Литнегр, или Ghostwriter

Глава 14 На Горбушку

Но есть же хорошие моменты в этом ремесле? Ведь не просто так я на всё это соглашаюсь? Надо удовольствие получать, что ли… Я уже забываю, какое оно — удовольствие. Где оно, когда над головой вечно висит сдача очередного детектива?

Но сегодня я намерена сбежать от тыс. зн. Сегодня у меня день, когда я буду наслаждаться тем, что я — гострайтер. Точнее тем, что я располагаю гострайтерскими гонорарами. Имею право, в конце-то концов! Иначе — ради чего это всё?

К деньгам я постепенно привыкла. Для меня уже не новость, что они у меня есть. Я их даже использую. Стала дважды в неделю ходить в бассейн, и моя кривая спина впервые за много лет вздохнула с облегчением. Словосочетание «красивая орт обувь» перестало восприниматься как оксюморон: назаказывала себе и летних, и зимних ботинок разных расцветок и разных, насколько ноги позволяют, фасонов. Летние ботинки с открытым носком — неужели это возможно, неужели не надо париться в закрытых? Ко всему этому я уже привыкла. Но мир ведь не ограничивается тем, что можно съесть или надеть? Ну вот. Сегодня я готовлюсь получить кое-что ещё.

Готовлюсь с утра. Пока муж спит, я мою голову и крашу ногти, подбирая цвет к тому, что сегодня собираюсь надеть. (Покупать лаки для ногтей тоже, между прочим, приятно.) День входит в плоть и кровь предвкушением, запахом шампуня на волосах, солнцем на кирпичной кладке возле оконной рамы снаружи, где спешат люди, множество людей. А мне спешить некуда, можно подождать, спокойно подготовиться к пробуждению мужа, вместе позавтракать (слегка, ведь после прогулки за покупками мы наверняка зайдём в кафе). А потом ветер в лицо при выходе из подъезда (холоднее, чем я думала, но не возвращаться же, не менять же запланированный облик), метро и… она! Горбушка!

Удивительное место, название которого взято от другого места. Была толкучка при ДК имени Горбунова, стала фешенебельная торговая зона на метро «Багратионовская» по моей любимой открытой ветке. Там торговали пиратской аудио- и видеопродукцией, тут торгуют… ну, тоже не всегда лицензионной, да. Можно нарваться и на некачественный товар. Но это нас с мужем не пугает. Наоборот, придаёт посещениям Горбушки характер охоты. Никогда не знаешь, что подвернётся: перепёлка или медведь. Но без трофея мы отсюда точно не вернёмся!

Ветреная улица — и вдруг затишье квадратного затенённого двора. Раздвижные двери открывают ход в тепло и многолюдье. Поднимаясь по эскалатору, воспаряя на нём над многоцветным гомонящим первым этажом, где народ вовсю убивается по бытовой технике, чувствуешь себя богиней в этом потребительском раю. Что тут у нас на втором этаже? Ряды налево, ряды направо… Самые интересные — там, где музыка и кино, но мы туда сейчас не пойдём. Сначала в отделы, где торгуют компьютерными программами. Здесь есть как солидные лицензионные — и соответственно стоящие — диски, так и — числом поболее, ценою подешевле — много программ на одном дивидюке. Мне пожалуйста, где всего побольше. Программы для сканирования и распознавания текста — для моего сайта, привлекающего посетителей в основном своей библиотекой. Я ведь люблю читать всякое… сканировать, выкладывать, отзывы опять же получать… Правда, этого давно уже стало меньше в моей жизни, а если честно, когда затянуло литнегритянство, то почти совсем не стало, но ведь когда-то оно снова появится. Да вот после этого романа дам себе роздых; как только закончу, сразу и отпрошусь у Хоттабыча месяцочка на два. От этого обещания себе становится так уютно и вдохновительно, что я, не торгуясь, покупаю диск в сомнительной самораспечатанной обложечке. Не забыв прихватить чек, конечно.

