Зверь в Ниене

КНИГА ИОВА

Малисон проснулся на своей широкой кровати с чувством незнакомого, но мягкого и основательного тепла. Под боком, положив руку ему на грудь, негромко храпела Аннелиса.

— Простигосподи, — одними губами вымолвил купец и подумал, что от Айны тепло исходило нежное, но… упругое, что ли, как от кошки или иного зверя. Было с чем сравнить — кошка Душка лежала в ногах поверх одеяла. От Аннелисы тепло исходило другое, как от доброй бабы.

Человеческое.

— Богородица, помилуй мя грешного, — прошептал по-русски купец, застыдился, что просит за такой грех заступничества у Божией Матери, и немедленно поправился: — Господи, Иисусе Христе, помилуй мя грешного. Слаб я, и не ведаю что творю в пьяном безобразии.

Аннелиса перестала храпеть. Купец покосился. Служанка не открывала глаза, но Малисон понял, что она пробудилась.

Он поспешил нагнать на себя суровости.

— Спишь? — толкнул её локтем.

— Не сплю, голубь, — пробормотала Аннелиса.

— Вставай, к скотине пора.

Причмокивая, Аннелиса перевернулась на спину, раскрыла раскосые глазки и спросила:

— Не хочешь ли чего ещё?

— Я жить хочу, — ответил Малисон. — Иди, растапливай печку. Бог в помощь.

Аннелиса перелезла через него с неожиданным проворством.

«А сильна баба!» — подумал Малисон.

Когда она вышла, он полежал ещё немного, ворочая головой, прислушиваясь к себе. В ушах малость пошумливало, но почти неслышно. Он сел на постели. Голова не кружилась, но была тяжела. Тогда он откинул одеяло, опустил ноги на коровью шкуру и посмотрел на подушку. Там расплылось кровавое пятно. Не слишком большое, впрочем. Он осторожно потрогал голову. На затылке чувствовался желвак засохшей крови. Посмотрел на пальцы, понюхал. Пальцы были чистые.

Под божницей теплился огонёк. Малисон помнил, как вчера наливал лампадного масла. Он встал и, как был босый, подошёл к иконам и стал молиться.

— На помощь Твою уповаю, Господи, — повторял он, не уточняя, к чему именно помощь и в чём она заключается, да и не думал об этом.

Думал купец о будущем.

Вчера Аннелиса натопила баню, и они парились.

И соседи видели, как они вместе ходили.

— Грех это. Как есть грех, — проговаривал про себя купец, истово крестясь.

Однако же баня принесла ему умиротворение, очистила от скорбей, сняла гнёт.

Он всегда обходился хорошо с Аннелисой и она в трудный час не оставила его.

Помощь приходила сама.

Может, заслужил?

Он пришёл в лавку раньше всех. Отпер замок, поставил засов на землю, отворил дверь. Всё было в целости и сохранности, только пришлось поправить стоящие у входа ящики с кларетом. Малисон внимательно рассматривал свой магазин и даже удивился, что при таком сотворённом злодействе ничего не побито и почти не сдвинуто со своего места. Уцелели даже деньги, бывшие при Яакко. Душегуб приходил в лавку не для грабежа.

Там, где лежал зарезанный работник, чернела лужа с тёмно-красными сгустками, растрескавшаяся, как пустынная земля. Это было всё, что осталось от Яакко. Бобыль ушёл, будто и не жил на земле. Купец стоял и смотрел на пятно, спрашивая себя, почему не испытывает никаких чувств, даже жалости. Неужели бобыль не заслужил? Заслужил. Это он сам зачерствел, словно дьявол убил и его немножко, отрезав и унеся часть души. Это не мог сделать простой человек, уверился Малисон. Это было зло превыше силы человеческой.

Он хотел вызвать у себя жалость к Яакко и даже попробовал думать о зарезанных же Пере и Ханне, но понял, что не горюет и о них, и, напугавшись такого бессердечия, постарался не вспоминать о жертвах вовсе, а занять себя какой-нибудь работой.

Он взял ведро и пошёл на реку. День выдался тихий и ясный. Свартебек была даже не чёрной как обычно, а отливала серебром, и высокие стены крепости отражались в ней, будто водяной царь построил у себя бастионы с пушками и повесил перевёрнутый флаг. В крепости размеренно и гулко бил барабан. В ритм ему свистела флейта. Солдаты на плацу отрабатывали шагистику. Малисон зачерпнул воды и отнёс в магазин.

