Литнегр, или Ghostwriter

Глава 32 «Режиссёр» стучится в дверь

Будучи занята своими играми с майором Пронюшкиным, я совершенно позабыла об Алле, которая привела меня к этому неуважаемому труду. Создавалось впечатление, что я была гострайтером всегда, что всегда я писала только милицейские романы, и нет от этого спасения, потому что все кругом читают милицейские романы, а значит ничто другое не нужно… Однако моя литнегритянская фея внезапно явилась, чтобы снова изменить мою судьбу — причём во вполне-таки фейном антураже: в облаке снега. Снег был ноябрьский, он мёл за окном, в комнате было серо и уютно, писать очередное изделие о майоре Пронюшкине совершенно не хотелось, хотелось куда-нибудь сходить погулять, развеяться, но хотелось вяло, не хватало сил стащить своё бренное тело с дивана и одеть его по-зимнему… В этих сумеречных декорациях раздалась трель мобильника. Чирикающий голосок, хотя такого ни у кого кроме Аллы нет, я не сразу узнала, настолько он донёсся до меня из другого мира.

— Небольшая работа… Всего несколько страничек… Сутки-двое…

Насколько я поняла, из нескольких эпизодов, из наброска требовалось сделать нечто похожее на сценарий. Наметить основную линию, развить то, что было у автора. Не на большой объём, чуть больший, чем там есть, но чтобы было внятно. Да, набросок она сейчас перешлёт. И да, это не детектив. Это — мистика. О расплате за ошибки прошлого.

— Перезвони мне минут через пятнадцать, — взяла я тайм-аут.

Вообще-то у меня своя работа имеется. Большая. Настоящая. Которую надо делать изо дня в день. А тут сваливается не пойми откуда не пойми что. Не люблю такие произведения без начала и конца, никогда не стала бы участвовать в проекте, где много человек пишут один роман — рехнуться можно от такого! Но, с другой стороны, лёгкая безответственность — спутница пустяковой работы. Почему бы, в самом деле, и не расслабиться на выходных? (Да, точно помню, стояли выходные). И мистика — это ж моё, это ж я одной левой могу, и так давно этого не случалось в моей жизни: написать что-то нравящееся за деньги. Поэтому когда через пятнадцать минут в трубке зачирикало: «Ну так как же?» — я ответила:

— Так и быть, присылай.

Присланное меня не впечатлило: набор штампов, характерных для доморощенной постсоветской мистики. Во времена, когда хоррор в нашей стране ещё только появился, незнакомство с его зарубежными образцами рождало такие шедевры, как «Господин оформитель», теперь же рождает только кустарщину вида «Капустник нашенский псевдогоголевский обнаковенный». Но всё же в присланном имелась понятная идея. И достаточное количество традиционных элементов (кладбище, выходцы с того света и т. п.), которые можно было украсить и расцветить как бог на душу положит. Так что, вникнув в суть дела и уяснив, что на всё про всё у меня меньше суток, я…

Правильно. Пошла прогуляться.

Гулять с сюжетом — это совсем не то, что гулять без сюжета. Более того: слоняние по городу и обдумывание сюжета — вещи, по отдельности могущие быть неприятными, — вместе составляют отличный микс. Выходя из квартиры, я ещё не знала, куда еду, но уже у подъезда тело приняло решение за меня: на Крымский вал в сад скульптур возле нового отделения Третьяковки. Когда я стояла на троллейбусной остановке, в голове на абсолютно белом фоне — фоне зимы и пустоты — вертелись и расходились пазловые кусочки того, что успело усвоиться из двухстраничного документа; но уже возле метро «Парк Культуры» я увидела единственное пока живое, а не бумажное лицо — это была жена главного героя, которую он лишил любимой работы журналиста и усадил дома следить за хозяйством, создавать глянцевый фасад семьи. И при этом был уверен, что «моя дражайшая половина с жиру бесится» — что, по-видимому, совпадало с точкой зрения самого Тока. Из моего возмущения этим сыто-патриархальным отказом понимать, что жену бесит необходимость изображать из себя половинного человека, родилась целая сценка, где супруги выясняют отношения, и жена предъявляет мужу счёт за собственную жизнь, от которой он вынудил её отказаться. А из этой сценки родился и сам супруг — настолько самодовольный от своего богатства и успешности, что все неприятности, которые он должен претерпеть на протяжении сценария, или что там у Аллы намечается, приобретали вид законного возмездия — удачный способ потрепать по холке чувство справедливости у читателя, поскольку истории о мести мироздания, настигающей самодовольного негодяя, всегда будут пользоваться успехом…

