, вот возьмем, к примеру алкоголь. Пьянице любой может сказать: сделай над собой усилие и уходи из алкашки в нормальный мир — снова человеком станешь!

Так пилот и есть пьяница, но пьяница — особенный, пьяница-романтик.

Он и клянет свою любимую, приносящую наслаждения и страдания работу, и не может без нового и нового глотка Полета. Особенно понимаешь это, когда опускаешься на землю.

— Красиво сказал: «опускаешься на землю». Как падший ангел.

— Да, что-то типа падших ангелов, верно подметил. Ты просто не представляешь с какими усилиями, через какие только тернии готов пройти списанный летчик, чтобы восстановиться на летной работе! Когда полгода посидит на земле. На какие только испытания и страдания не идет.

— Сам пробовал?

— Пробовал, много раз. да все без толку. Только расстройство одно. Тяжелое бремя тащишь.

— Бремя? На земле?

— У-у-у. Еще какое один сон чего стоит!

— Что сниться?

— А снится-то, в основном, что штурвал без пилота с бортом — полная загрузка, улетел. А я, командир корабля, остался на земле. Вижу как включает форсаж, разгоняется, задирает нос, плавно отрывается от земли, начинает набор высоты. А пассажиры, там в небе в самолете, а в кабине никого нет. Как же так? На какой курс ляжет, как посадку совершать будет? Ужасные ощущения. И тут же просыпаешься в холодном поту, с облегчением вздыхаешь, оттого, что это только сон.

— Часто сниться?

— Каждый день. И так будет сниться до могилы.

Как же наши мужики любят свою работу, если работа является призванием. Больше женщины. Больше материальных благ.

Я помолчал осмысливая услышанное. А что будет, если спишут меня? Что будет, если я упущу найденные месторождения?

Что будет сниться каждый день? Решетка радиатора немецкого гелентвагена, летящего в мою пассажирскую дверь?

Бррр. Не хотелось бы.

— Володь, ты женат? Дети?

— Уже внуки! — он улыбался от произведенного эффекта.

— Так тебе под сорок? Или около того.

— Да сорок через пару лет. Я в восемнадцать женился. Дочка старшая тоже. Двойня у нее, мировые пацаны. Вот вернусь, младшую замуж выдавать буду. Приезжай в Копейск на свадьбу. Мы тебе там хорошую невесту подберем. Мы же уже почти, как родные стали.

— Невеста не нужна — уже есть. Правда она еще не знает об этом. А за приглашение спасибо, на свадьбу не обещаю. Кто ж меня сейчас отпустит. Но с оказией при случае обязательно заеду в Копейск.

Подумалось об Алене. Мысли о ней придали сил. Как я за время похода

— Приезжай в любое время.

Я крепко задумался об этих ребятах. Было тонкое, почти неуловимое ощущение, говорившее о том, что они все, чем-то очень сильно отличались от нас будущих.

Точно! Они все женаты. У них у всех дети и даже внуки. Они фанаты своего дела. Они дружелюбны и уверены в своем завтрашнем дне.

— Николай Прокофьевич, а у вас дети или внуки есть? — обратился я к Гунько во время небольшого привала у красивой сопки рыжего цвета.

— А то как же! И дети, и внуки.

Было видно, что он думает и рассказывает о них с теплом. Вообще он сильно переменился после «пещеры».

Ты не особо обольщайся, Бурцев. Не забывай, что у пещеры совсем недавно похоронили беглых зеков, которых кто-то придушил.

Не всё здесь, в семьдесят седьмом, так уютно устроено, как может показаться Люди, как и везде, разные.

Подумалось об Алене. Мысли о ней придали сил. За время поискового похода я успел соскучится.

— Ну а эти места, Илья, ты узнаешь? Может ходили вы здесь? Смотри — ручей. Я бы тут попробовал бы

Группа переходила на другую сторону ручья с чистым белым песком на дне.

Я заметил движение, опустил голову и увидел, как блеснуло серебристое в точечку брюшко щуки. Рыба всплеснула плавниками над поверхностью взлетели прозрачные, как роса, просвеченные солнцем крупные брызги.

— Видал? — восторженно спросил меня Володя.

— Угум.

— Да ее тут можно «голыми руками» ловить.

Андрюха повернулся на наш разговор:

— Щуку не очень-то и голыми руками поймаешь, но сачком пробовать можно. Места — мечта рыбака, конечно.

