Зверь в Ниене

КУПЕЦ ЛОВИТ АНТИХРИСТА

Валттери Саволайнен торговал не только смолой и дёгтем, но и деревянной посудой, которую ловок был производить его сын.

После того, как Глумного Тойво заперли в крепости, в лавку Саволайнена потянулись финны с окрестных деревень, чтобы прикупить изделия узника и поддержать монетой страдающего отца. Никто не верил в виновность Тойво, а купца жалели.

Малисон наблюдал из дверей своей лавки, но не подходил и Фадею заказал. Убивал Тойво или нет, но пока от вины не отмоет суд, к замаранному подозрением родственнику обвиняемого потерпевшему и родне его приближаться не стоило.

Думы о том терзали купца и вводили в тяжкое недоумение. Малисон взять в толк не мог, если в Ниене он был со всех сторон ладен и всячески пригож людям, кто мог на него ополчиться? За что? Или это Господь отвернулся от него? Или решил испытать, как испытывал Иова?

После ареста Тойво он каждый день рассуждал об этом, пытаясь выстроить цепочку рассуждений, но ни брат, ни завсегдатаи лавки добавить ничего не могли.

Зимнее солнцестояние приближалось. Тянулись белёсые ингерманландские сумерки — день переходит в ночь незаметно, а снег сливается с небом. Плотная серая хмарь испачкала небосвод и заслонила солнце. Привычная к тому ижора, корела и иная чухна держалась бодро, мекленбуржцы чувствовали себя нормально, а вот шведы отчего-то приуныли.

Ремесленники вели осуждающие разговоры и тянули трубку. И никто не сочувствовал позорному Саволайнену, а все говорили, что безумный Тойво убил семью Малисона и достоин виселицы. Только Пим де Вриес стоял на том, что должен приехать настоящий суд и во всём как следует разобраться. Против этого Малисон не возражал, а вот мастеровые заругали голландца и предложили ему удавиться. Пим де Вриес из вежливости купил три альна верёвки, сунул в карман и ушёл, но явно не вешаться, а отдать работнице хворост носить.

Следом зашёл Бент Бенквист и тоже потребовал три альна хорошей пеньковой верёвки.

— Мыла дать? — немедленно предложил купец, сострадающий чахлой Линде. — С мылом оно ловчее.

— Мыло у меня есть, — буркнул Бенквист. — Нечего тратиться!

Малисон не стал спорить, а Бент Бенквист пришёл домой и вздёрнулся.

Он повесился намертво, как делал на совесть всё, а не как нерадивый Уве Андерссон. Хладный труп нашла поутру жена. Линда сидела на воротах и в дом не заходила. Должно быть, видела приготовления и агонию отчима, но никому не сказала.

С того дня Линда-Ворона перестала говорить.

Посетителей у Малисона поубавилось, и торговля пошла на спад. В магазин поморского купца с большим выбором пеньковых верёвок шведы заходить боялись, ибо можно было не удержаться и купить альнов пять добротного, прочного вервия — на крайнюю нужду.

Внёс свой весомый вклад и преподобный Фаттабур. После смерти Бента Бенквиста, остро озабоченный спасением душ, он засел с пером и чернильницей возле печки и за одну свечку написал вдохновенную проповедь. Перечёл, поправил, выкинул всё лишнее, добавил пришедшее на ум нужное, переписал ещё раз, проговаривая про себя, чтобы слова ложились гладко. Его осенило тёмное вдохновение. Обуянный тревогой за участь паствы своей, пастырь добрый вложил в строки весь пыл, который когда-либо вызывали у него помыслы о страхе божьем. Перевёл со шведского на финский и платтдойч, выучил наизусть и на воскресных службах воззвал к агнцам, к каждой отаре на понятном ей языке, красочно расписывая муки вечные, уготованные в преисподней самоубийцам.

Мрачные обещания небесных кар и адских страданий нашли живой отклик у ингрекотов и савакотов.

«Шведу зимой верёвку не показывай», — выходя их храма, смеялись довольные финны.