Вспоминая этот день, отчётливо вижу снежную отмель возле лужи, в которую я наступила по щиколотку. Мокрый холод в ботинке ощущался так же остро и свежо, как персонажи, которые задвигались, заговорили, зачувствовали. Я ещё не видела сцену откровенного разговора героя с женой, но уже сложился дословно кусочек диалога, от которого как от печки я буду танцевать. От которого можно натанцевать целый фильм… или спектакль… да нет мне дела до того, что там Алла с бывшим Розеткиным планируют, мне есть дело только до моего куска работы, который, чую, после прогулки попрёт как на дрожжах.

Кусок получился! Мною владело счастливое ощущение: «Что хочу, то и ворочу», когда оно появляется, можно позволить себе на листе бумаги или в компьютерном файле что угодно. И я позволила. Я под корень похерила авторские трактовки персонажей и событий, сохранив внешнюю канву. Я родила и развернула на половину объёма два по-настоящему жутеньких эпизода, в тексте не запланированные. Разворачивала бы и дальше, но чувство планки, наработанное в литнегритянстве, сказало: стоп, всё, что требовалось, ты сделала, а дальше — харэ, отсылай работу и требуй гонорар.

Так я и поступила. Причём совершенно не знала, сколько требовать за такую работу, поскольку ничего похожего (всего лишь фрагмент на несколько страничек) раньше делать не приходилось. Однако гонорар (триста долларов) показался маловатым… Примечательное обстоятельство, которое я отметила лишь впоследствии, когда изменить ничего было нельзя: сколько бы ни платил Ток, мне казалось мало. У Хоттабыча я почему-то на размеры гонораров не обижалась и не испытывала желания качать права; а тут — вроде и работы меньше, и денег больше, но осадочек остаётся мерзенький. И Аллины дифирамбы Току действовали как-то в обратную сторону… Что это было? Неужели интуиция? Или нечто другое, на неё похожее, но более дальновидное и повелительное?

Дважды в моей жизни это чувство явно сработало. Первый случай стрясся в институте. На третьем курсе целый декабрь мы ездили на кафедру глазных болезней возле метро Петровско-Разумовская. В утреннем полусне двигаясь по платформе станции, я всегда из двух эскалаторов выбирала тот, который ближе к выходу. И вот в одно прекрасное утро мне почему-то страшно захотелось выбрать другой эскалатор. Никаких рациональных предпосылок, просто ноги несут к тому, который дальше, ну и вот, пусть так будет, ладно, для разнообразия… Когда я была на середине пути к поверхности, соседний эскалатор остановился. И тогда я проснулась окончательно. Я смотрела на чертыхающихся людей, которые в полной зимней оснастке ковыляли по замершим ступеням, и не могла свыкнуться с мыслью, что избежала подобной участи, потому что минуту назад что-то отвратило её.

Второй случай имел место уже в описываемые времена, когда я, побывав в офисе издательства, должна была в тот же день из полученных денег заплатить за квартиру. Отделение Сбербанка возле моего дома было закрыто на ремонт, так что предполагалось сделать это вблизи издательства… Но где? Я там ничего не знала, ни кафе, ни магазинов, ни банков, — полностью неосвоенная территория. И вот — странное дело — выйдя из офиса, я перешла дорогу и двинулась в ту сторону, куда вообще никогда не ходила, откуда-то зная, что скоро наткнусь на отделение Сбербанка. Откуда? Просто знала. Сомневалась: «С чего мне это в голову втемяшилось? А вдруг никакого отделения нет?» — однако шла и шла. Зелёный выщербленный сбербанковский кружочек всё не появлялся и не появлялся. «Ну ладно, — пообещала я себе, — если через два квартала не появится, бросаю эту затею». Сбербанк нарисовался раньше, чем через квартал…

Может быть, это ощущение обделённости, подозрение, что Розеткин со мной играет в нечестную игру, и было третьим припадком этого чувства в моей жизни? Если так, очень жаль, что я его проигнорировала.