Он снял кафтан, шляпу, засучил рукава рубахи и принялся истово оттирать пятно. Замыть не удалось, кровь въелась в половицы. Пришлось отскабливать ножом и ходить на реку ещё, пока пол не приобрёл вида пристойного, да и то Малисон безотчётно старался не наступать на то место, где пролилась человеческая кровь.

«Надо будет прикрыть каким-никаким половиком», — решил он и стал прохаживаться с наружной стороны прилавка, рассматривая товары, поправляя их, а некоторые меняя местами, чтобы привнести в лавку видимость обновления.

Утренняя тишина закончилась. Открылись другие лавки, по рыночной площади стал ходить разный люд. Малисон зашёл за прилавок и занял свою позицию. Без Яакко он не чувствовал одиночества. Всё было как раньше, когда он ещё не нанял работника. Если не на кого оставить лавку, значит, он будет сидеть в ней сам, а ходить и общаться меньше. Но Малисон не думал, что надолго останется без помощника.

— Мало ли в Ингрии бобылей? — рассудил купец, за неимением собеседника обращаясь к самому себе. — Их как кобелей. Работник не иголка — найдётся.

Он покивал и додумался до того, что и самому с собой разговаривать тоже можно, если не найдётся другого слушателя. Так даже удобнее — не будет въедливого спорщика, который собьёт с панталыку, а то и обманет.

Скучать однако же не приходилось. В лавку заглядывал народ. Малисон неплохо попродавал в розницу, а потом зашёл незнакомый купец из Торжка, который привёз корабельных канатов, пеньки и верёвок разных. Он толком не знал, куда податься, но случившийся возле мытни Иван Серый показал дорогу.

Малисон отвёл их всех в «Медный эре», угостил, а сам сходил на «Лору» и договорился с Джейме Парсонсом о выгодной для того сделке. Шкипер брал коноплю и канаты, не шибко торгуясь. В последний рейс за эту навигацию большого выбора у него не было. Малисон подвёл его к телегам и показал качество товара. Торжковский гость не мог ему ничего сказать, ибо был нем на аглицком, а Парсонс был нем среди русских, и Малисон быстро объяснил, как через шведских купцов вроде него приобретается зарубежный товар вроде этого. Напрямую нельзя. Хочешь, устрой сделку через другого купца, но его не найдётся — Ниен маленький, а долго хороший груз держать себя не велит.

Так Малисон погасил остаток долга капитану и тут же продал соль из своего магазина торжковскому купцу, да весь табак, что залежался в бочонках, к вящей радости охочего до заморских товаров гостя. Если провезти пагубное зелье на Русь украдкой, его можно сбыть с превеликою выгодой.

Сгрузили верёвки у магазинных ворот, и Малисон с возчиками перетащил товар. Верёвки были хорошие, годные. О цене сладились без помех, мужик оказался сговорчивый, да и Малисон не хотел никого душить.

Отгрузившись, свезли пеньку и канаты на «Лору». Малисон зарегистрировал две крупные сделки в ратуше, уплатил сбор и вернулся в «Медный эре». Первый день новой жизни начался обнадёживающе.

Он приказал подать ухи, каши, да столового пива, и только взялся трапезничать, когда его обнаружил Иван Якимов.

— Здрав будь Егор Васильев сын, — московский купец присел за стол и тоже взялся отобедать. — Не застал тебя на рынке, и уж думал, не случилось ли что.

— Нет уж, — сказал Малисон. — Жив буду милостью Божьей.

— Ты помнишь ли? — спросил Якимов.

— Да можно и здесь. Вон сидят за ближним столом Йорис ван Хамме и Кес ван Тисен, из Нидерландов. Они по-русски ни полслова и едва ли научатся, им не нужно и не дано. А другие далеко гужбанят. Так что можно спокойно говорить, если тихо.

Склонившись над столом, они негромко вели речь, причём, говорил, в основном, Малисон. Рассказывал о том, что накопил из разговоров с иноземными моряками, повидавшими в Европе всякое, но, главное, принёсшие вести о войне.

— Шведы побеждают. Воюют в Гольштейне и Ютландии. Говорят, это в далёких в датских владениях. Им нынче не до русских земель, и едва ли в ближайшие годы сподобятся.

Купцы основательно посидели и разошлись, нагруженные пищей телесной и государственно важной. Будет что доставить в Посольский приказ.