Муж рядом смотрит программы для создания музыки на компьютере. Это святое. Я наблюдаю за ним умилённо, как за котёнком, который лакает из блюдечка молоко. Если ещё работая на церковном лотке он вошёл в число самых перспективных независимых музыкантов, то сейчас ситуация тем более благоприятная: его пригласили поучаствовать в сборнике, составленном из произведений как отечественных, так и зарубежных авторов этого направления. Чтобы творить, надо не беспокоиться о деньгах. Пусть хоть один из нас об этом не беспокоится.

Ну вот, программами мы затоварились, идём к развлечениям. Для Олега это музыка, для меня — кино… Нет, кино — и для Олега тоже. Вкусы, правда, у нас разные…

— Ты, конечно, своих ужасов накупишь?

Отгремели наши баталии по поводу вкусов. Олег теперь не только уважает моё пристрастие к хоррорам, но и сам ведёт меня туда, где они водятся. А я… что-то у меня застопорилось. Смотрю равнодушными глазами — точнее глазами, которые равнодушнеют по мере того, как просмотренного становится всё больше и больше.

А ведь когда-то я позволила бы палец у себя откусить вампиру за просмотр фильмов, которые тут лежат целой россыпью и стоят совсем недорого! Бела Лугоши, друзья мои, тот самый классический «Дракула», величественный и смешной, и великий тем, что смешной; малоизвестные джалло семидесятых годов; вершины немого кинематографа, в том числе «Носферату» Фридриха Вильгельма Мурнау — точка, с которой я веду отсчёт себя сегодняшней, тот фильм, который я смотрела в сопровождении французской группы «Арт Зойд», с помощью своего плохого немецкого силясь понять совершенно непонятный на том жизненном этапе английский… Столько всего было надо! А сейчас — вот оно, передо мной, в ассортименте, и деньги есть. Почему же теперь мне до такой степени ничего не надо?

Нет, надо! Нет, надо! Это сейчас на меня вдруг накатил ступор от количества всего-всего, и мне кажется, что не надо, а отойду — придётся потом жалеть и возвращаться. Вот «Метрополис» Фрица Ланга — не смотрела ведь «Метрополис», а ведь сколько раз читала описания, это ж классика, да как вообще ты ещё без «Метрополиса» живёшь? Покупаю «Метрополис». До кучи беру сборник старых советских кинокомедий, которые и так регулярно крутят по телевизору. Олег смотрит на меня удивлённо, но так что же? А вдруг я захочу пересмотреть какую-нибудь комедию, когда по телевизору её не будет? Аппетит приходит во время еды, и у соседнего лотка я отовариваюсь двумя значками с готической символикой. Приятно поразглядывать ещё кукол — персонажей фэнтези, но тут уж я торможу себя, это была бы бесполезная покупка, за которую я потом стала бы себя упрекать…

А другие — полезные? Да, вполне. Можно с чувством выполненного долга идти в кафе, где беляши, фисташки и пиво. Я приучилась терпимо относиться к пиву, употребляемому Олегом, и научилась находить вкус в пиве сама. Ветер колышет зелёный бок палатки. Вместе с лёгкой поддатостью наступает умиротворение. План дня выполнен. День прошёл как надо. Чего ж ещё?

По выходе с горбушечной территории умиротворение ещё окутывает меня, но возле входа в метро лёгкий пивной покров слетает с мозга. Обнажается что-то резкое и колючее. Почему я так мало делаю для того, чтобы пробить свои произведения в печать? Почему так робка и ненастойчива? Даже в случае с «Мистериумом» отказал мне вовсе не главный редактор: отказала себе от его имени я сама, как будто не имела даже права предложить свой роман. При том, что я вроде бы хочу печататься, хочу литературной известности, одна перспектива произнести вслух: «Я — писатель», — вызывает жуткие судороги. Если попытаться облечь их в слова, то получится: «Писателем быть стыдно!» Ну да, вот именно стыдно, как с голой попой выйти в общество…

Странное утверждение? И впрямь, странное. Согласно этой логике писатели все вместе дружно должны скрывать свои произведения и имена. Но вот же — посмотрите вокруг: и не стыдятся, и книги издают, и интервью дают напропалую, и никто от них за это не шарахается, никто в них пальцами не тычет: «Смотрите, какие уроды, гы-гы-гы!» Так почему же?.. Видимо, это какое-то моё личное убеждение. Но откуда оно взялось?

