Бескрылые птицы

75. Мустафа Кемаль (17)

Каратавук в Галлиполи и Ибрагим в Алеппо зависли в странной неопределенности, охватившей армию, которая еще существует, когда правительство сдалось. Воинская рутина идет своим чередом, но никто не знает, зачем это теперь, и одни солдаты прячут друг от друга глаза, словно виноваты в поражении, а другие злятся и нехотя исполняют приказы, утратив страх перед офицерами. Идут разговоры об отправке домой, как это может произойти, будет ли какой транспорт. Ручеек дезертиров не иссякает, поскольку служить теперь бессмысленно, и немалая часть армии демобилизуется стихийно и неофициально. Многие прихватывают оружие и становятся обычными бандитами, преумножая невзгоды населения. Жалованье не поступает, кормежка по-прежнему непереносимо скудна. Одни солдаты воруют у гражданских, другие попрошайничают.

Крушение Османской империи наступило после поражения Болгарии: союзническим силам выпал шанс легкого вторжения по всему фронту, в то время как основные силы армии безнадежно застряли на Кавказе и в Сирии. Великий Визирь Талат-паша заявляет: «Мы наелись дерьма», — и уходит в отставку. Правительство Энвер-паши и младотурков наконец-то смещено, однако Мустафа Кемаль разочарован, не получив назначения в новый кабинет министров. Англичане навязывают новому правительству жесткие условия, Энвер с бывшими сподвижниками бежит в Германию. Оттоманы слишком поздно понимают, что англичане не разделяют их предположения, будто военного вторжения на османскую территорию не будет. Британцы оккупируют Мосул, нарушая соглашение, заключенное двумя днями раньше. Наступает новая эра борьбы за независимость Турции, и командующий 6-й Османской Армии, поняв, что происходит, тайно накапливает оружие и провиант. В Сирии Мустафа Кемаль осознает, что охраняет границу, которой официально нет ни на одной современной карте, поскольку проходит она по неопределимому рубежу древнего царства Киликии. Англичане заявляют о намерении оккупировать Алеппо, и Кемаль предпринимает шаги для отражения любых нападений на Искендерон. Он недоволен, когда правительство приказывает ему воздержаться и отзывает в Стамбул. К тому времени он тоже начал подготовку к сопротивлению. Его преемник переправляет необходимые припасы в глубь страны, где их не захватят союзнические силы. На всех фронтах оттоманские командиры, будто зная, что предстоит, запасают провиант и снаряжение.

В конце 1918 года французы оккупируют Адану и тем самым немедленно запускают лису в курятник. Османская империя запросила перемирия, но не сдалась. Она изнурена, ее экономика разрушена, и вроде бы непостижимо, что страна еще способна воевать, но победителям только предстоит познать в полной мере фантастическую стойкость турков. Теперь, когда чужеземные войска занимают турецкую территорию, сопротивление неизбежно, и уже появляются его образчики: пока имперские начальники один за другим капитулируют и одно за другим принимают условия Антанты, идея отпора все увереннее зарождается в широких кругах инакомыслящих армейских офицеров. Империя начинает разделяться, но Мустафе Кемалю и его собратьям-офицерам еще потребуется время, чтобы воспламенить смирное население. В этом им весьма помогают французы, которые натравливают подразделения армянских добровольцев на жителей Аданы. Добровольцы бросаются мстить и предсказуемо получают отпор. На всех турецких оружейных складах Анатолии, охраняемых союзническими силами, начинается воровство боеприпасов.

Мустафу Кемаля угнетает вид кораблей Антанты у причалов Стамбула. В Галлиполи он не спал ночами и принес в жертву десятки тысяч солдат, чтобы именно этого не произошло. Мустафа подавлен, но в то же время лелеет надежду, что в недалеком будущем возглавит правительство, повсюду наведет порядок и положит конец череде унижений. Он снимает дом у армянина в районе Османбей — очень удобно, близко к ядру политической жизни и подальше от матери.

Оккупационные войска французов и англичан открыто враждуют друг с другом и стамбульским населением. Французы применяют вздорную зарубежную политику, которая с тех пор совершенно не изменилась: единственная цель ее — во всем препятствовать англо-саксонскому миру и максимально его раздражать, даже когда это идет вразрез с интересами Франции. Итальянские войска со всеми любезны, однако правительство Италии замышляет помешать притязаниям греков на издревле греческую территорию. У англичан и французов налаживается вялое взаимопонимание с греками, что окрыляет греческие амбиции. Огромная популяция греков в Стамбуле восторженно встречает греческие войска. Мустафу Кемаля и ему подобных это тревожит сильнее всего, ибо общеизвестно стремление греков вновь обрести древнюю столицу Византии.

Однако зоркие турецкие политики начинают понимать, как устали от войны союзники и как легко можно бы использовать их разногласия. Мустафа Кемаль с головой уходит в хитросплетение планов; политики не способны к взаимодействию, и центром сопротивления Антанте становится Генеральный штаб вооруженных сил, в особенности группа офицеров-националистов во главе с Мустафой.