Малисон же возвратился в лавку и развесил у двери бухты верёвок. Он встал за прилавок с чувством выполненного долга и укрепился на ногах недвижно, как скала.

Солнце клонилось к закату, и день истекал, но не всё отмеренное для купца было им получено. Когда в лавку заглянул нездешний мужичонка с мешком, сделалось ясно — бродяга и пришёл продать что-то втай, скорее всего, краденое.

— Ты Егор Васильев?

— Так от роду прозываюсь. Откуда ты знаешь моё имя?

— Добрые люди подсказали, к кому обратиться. Возьмёшь? — бродяга скинул с плеч поклажу.

В мешке было что-то большое, с углами и плоскими сторонами.

«Ларец, — прикинул Малисон. — Ворованный», — и лениво спросил:

— Что там у тебя?

Бродяга развязал верёвочку и выложил на прилавок огромную книгу.

— Ты анчутка чтоль? — с удивлением и в лоб спросил купец.

— Побойся Бога, — мужичок перекрестился как православный. — Это Святое Писание. Какая нечисть его в руки возьмёт?

Купец раскрыл и убедился, что это истинно так. Первая страница, на которой обычно пишут, чья она — эта книга, оказалась вырвана.

— Сколько ты за неё хочешь?

— Десять далеров.

— Ты украл Святое Писание и думаешь, что я не объявлю тебя фогту? — как бы в недоумении спросил купец.

— Книга стоит великих денег, — справедливо указал бродяга. — Посмотри, какая она большая. Семь далеров.

— Я дам тебе за неё пять марок и убирайся!

— Побойся Бога, Егор Васильев — это же святая книга.

— Два далера.

— Пять. Пять далеров.

— На рынке есть два дурака, — спокойно и назидательно молвил купец. — Кто дорого просит и кто дёшево даёт. Я дам тебе за неё три далера медью, чтобы ты мог прогулять их в кабаке и не вызывать подозрения. Но ты должен убраться из города. Иди прочь по Нотебургской дороге, там много финских трактиров. Пей и не возвращайся. Чёрт с тобой.

Три далера были хорошие деньги, но Малисон хотел сделать доброе дело. Он желал угодить Богу и вернуть святое писание в храм. Он был уверен, что книга пропала из церкви Спаса Преображения. А сейчас ему не хотелось выпускать книгу из рук. Что-то прочно держало его в этом стремлении. Или кто-то. Может, ангел?

Он отсчитал бродяге пенязей и эртугов, добавив две марки серебром. Прохиндей сгрёб их в мошну и, довольно цыкнув дырявым зубом, подмигнул на прощание:

— Бывай Егор Васильев, удачи тебе во всём.

— Тьфу-тьфу-тьфу, — Малисон постучал по прилавку костяшками пальцев. — Ступай прочь и чёрт с тобой.

Когда бродяга скрылся, купец постоял, положив руки на книгу. Он знал, что уже никто не придёт, и можно закрываются.

— Помоги мне, Господи, — вздохнул купец и раскрыл наугад святое писание. Он перевернул несколько страниц, не вчитываясь и не понимая, что перед ним, пока не оказался в начале следующей книги.

«Иовъ», — стояло там.

Просто, кратко, непонятно.

Малисон заинтересовался, о чём это.

— Человек некий бяше во стране авситидийстей, ему же имя Иов, и бе человек он истинен, непорочен, праведен, богочестив, удаляяся от всякия лукавыя вещи, — прошептал купец и замер, уставившись в пустоту. — Это же про меня!

Он водил пальцем по строкам, шевеля губами, не быстро, ибо вдумывался, но и не медленно.

— И бысть яко день сей, и се, приидоша ангели божии предстати пред Господем, и диавол прииде с ними, — Малисон мотнул головой и поразился: — С ангелами диавол прииде, вот же гнида какая!

Про хитрого дьявола было занимательно: а что он скажет, а что ему скажут, а не изгонят ли его пинком под хвост? Да тут было, о чём поговорить с достойными людьми в «Медном эре»! Они, небось, такого не читали.

— Тогда рече Господь диаволу: се, вся, елика суть ему, даю в руку твою, но самого да не коснешися. И изыде диавол от Господа.

Малисон оторопело поднял руку, пощупал затылок.

— Не коснёшися… — он посмотрел влево и вверх, но вместо крыши магазина прозирал явственно горелый обрубок креста на шпиле ниенской кирхи. — И изыде диавол…

Теперь он знал точно.