Зверь в Ниене

ТАЙНА, ТАЙНА

— Он знает о нас, Калле!

— Что именно он сказал?

Для этого разговора юстиц-бургомистр и старший письмоводитель отошли к началу Нарвской дороги, где до ближайшего двора было далеко и местность вокруг просматривалась. Их могли видеть вместе, но не слышать.

— Он знает о моей семье.

— Что он ещё знает?

— Ни о чём другом не говорил. Может, не знает больше ничего, а, может, не расстёгивает одежду до поры до времени. Он сказал, что ты в стороне от этого, то есть намекал, якобы ему известно о нашем знакомстве на родине. И мне до чёртиков интересно, откуда он это знает. И кто ещё знает? Знает ли фру Стен фон Стенхаузен? Знает ли королевский казначей?

— Вот и мне интересно, кто ему рассказал, — Карл-Фридер Грюббе наморщил лоб. — Но куда интересней, почему Тронстейн до сих пор скрывал?

— Придерживал на всякий случай, а сегодня достал нож из рукава.

— Если так, он был уверен, что никто не растрезвонит, ибо знают двое — знает и свинья. Значит, едва ли кто-нибудь ещё из местных осведомлён, включая фру Анну Елизавету. Иначе она разболтала бы дочерям, а те — прислуге, и к вечеру слухи дошли бы до Ниена.

— А последними узнали мы, кроме блаженного Сёдерблума, конечно, — закончил Хайнц и опёрся на трость, словно ему стало трудно держаться на ногах при упоминании фогта.

— Чем ты так разозлил управляющего, что он стал обороняться? — задумчиво пробурчал юстиц-бургомистр. — Такая угроза равна нападению, и я не стал бы считать герра Тронстейна принадлежащим к тем, кто разбрасывается словами.

— Из-за сына, вероятно. Я донимал его глупыми вопросами, как ты меня учил: главное не то, что ответит, а как ответит. Надо заметить, вопросы Ингмара тревожили, как и подобает глупым вопросам. Он путался и врал, но лгал как очевидец. Относительно Ингмара я уверен — парень невиновен. Почему-то больше всего беднягу напугали расспросы про священника. О том, что говорил плотник на исповеди. Я был там и видел, что Ингмар к лазарету не приближался и уехал вместе с мужиками на пароме. Оснований подозревать его в том, о чём нам известно, нет никаких. Однако возникает вопрос: о чём мы не знаем и чего боится Ингмар, полагая, что у нас имеются кое-какие зацепки?

Грюббе помолчал.

— О том, что творится в поместье под покровом всеобщего умолчания, — сказал, наконец, он. — Я поговорю с ленсманом. Игнац Штумпф наверняка знает о делах Бъеркенхольм-хоф много всякого. Если мне не удастся ничего выудить, я хотя бы пойму, что его рот набит серебряными марками.

— А он знает, — мстительно заметил Клаус Хайнц. — Игнац Штумпф давно служит ленсманом. В его случае возможно что угодно. Многие подсудные дела скрываются. Многие тяжкие преступления утаиваются. Подкупами. Угрозами или грубым насилием оставляются безо всякого разбирательства в суде и без окончательного решения. Справедливости нет, и виновные не получают должного возмездия за совершённые злодейства.

— Тебе ли не знать, Унехт, — с усмешкой в голосе произнёс Грюббе.

— Забудь это прозвище! — вспыхнул старший письмоводитель. — Оно навлечёт на нас беду.

— Мы оба можем его забыть, но прошлое не забывает нас, как только что доказал управляющий.

— Мы должны поджарить Тронстейна на углях или нам придётся бежать ещё дальше, боюсь, на Русь.

Карл-Фридер Грюббе горько рассмеялся.

— Кем мы будем в Московии даже при деньгах? Мы не умеем торговать. В Москве живёт множество купцов из разных герцогств. То же и в Новгороде. Там хорошо налажен сыск. Меньше чем через год, с открытием навигации, о нас будут знать всё.

— Тогда займись своим делом. В Бъеркенхольм-хоф обязаны понять, что мы опасны для них не менее, чем они для нас.

— А ты поговори с сыном плотника. Молодой Веролайнен часто бывал на мызе, а без отца, который мог вовремя осадить, у него теперь гораздо меньше причин утаивать от нас тамошнюю жизнь.

— Таким образом, мы сможем многое узнать о фру Стен фон Стенхаузен, — обрадовался Хайнц. — Это заставит их замолчать.

— А насчёт Тронстейна завтра отправим запрос в Стокгольм. Ко дню Поминовения узнаем, что это за птица.