Еще одна щучка помельче, словно дразнясь, шлепнула хвостом по воде и от шлепка по поверхности пошла рябь

— Как в аквариуме, — добавл Степа, наклонившийся и омывший ладони в ручье.

— Илья, так что? Не помнишь?

Интересный вопрос. Это место я не помнил, но теперь восстановив память Михаила Семибратова, я кое-что знал об этом районе. Но делиться информацией с Гунько не спешил.

Нет золота тут, у безымянного ручья, нет. Я помню, как провел целую вечность. Точнее оно тут есть, но мизер. Не в промышленных объемах.

А вот примерно в тридцати километрах к северу от этого места Трегубов, тот самый которого кинули в «прошлой» жизни, нашел россыпь, которая должна была сделать его богатым.

Даже сказочно богатым. И главного он не нашел. Его ошибка была в том, что он нарушал плотность отбора. По стандарту, надо было брать пробы с разбежкой в один-два километра, а он стараясь покрыть большую площадь за меньшее время брал расстояния по водотокам в десять-пятнадцать километров.

Он нашел очень богатый золотоносный пласт, с выходом жилы на поверхность, но пропустил другие ещё более насыщенные золотом районы.

Специфика геологоразведки состоит в том, что геолог отбирает пробы на участке и никогда заранее не может назвать результат — может быть, он появится сразу с началом работ.

А может в последний день, в самом последнем шлихе, когда промывают уже просто формально, чтобы «домыть» участок.

Шлих — наверно самый древний и трудоемкий метод поиска минералов и драгметаллов. Это когда берут фиксированное по объему или массе количество рыхлой горной породы, а потом промывают его в проточной воде, получая концентрат тяжелых минералов. Вот этот концентрат и называют шлихом.

В лоток отправляют как глину, так и песок и условный гравий. Поверхность породы, в руслах рек, ручьев, геологических террас обогащенная золотом или другими искомыми минералами называется «плотиком».

Тогда в прошлой жизни,в геологической партии с Трегубовым мы работали вчетвером.

Трегубов начальником, я техником-геологом и два промывальщика.

Я этих шлихов перетаскал-пересмотрел — видимо-невидимо.

За сорок с гаком лет ничего в технике и методике не изменилось, разница лишь в том, что в семидесятых геолого мог лотки из любого подручного материала сварганить, в грядущих, так я буду называть то время откуда попал в семидесятые, чтобы не путаться.

Еще, уже давно прошли времена, когда геологи были первопроходцами, они ступали на неизведанную землю.

В грядущем мы идем по следам наших предшественников, которых, между прочим, было несколько поколений, и следы человеческой деятельности, которые мы находим: консервные банки, остовы палаток, брошенную технику.

Целые комплектные вездеходы на ходу находили. Заменил аккумулятор, или просто дал искру, взревет двигатель, прошу дамы и господа — карета подана.

Вот такую технику делали, а говорят качество в союзе было плохое.

Никак не привыкну к тому, что у меня два имени. В грядущем я был Михаилом, а здесь я Илья. Со сдвоенными фамилиями как-то попроще. В нашей традиции часто встречались такие: Римский-Корсаков, Мамин-Сибиряк. А с именем посложнее

Это как у испанцев, чудно у них — у человека может быть несколько имен: три, четыре.

Но по паспорту им можно только два. Примеры? Габриэль Гарсия или,например, Мари́я Консепсьóн Аргуэ́льо, которая в Юноне возлюбленная нашего русского командора Николая Резанова. Консепсьóн по-русски просто Кончита.

Шучу, по-испански тоже Кончита.

Буду, как испанский граф: Илья Михаил Бурцев– Семибратов.

Я с удивительной лёгкостью принял тот факт, что в моём настоящем теле слились и объединились в единое целое две судьбы.

Отсутствие воспоминаний о прошлой жизни или Бурцева, конечно, доставляло некий дискомфорт, но совершенно не мешало.

Это было похоже на компьютерную симуляцию, в которой миссия ещё до конца не пройдена. При этом одна из жизни сгорела, а очки и предыдущий опыт остались у игрока.

Просто надо начинать с начала, с нулевого уровня. Интересно, сколько у меня таких жизней всего?

Я знаю почему Трегубов в грядущем не нашел то, что получилось открыть мне.

Этот участок Зоны, разделенный на большие квадраты не считали промышленно перспективным.

В пятидесятые после войны здесь неудачно шурфили. Считалось, что наличие знаков олова говорит об отсутствии промышленных залежей золота.