Греческий премьер-министр Элефтериос Венизелос издает меморандум, в котором Греция предъявляет права на Фракию и западную Анатолию. Он предлагает добровольный обмен турецким и греческим населением. Идея подается как чрезвычайно разумная, словно это абсолютно в порядке вещей — в интересах национального строительства своевольно разрушить жизнь сотен тысяч неповинных людей. В Стамбуле православный патриарх от имени греческого населения объявляет, что оно более не оттоманское, и провозглашает союз с Грецией. Неудивительно, что по всей Турции разрастаются общества по защите национальных прав. Итальянцы решают помешать грекам и высаживают войска в Анталье. Они единственные среди союзников, чья политика заключается в том, чтобы при любой возможности умаслить турецкое население и уважительно относиться к оттоманским эмиссарам.

Подчиняясь союзникам, греческое правительство направляет войска для оккупации Смирны; ясно, что вот-вот вспыхнет новая война. Вместо возвращения домой Каратавук и Ибрагим втянуты в кампанию, отмеченную особым бесчестьем и злобой. А в Эскибахче, где расквартирован небольшой итальянский отряд, прекрасная Филотея, еще печальнее, ждет не дождется возвращения жениха и, как многие девушки, верит, что жизнь начинается по-настоящему, лишь когда становишься новобрачной. Она знает, что по возвращении Ибрагима ей придется стать мусульманкой, но эта перспектива ее мало тревожит, поскольку все равно можно будет оставлять гостинцы перед иконой Панагии Сладколобзающей, как всегда поступали женщины, принявшие мужнину веру, а смешанные браки мусульман и христиан существуют здесь спокон веку. Филотею утешают Дросула, которая твердит одно — надейся, и Лейла-ханым, которая пытается обучить девушку игре на лютне — насильно впихивает ей инструмент и объясняет, как обращаться с медиатором из вишневого дерева. Девушка решительно отказывается, сердобольно воздерживаясь от разъяснений, что, по всеобщему мнению в здешних краях, на лютне играют одни шлюхи.

Филотея давно не носит вуаль — от невзгод померкли тщеславные радости, и кроме итальянских солдат-оборванцев, что очухиваются от вечной сиесты под платанами, дабы посылать Филотее воздушные поцелуи, которые она презрительно не замечает, в городе не осталось мужчин, готовых передраться из-за ее красоты.

Оккупация Стамбула протекает комично. Англичане с французами продолжают раздражать друг друга и население, итальянцы по-прежнему со всеми любезны. Им обещана Смирна с окрестностями, но по горькому опыту в Ливии они знают, что оккупировать османскую территорию не так-то легко. Установление просто зоны влияния требует меньших сил и хлопот, и итальянцы мудро избирают себе роль защитников турок от греческих притязаний на западное побережье и создание Великой Греции. Оттоманское правительство обеспокоено присутствием греческих войск и боевых кораблей в Стамбуле, где значительная часть населения — греки.

Кемаль всецело занят плетением сложных деморализующих интриг, дабы достичь власти. Мустафа убежден, что только он способен привести Турцию к национальной независимости. Он использует связи в прессе, бесплодно беседует с Султаном и хочет помешать назначению очередного непригодного Великого Визиря.

Англичане понуждают оттоманское правительство принять меры к чиновникам и офицерам, замешанным в военных преступлениях, таких как марши смерти армян и британских военнопленных, депортация греков с западного побережья в 1914 году. Появляется удобная возможность избавиться от старых дружков Энвер-паши по комитету «Единение и Прогресс» — младотурков, кто уже не столь молод, но чьи руки в крови. Мустафу Кемаля не арестовывают, однако итальянский посол предлагает свою защиту, если англичане надумают его выслать. Во всяком случае, Мустафа никогда не был замешан ни в каких военных преступлениях, в его воинской карьере нет ничего, кроме славы. Султан проверяет законную обоснованность смертного приговора шейхулисламу[92], и начинаются казни. Мустафа Кемаль поглощен заговором с офицерами-националистами, они хотят избавиться от союзнических войск во всех основных районах Турции.

Националисты замышляют препятствовать демобилизации и разоружению османской армии и сохранить сторонников в высшей власти. Ар мия сокращается, но чудесным образом растет жандармерия. Офицер по имени Казим Карабекир, еще одно дитя Судьбы, заглядывает к Мустафе Кемалю, чтобы выяснить его отношение к идее создания национального правительства в восточной Анатолии и непризнания, если понадобится, правительства в Стамбуле. «Это мысль», — говорит Кемаль. Многие офицеры с подобными убеждениями ждут подходящего момента.

