Нермин всполошилась — вдруг теперь сыновья не вернутся? Дни шли, тревога все разрасталась, и она, не выдержав, решила повидать подругу.
На задах дома Поликсена ломала хворост для жаровни. Она уловила смущение гостьи, постеснявшейся сразу обращаться с просьбой. Та не знала, куда девать глаза, и крутила в руках горшочек, засовывая в него пальцы. По горшочку-то Поликсена и догадалась, зачем пришла Нермин, но немного помучила ее и лишь потом сказала:
— Да говори же, чего тебе надо! Ну, в чем дело?
— Ох, Поликсена! — решилась Нермин. — Я доела оливки, что ты дала мне на счастье. Съедала по одной в день, как ты велела, все было хорошо, но вот съела последнюю, и теперь боюсь, что удача сгинет и сыновья не вернутся. Ужасно неловко, в жизни бы не попросила, но… нет ли у тебя еще? Мне неймется. И вот, возвращаю Искандеров горшочек, как ты просила.
Поликсена рассмеялась:
— И это все?
Она вошла в дом, доверху насыпала горшочек оливками и, отдавая его подруге, сказала:
— Как христиан забрали в трудовые батальоны, от Мехметчика ни весточки.
У Нермин набежали слезы.
— Счастливых оливок хватит нам обеим?
— Молись о хорошем урожае, — ответила Поликсена.
Женщины обнялись, и Нермин пошла домой. На ходу она съела по оливке за каждый пропущенный день.