Из детства, что ли? Из того периода, когда словесная игра, вольное сочинительство было тем, чем можно заниматься только с мамой и папой, а с посторонними нельзя, даже с бабушкой уже как-то неловко? Или пришло оно чуть позже, когда вырисовалось понимание, что Буратино и его друзья не просто так существуют в словесной действительности, а придумал их когда-то писатель Алексей Толстой (пусть будет Толстой, о Коллоди с Пиноккио речь пока не шла). Что писатель — это такой отдельный человек, который пишет книги. И вот эти самые, которые пишут книги — они люди серьёзные, известные, большинство из них — мужчины (на Агнию Барто долго думала, что она — Александр Барто) и вообще-то большинство из них — мёртвые.

Тебе-то к ним — куда?

Вот и вылезло оно — моё второе «стыдно»: как будто, называя себя писателем, я претендую на то, что мне не принадлежит. Я не всегда так уж надрываюсь над созданием книги, и я женщина, и — представляете! — пока ещё жива… Какой же из меня писатель?

Олег что-то говорит, чем-то своим, музыкальным, делится. Я стараюсь отвечать.

— Ты меня не слушаешь! — возмущается он.

— Извини, в самом деле прослушала. Так что ты сказал?

А потом мы дома. И наступает неотвратимый закат, при пламенном свете которого вдруг становится ясно: смотреть я купленное не хочу. Имело смысл покупать фильмы раньше, когда они подпитывали растущий во мне роман, который я имела право писать хоть год, хоть два года… ну вообще этим вопросом не заморачивалась, потому что он рос где-то параллельно, как живое существо, о котором я просто узнавала всё больше и больше, и чтобы узнавать, требовалась подпитка чужими книгами и фильмами. А сейчас… пусто всё…

— Так что поставим: «Легенду о Тиле» или шведские короткометражки ужасов?

— А ты что хочешь?

— А ты?

— Ставь, что хочешь.

Где моё состояние той благословенной эпохи, когда фильм «Носферату» в СССР был ошеломительной новинкой, и о вампирах имелась одна только новелла А. К. Толстого, и с Дракулой кроме меня никто абсолютно не был знаком, а я, осчастливленная этим знакомством, сидела на скамейке возле склона, с которого открывался вид на шоссе внизу, и карябала первую главу будущего романа на оставшихся пустыми листах тетради по гистологии, и всё шло в строку, всё совпадало с внутренним состоянием: и шоссе, и ранняя осень, и наплевать мне было на все издательства в мире, и…

— Что с тобой? — спрашивает Олег.

— Ничего. Всё в порядке.

— Но я же вижу, что не в порядке! У тебя слёзы!

Вот пристал! Рассказать тебе, что у меня внутри?

А что тебе ещё надо? Ты же всё равно не поймёшь. Я привыкла, что никто никогда меня не понимает. Единственный надёжный путь — одиночество. И собственные мысли.

— Говорю тебе, нормально всё.

Он не верит. Но отступает с репликой:

— Вот ты вечно молчишь, держишь в себе и говоришь, что нормально. А потом на меня кидаешься из-за всякой ерунды.

Не отвечаю. Знаю, что Олег прав. Но и я права, что не могу сказать вслух то, что варится внутри. Пока варится, пока не облечено в прозвучавшие слова, оно как будто бы и не существует. А стоит произнести, как начнёт существовать, встанет во весь рост, во всей полноте и осязаемости, и с этим придётся что-то делать. А что-то делать я не готова. Не накопилось во мне такой решимости. От одного намёка на это холодеет в животе.

— Ладно, не обращай внимания. Давай «Легенду о Тиле».