Проповедь глубоко врезалась в душу Малисона. За обедом он пересказал её брату, который по-фински мало что понял, и от повторения купец проникся до мозга костей. Весь вечер Малисон и думать не мог ни о чём другом, кроме как об адских муках и об антихристе.

А когда забрался в постель — не уснул.

Он лежал и думал.

Мягко храпела Аннелиса.

В ногах на перине, над маленькой жаровенкой с притухшими угольками, свернулась калачиком кошка Душка. Поодаль развалился кот Сеппо и сурово хрюкал пастью во сне, перекрывая порою чухонку.

За дверью негромко пререкались Федот и солдат. Они стали хорошо понимать друг друга.

От домашнего уюта купец обратился мыслями к Сатане.

Не Враг ли рода человеческого толкнул продать верёвку Бенквисту, на которой тот повесился и самоубийством погубил свою бессмертную душу? Или Бент был искушаем бесом и поддался слабости наложить на себя руки?

Или старина Бент пал жертвой собственной похоти по собственному выбору, ввергнув в гиену огненную заодно и падчерицу? И была ли согласна Линда на грехопадение? А было ли согласие у Уты? Как они вместе загуляли с Ингмаром…

Нить рассуждений купца оборвалась.

— Антихрист, Зверь, нечистый дух, как тебя поймать? Помоги мне… — купец ударил себя по губам, но было поздно.

Он понял, что не обратился к Богу, и не потому, что не договорил. Помыслы его были в тот миг другие.

Тогда к кому же он обратился?!

Малисон лежал в страхе божьем.

— Господи, помилуй мя грешного, — бормотал он, объятый ужасом. — Господи, помилуй…

Малисон умолк. Он ощутил под пальцами недостающее звено.

Порочное.

Недостающее и Порочное.

Он нащупал его!

Ингмар был вместилищем Дьявола, сбитого на землю огненным кнутом Ильи-пророка.

Ингмар Тронстейн убил Уту.

Теперь купец был уверен в этом.

Он утвердился в своей догадке, когда вспомнил зарезанную семью.

Голова отдалась резкой болью в том месте, куда пришёлся удар.

Ингмар похитил кошель!

Он убил Грит, потому что та привезла Уту на Бъеркенхольм.

Старуха-голландка подначила дочь шорника вымогать у Тронстейна деньги!

Ингмар убил отца Паисия, потому что батюшка распознал в нём одержимого!

Ингмар всему виной!

Теперь Малисон знал это.

Он трижды возблагодарил Господа, каждый раз крестясь, повернулся на бок, обнял Аннелису и с чувством глубокого умиротворения заснул.

Купец встретил Ингмара там, где не ждал — на рыночной площади. Молодой Тронстейн держал в руке пучок сыромятных ремешков, должно быть, хотел сплести кнут.

Малисон заложил пальцы за пояс, разгладил кафтан. Посмотрел на Ингмара со значением и сказал на плате, который знала от рождения Ута, а швед из поместья едва ли:

— Распутной Утой, словно бесом, одержим. Голландка старая твою сгубила жизнь.

Ингмар глядел на него с непониманием, но от обращения, а не от языка. Малисон это заметил.

— Жаль! — сказал купец по-русски и вздохнул. — Судьбы насмешкой ты на людях обличён. На муки адские навеки обречён.

Ингмар глядел на него всё более испытующе.

— Так! — постановил Малисон и добавил, как будто не обращаясь ни к кому, а только ко Всевышнему: — И после смерти вам не обрести покой. Ты душу дьяволу продал, — тут купец насупился. — И чёрт с тобой!

Ингмар понимал по-русски. Он понимал всё!

«Весь город искал, — вспомнил Малисон слова солдата. — Почему не нашли? Искали чужого, а это был свой».

Он развернулся и пошёл в лавку. Он вспомнил свою поездку в Бъеркенхольм-хоф на Ильин день и подслушивавшего Ингмара.

Злой, жгучий взгляд его купец чувствовал всей спиной.

«Я тебя нашёл», — думал Малисон.