Итальянцы перемещаются в западную Анатолию; официально — чтобы покончить с бандитизмом, но на самом деле — чтобы оказаться там раньше греков. Оттоманские «Общества по защите национальных прав» растут, как поганки, вместе с жестокостью соперничающих народностей. Принц Абдуррахим отправляется с миротворческой миссией, его приветствуют мусульмане Смирны. В Анталье и Конье итальянцы, оказавшиеся единственными оккупантами с крупицей здравого смысла, выстраивают свои войска и встречают принца со всем почетом. Тут приходит весть о высадке греков в Смирне. Монаршьи миротворческие потуги повсеместно бойкотируются христианами, которые мира не желают. В Понте на южном побережье Черного моря, где исчезнувших армян заменяют греческими беженцами из коммунистической России, греки требуют независимости. Мусульмане — многие из них тоже беженцы из России и с Кавказа — скорее умрут в бою, чем покорятся грекам и армянам. Бандитские главари затевают кампанию террора против местных христиан. Англичане прилагают символические усилия по наведению порядка, но у них нет желания заниматься этим как полагается. В британцах зарождается и крепнет смутное понимание: быть мировым жандармом и содержать крупнейшую в мировой истории империю — дело дорогостоящее, утомительное и неблагодарное.

Султан поручает Кемалю расследовать жалобы греков и предотвратить создание советов в 9-й Армии. Полномочия Мустафы так велики, что Султан заодно назначает его военным и гражданским комендантом восточной Анатолии. Лучшего Кемаль не мог и желать. Большая, мощная, хорошо снаряженная 9-я Армия находится вдали от Стамбула, именно там, где надо. Султан преподносит Мустафе золотые часы. Кемаль готов к отправке, но в Смирне высаживаются греки.

Они получили на это санкцию президентов Вильсона и Клемансо, а также премьер-министра Ллойд Джорджа[93]. Антанта намеревается использовать одного союзника, Грецию, чтобы помешать другому союзнику — итальянцам. Греческий премьер-министр Венизелос действительно хочет навеки аннексировать западную Анатолию и осуществить то, что греки всегда называли «Великой Идеей». Это чуть ли не восстановление Византии. В британском правительстве румяный и невежественный Ллойд Джордж — единственный, кто считает греческую высадку хорошим делом.

Высадка проходит катастрофически неудачно, за несколько дней от рук греческих солдат и взбунтовавшегося греческого населения гибнет масса турок. Затем прибывает Аристид Стергиадис и берет все под свой контроль. Это жесткий и принципиальный человек с обостренным чувством справедливости, которого местные греки тут же обвиняют в протурецких настроениях, но даже он не может контролировать башибузуков и солдат-изменников внутри территории и не в состоянии восстановить межобщинные связи, разрушенные неудачной высадкой. Стергиадис до глубины души оскорбляет местных шишек отказом посещать их званые обеды. Он вынужден управляться с ненормальной ситуацией, когда английский генерал в Стамбуле теоретически (и только) является командующим греческой армии, дислоцированной на территории, теоретически остающейся под владычеством Султана, но фактически управляемой греками.

Антанта информирует оттоманское правительство о высадке лишь за день до ее начала, Мустафа Кемаль видит, как все возмущены и недоумевают. Итальянская оккупация еще приемлема, но греческая — нестерпима. Она как нож острый в сердце Кемалю и ему подобным. Англичане колеблются, прежде чем выписать Мустафе дорожный пропуск.

Перед отправкой его корабль обыскивают на предмет незаконных товаров, и Мустафа говорит: «Мы не везем ни контрабанды, ни оружия, только веру и решимость».

Огонек силы и решимости забрезжил и в жителях Эскибахче, когда стали возвращаться мужчины — они прибывали со всех концов, оголодавшие, оборванные и босые. Одни дезертировали, воинские части других как-то растворились во всеобщей неразберихе. Кое-кто говорит, что пришел ненадолго — нужно разыскать Мустафу Кемаля. Возвращается брат Каратавука, Нермин плачет от радости и тотчас бежит поделиться новостью с Айсе и Поликсеной.

Со смертью ходжи Абдулхамида Айсе обнищала. К огородничеству она не приспособлена, но главное — потеряла надежду. «Жду смерти, — говорит Айсе. — И молюсь, чтобы пришла поскорее». Она живет милостью подруг, которые сами ничего не имеют. Однако даже Айсе взволнована появлением давно пропавшего юноши и мечется от желания сделать что-нибудь толковое. В углу опустевшего стойла Нилёфер она находит горшок с известкой, и ей приходит хорошая мысль. Айсе собирает и белит двадцать булыжников. По одному относит к могиле Абдулхамида и выкладывает бордюр.

Потом ее осеняет новая мысль. Она идет за медными украшениями, голубыми четками и зелеными лентами. Уксусом оттирает с меди налет и берет с крюка лопату Абдулхамида.

Отвалив немного земли с могилы мужа, Айсе закапывает сбрую Нилёфер. Опершись на лопату, она стоит, переводя дух; она ослабела, кружится голова. От Абдулхамида уже ничего не осталось, кроме пожелтевших костей, думает Айсе. Отдышавшись, она опускается на колени и шепчет в землю, чтобы муж расслышал:

— Мой лев… — Она соображает, как продолжить, ведь с покойниками надо быть краткой. — Наверное, Нилёфер уже умерла, — говорит Айсе. — Я принесла ее вещи, теперь ты поскачешь на ней в раю.

Она прижимается ухом к земле и вслушивается.