Зверь в Ниене

ТОЛСТЫЙ ПИРОЖОК

Отоспавшись после ночного дозора и назавтра закрыв лавку в разгар дня, да горько о том сожалея, Малисон явился в ратушу, будучи уверенным, что в час неприёмный старший письмоводитель занят рутиною, и велика вероятность найти его там.

В большой и тёмной нотариальной комнате, уставленной шкафами и сундуками с бумагами, за канцелярскими столами скрипела работа. Горела масляная лампа под слюдяным фонарём и при свете её Клаус Хайнц заносил цифирь с листа в гроссбух. Помощник его Фредрик переписывал бумагу начисто, а Уве отсутствовал, видать, был отослан, а, может, запил, найдя черёд с Фредриком.

Малисон не стал тянуть кота за хвост и сразу выложил перед Клаусом три отборных риксдалера.

— Чего ты хочешь? — спросил Хайнц по-русски, предлагая не ставить Фредрика в известность.

— Хочу, чтобы ты дело помертвил и брата моего выпустил на волю, поскольку не виноват он.

Клаус Хайнц сложил одну за другой полновесные монеты в оба кармана камзола, чтобы не слишком оттягивали. Явив таким образом свою благосклонность, он выбрался из-за стола, задул лампу и поманил купца, зная, что юстиц-бургомистр находится в ратуше:

— Идём. Если будет его согласие, обсудим условия.

Они застали Карл-Фридера Грюббе в уединении.

«Как удачно складывается, всё одно к одному», — обрадовался купец и поверил в свою удачу.

— Чего хочешь ты? — спросил бургомистр.

— Хочу, чтобы от правого дела ты взял пирожок, — ласковым голосом попросил Малисон.

В глазах юстиц-бургомистра загорелся интерес. Взгляд его скользнул с лица Малисона на стоящего чуть позади Хайнца. Товарищи поняли друг друга без слов. Бургомистр юстиции удостоверился, что дело твёрдое, а старший письмоводитель безмолвно признал, что уже взял.

— Бродяга, — пояснил он.

— Сколько твоего пирожка? — спросил Грюббе.

— Двадцать пять марок.

— За родного брата?

— За бродягу.

— Незаконно перешедшего с русской стороны и подлежащего выдаче.

— Тридцать марок, — вздохнул Малисон.

— Это не по-христиански.

— Сорок марок, — поправился купец, кивнув в знак признания глубины и величия понимания юстиц-бургомистра.

— Мал пирожок.

— Пятьдесят.

— Деяние брата твоего Фадея Мальцева весьма сомнительное, а путь бродяги исключительно скользкий, чтобы обойтись полусотней. Если готов решить, учитывай интерес герра Пипера и королевского фогта, да каждому ратману по пяти марок дай.

— А ты на скольки остановишься?

— На семидесяти и ещё семи, — добавил юстиц-бургомистр, быстро приценившись к выражению, появившемуся на лице Малисона, — в отношении меня сойдёмся.

— Семидесяти пяти, — скинул пару марок за брата купец.

Карл-Фридер Грюббе тяжеловесно кивнул.

— Глава нашего прекрасного города — человек благородный и будет доволен, если ты поднесёшь ему серебряный кубок в знак своего почтения, но не после суда, а до первого заседания и у него на дому, дабы злые языки не отыскали повода для злословия, — рокочущим голосом принялся растолковывать он. — Фогту Сёдерблуму хватит двадцати марок. Подари их просто так, из уважения. Ратманам сам дашь, при обстоятельствах, какие сочтёшь нужными.

«Несусветные деньги за голову! — ужаснулся Малисон. — Столько человек не стоит».

— По рукам, — железным голосом сказал он, привыкая к тратам.

— Да свершится правосудие!