Бродягу привёл в ратушу солдат, чтобы виновный предстал перед мировым судом Ниена, уполномоченным рассматривать и выносить приговор за правонарушения такого веса.
Трое составляли суд — бургомистр юстиции и два ратмана, называемые среди горожан «кивалами», ибо вступались они только за бюргеров из своего цеха, во всех же остальных случаях безмолвно выражая согласие.
Ввиду ничтожности дела запись вёл Уве, который посменно с Фредриком выполнял обязанности на заседаниях подобного рода.
Суд был открытым. Посмотреть и принять участие мог любой горожанин, но о заседании не стали оповещать на рыночной площади. Пригласили Тилля Хооде, дабы отец убиенной девицы не вздумал мстить, и пришла Аннелиса, которая подробно опишет суд всем желающим. В лавку к Аннелисе тянулись, и продажи, благодаря её льстивому и болтливому языку, неуклонно росли.
— Начнём, — сказал Карл-Фридер Грюббе, когда все собрались, и поднялся.
За судьёй встали остальные присутствующие.
— Слушается дело по обвинению в бродяжничестве и краже. Уве, записал?
— Нет ещё, герр Грюббе.
— В бродяжничестве, — напомнил судья.
— Да, герр Грюббе, — Уве споро выводил буквы свежеочиненным пером.
— Уве, приведи подсудимого к присяге.
Уве закончил слово, кинул перо на дощечку к чернильнице, взял Евангелие и подошёл к подсудимому.
— Положи левую руку на Святое Писание, — сказал он по-фински, думая, что бродяга поймёт.
Малисон тут же перевёл на русский.
Фадей положил.
— А правую подними с тремя вытянутыми и двумя согнутыми пальцами, дабы символизировать тем самым Святую Троицу и проклятие твоей души, если ты скажешь неправду, — протараторил Уве по-шведски, теперь будучи уверенным, что Малисон поймёт и переведёт.
Малисон так и сделал.
Когда бродяга поклялся говорить только правду, ибо кара за ложь перед судом будет гораздо тяжче, чем за ложь на исповеди, причём, как до смерти, так и после смерти, писарь Уве вернулся на своё место, отложил книгу с четырьмя Евангелиями и снова взялся за перо.
Фадей Васильев Мальцев из купеческой семьи, из Архангельска, выросший среди братьев, купцов и мореходов, приведённый к присяге, но вопросы суда ответил следующее. Получив наследство при живых родителях, отошёл в Вологду, где завёл свой магазин и проторговался. Не находя более себе места, отошёл в Москву с целью расторговаться и не осилил. Из Москвы отошёл в Новгород и там разорился окончательно. В надежде обрести поддержку жизни, отошёл из Руси в Ингерманландию, к брату своему Егору Васильеву Малисону, подданному Её Величества королевы Швеции, доброму бюргеру Ниена и купцу.
После установления личности бродяги перешли к делу, заставившему Тилля Хооде накрениться вперёд, стиснуть сплетённые пальцы и вытянуть шею. За немалые деньги и было разыграно заседание больше для него, чем для членов мирового суда, который постановил следующее:
— …Обвиняется в краже и за сей проступок приговаривается к возмещению потраченных денег, которые переходят к герру Тиллю Хооде в качестве наследства, а также к десяти ударам кнута либо штрафу в размере пяти марок. За бродяжничество Фадей Васильев Мальцев приговаривается к шести месяцам принудительных работ на благо города Ниена с последующей выдачей русским властям. Если же кто из почтенных бюргеров пожелает обратить его на этот срок в услужение с выплатой в казну возместительной суммы, пусть заявит об этом сейчас.
— Я желаю, — тут же сказал Егор Васильев сын Малисон.
— Герр Малисон, — совершенно не удивился мировой судья Грюббе. — По окончании заседания вы должны будете проследовать в канцелярию, чтобы мы внесли запись в книгу городских решений, и заплатить на месте деньги.
— Я могу одолжить подсудимому сумму, необходимую для покрытия недостачи и уплаты штрафа, — немедленно продолжил купец.
— Да будет так, — решительно постановил судья. — Уве, записал?
— Записываю…
— Герр Хооде, после заседания вы должны явиться в канцелярию магистрата для получения наследства и уплаты налога за него в городскую казну. Судебное заседание объявляется закрытым.
Это было мелкое дело о бродяжничестве и краже, которое мировой судья имел право рассматривать без участия выездного суда из Кексгольма, ибо касалось оно в итоге отчислений в казну Ниена.
Братья переглянулись.
— Скоро домой пойдём, — сказал по-русски Малисон.