Поэтому позже испытания и разведку проводили для галочки, часто занося в отчеты недостоверную информацию.

И дело не в том, что никому неохота месяцами таскать и перемывать бесперспективные шлихи из ложных плотиков. Нет.

На все требовались дефитные ресурсы. Людские, финансовые, технические.

А откуда их взять на Севере. Тут излишков отродясь не было. Даже на разведку потенциально богатые золотом не хватало. Люди изворачивались, как могли.

Планы-то разведке выполнять нужно. Вот и перебрасывали с людей и оборудование с этих квадратов на те, которые в Зоне считались более перспективными

Недалекие потомки, начитавшись того Солженицына скажут — приписки, а люди в теме — необходимость.

Такие жесткие правила игры. Доставшиеся в наследство от предыдущих поколений. Нет переброски ресурсов на потенциально богатые с оловоносных — нет выделяемых центром ресурсов.

Нет ресурсов — нет ни бедных, ни богатых месторождений. Все точка.

Кстати если кто-то подумает, что в грядущем будет по-другому, то они очень ошибаются. Эта практика не только не прекратилась, а перекинулась из добывающих отраслей на все остальные.

Отсюда желание потратить под конец года все накопленные средства на любую хрень — от празднований и корпоративов, до десятой замены бордюров и ремонтов крыш за последние три года.

Нет расходов — нет ресурсов на следующий год. Как-то так.

Теория о том, что золото в промышленным масштабах почти не залегает с оловом была опровергнута в шестидесятых на Ямале, Камчатке, Чукотке.

Так вот в Трегубов в самом начале девяностых, пока еще существовал Союз, ходил сюда с большой геосъемочной партией. Руководству в Мингео взбрело в голову провестит тут повторную геосъемку.

Возглавлял партию именитый академик, которому к тому времени было под семьдесят не помню фамилии.

Трегубов часто про него рассказывал и отзывался с восхищением. В полной силе, голова варит, как компьютер, фронтовик, убежденный коммунист.

Так вот аккурат летом девяносто первого, во время путча, о котором там, по понятным причинам, ничего не знали, нашли они ту самую знаменитую Трегубовскую жилу.

Ту на которой потом его кинули.

Академик всей душой ненавидел эту горбачевскую-ельцинскую шушеру, презирая их предательскую крысиную борьбу за власть над гибнущей страной.

Потому решил результаты георазведывательной партии попридержать.

В стране повсеместно творился сущий ад, бардак. Под всеми чиновниками в МинГео дико зашатались кресла, младореформаторская поросль уже по-хозяйски входила в кабинеты, открывая двери ногами, предвкушая «большой дербан».

Заговорили о приезде западных консультантов, которые наконец-то научат этих неразумных аборигенов работать эффективно. И некоторые поверили в эту мантру. Ведь убедили их, что мы не умеем работать.

Отчеты и материалы на всякий случай отдали Трегубову на хранение. Он прятал их прямо дома.

Аккуратно к католическому рождеству, 25 декабря 1991 года пятнистый меченый предатель преподнес Западу подарок на блюдечке с голубой каемочной. Сообщил о том, что СССР больше нет. У Академика не выдержало сердце и умер в этот же вечер.

Трегубов несколько лет ждал, что за отчетами придут. Но о них забыли абсолютно все. Никому не было дела.

До того момента, пока, как говорится, новые времена окончательно не утвердились, а «большой дербан» совершил первый круг. И дербанщики стали изучать, где же еще можно поживиться.

Трегубов вышел на них, получил заверение о доле в бизнесе, довольно скудное финансирование на «новую» геологоразведку. Приехал в Зону, покрутился, пошурфил открытую с академиком жилу, выдал все это за свои гениальные изыскания, сдал пробы, карты, координаты своим новым благодетелям и был благополучно опрокинут из лотка, как бесперспективный шлих.

А на месте выхода жилы на поверхность, конечно же, развернули производство. Но это другая история. Поучительная. Не буди лиха пока оно тихо. Некоторые наши ученые оказались не таким уж и умными.

Парадокс. Кто бы мог подумать? Мда.

Я шел и размышлял обо всем этом, пока чуть не натолкнулся лицом о спину впереди идущего Степана.

Что за черт! Группа остановилась перед небольшой поляной, на которой у костра расположились двое мужчин.

Они оба сидели к нам спинами и не заметили нашего появления.