Однажды в саду у старой церкви, где сборщик пиявок Мохаммед часами стоял в воде, терпеливо дожидаясь, пока твари присосутся к ногам, шестилетний Ибрагим нашел мертвого щегла. Мальчик развлекался, пытаясь ловить ящериц — занятие совершенно безнадежное, но забавное, которому самозабвенно отдается любой ребенок. Ловить черепах не так сложно и потому быстро надоедает, если нет желания посмотреть, скоро ли черепаха вновь высунет голову, после того как в нее потыкали палкой.
Ибрагим заметил птичку, потому что увидел ярко-красную головку и сверкающие желтые отметины на крыльях. Щегол застрял меж двух камней, будто упал с неба, внезапно пораженный смертью. Мальчик взял в руки уже окоченевшее тельце, и оно показалось самым красивым из всего, что он видел на свете. Пораженный невесомостью и хрупкостью птицы, Ибрагим вертел ее в ладонях.
Неподалеку Каратавук с Мехметчиком раскачивались на ветке, а Дросула и Филотея сидели у церквушки на поваленной колонне и глазели на Мохаммеда, который, ухмыляясь, разговаривал сам с собой. Девчонки болтали и бросали в воду сухие стебли, интересуясь, как они поплывут.
Ибрагим подошел к девочкам и вытянул руку:
— Во чего у меня есть.
— Мертвая птица, — пренебрежительно сказала Дросула. — Убери эту гадость!
— Ой, какая красивая! — воскликнула Филотея, прижав руки к щекам.
— Это кушу, — сказал Ибрагим, гордый своими познаниями. — Нравится?
— Красивая! — снова ахнула Филотея.
— И чего собираешься с ней делать? — все так же презрительно спросила Дросула.
Не обращая на нее внимания, Ибрагим протянул птицу Филотее:
— Хочешь?
Девочка покраснела от удовольствия:
— О да! Спасибо. — Она протянула ладони, и Ибрагим бережно положил в них птицу.
Филотея поднесла ее к лицу, чтобы рассмотреть, но вдруг бросила на землю.
— Фу! Она воняет! Какая мерзость!
— Конечно, воняет, — рассудительно сказал Ибрагим. — Она же мертвая.
Филотея с ужасом смотрела на птицу, а Ибрагим, чувствуя, как от огорчения сводит живот, спросил:
— Значит, не хочешь?
Филотея уже тогда щадила его чувства, поэтому ответила дипломатично:
— Конечно, хочу, только пусть сначала перестанет вонять.
— Вы дураки, — отметила Дросула, напуская на себя взрослый вид. — От нее никакого толку. — Ей ужасно хотелось, чтобы кто-нибудь преподнес ей такой подарок, но она понимала — этого никогда не произойдет.
— Она красивая, — упрекнула ее Филотея.
— Может, отрезать только крылья? — предложил Ибрагим. — Они очень хорошие, и вонять не будут. Отрезанные крылья не воняют. У меня есть сорочьи, большие такие, и ни капельки не воняют.
— Я возьму крылья. — Предложение Филотее совсем не нравилось, но она уже попалась в сети ухаживания, которое продлится до дня ее смерти.
Вот так Филотея стала владелицей пары черных крылышек с белозолотыми крапинами по краю. Со временем ей полюбился этот чудной и бесполезный подарок, у нее теплело на сердце, и в душе разливалась радость, когда она натыкалась на него, перебирая свою маленькую коллекцию сокровищ.
С тех пор Филотея ассоциировалась у Ибрагима с птицей, и он мысленно называл ее «пташка». Когда они обручились, он без слащавости и стеснения обращался к ней так и при друзьях. Он называл ее этим ласковым именем в те немногие пылкие и запретные мгновения, когда, рискуя репутацией, они оказывались наедине.