Триста долларов были получены, герой-себялюбец выброшен из головы — на ту свалку, где неизбежно оказываются все персонажи заказных произведений. Однако совсем скоро Алла снова объявилась. Неся в клювике (да что ж у меня с ней ассоциации такие птичьи!) информацию, что со сценарием решено пока повременить. Зато поступило предложение сперва сделать из задумки (главным образом, из этих моих листиков) книгу. Полноценный такой роман. Раз уж я так бодро начала этим заниматься, не соглашусь ли продолжить?

Условия обещали самые райские. Гонорар — на тысячу долларов больше того, что я получала при работе на Хоттабыча. Время — хорошо бы уложиться месяца в три, но торопить не станут. Главное, чтобы вещь получилась качественная… Ну, а в этом плане, как известно, можно на меня положиться.

Я обрадовалась… Нет, думайте обо мне что хотите, я в самом деле обрадовалась. На фоне серых как мундирное сукно милицейских будней это же развлечение, это глоток подзабытого вина, это праздник, за который ещё и деньги платят! Что-то, правда, саднило, еле заметно… Но — чего думать, трясти надо — не соглашусь я, согласится кто-то другой. Компания майора Пронюшкина, который в последнее время совсем уж выродился, приучила меня к тому, что приятная работа на дороге не валяется, а если валяется, надо срочно её поднять.

Какое все-таки облегчение — после блуждания по переходам милицейского романа, где ты всегда чего-то не знаешь (каких-то юридических или бизнес-тонкостей, или подробностей среды, относящихся к данному конкретному преступлению), вдруг оказаться в месте, где ты все знаешь и все понимаешь! Восхождение крупного бизнесмена, каковым являлся главный герой, не имело прямого отношения к сюжету и позволяло себя наметить размашистыми штрихами, создающими видимость правдоподобия. Основные черты его характера — пренебрежение окружающими, любовь к роскоши и необременительному сексу, где женщина служит не более чем предметом, но при всем при том вспышки невротического самобичевания — требовали всего лишь знания человеческой натуры. И история в целом получалась очень человеческая, близкая для читателей любого возраста старше подросткового самых разных социальных слоев: о любви и предательстве, о том, что никакие деньги не заменят добрых доверительных отношений с близкими, о том, как грехи родителей ложатся на плечи ни в чем не повинных детей. Как всегда, не обошлось без второстепенных героев, оказавшихся благодаря мне совсем не такими, какими были в синопсисе, а также едва мелькнувших, но очень выразительных персонажей, которых там вовсе не планировалось… Словом, я чувствовала себя в этой работе, как рыба, которую из тесного аквариума переместили в просторный водоём.

То необъяснимое чувство, которое подсказывает: «Ты туда не ходи, ты сюда ходи!» заслонило лицо руками и скромно отступило в сторонку.

Так чего же я хочу? Чего же я, можно спросить, добиваюсь этой книгой? Запрета литнегритянства? Санкций против издательств, применяющих труд литературных рабов? Ни в коем случае! Это затруднит жизнь не издательствам (они-то выкрутятся), а неграм, которые будут вынуждены нервно оглядываться и постоянно трястись. Пожалуй, с ними и договоры заключать перестанут, что увеличит уязвимость труженика чёрного фронта… На фиг, на фиг! Приходится признать: пока спрос рождает предложение, фигура с чёрным лицом будет востребована.

Так давайте выведем её на белый свет!

Назовём проекты проектами. Тех, кто работает в них, перечислим — всех поимённо: заставим на задней обложке каждого романа публиковать список всей команды. А главное, пусть хотя бы не на обложке, а в аннотации упомянут того, кто на самом деле написал эту книгу. Ведь зрители не удивляются, когда в титрах перечисляют: «Автор идеи — такой-то… Автор сценария — такой-то… Режиссёр….» Ёжику ясно, что фильм одним человеком не делается!

Конечно, это развеет розовые иллюзии относительно гениев массового пера, которые дни и ночи напролёт строчат без остановки, насыщая рынок своими произведениями. Но кому от этого станет хуже — неужели читателю? Не верю. Часть читателей сразу брезгливо отсеется, перейдя на действительно авторскую неподдельную прозу, и честного литнегра только порадует этот отсев. А оставшимся станет лучше, потому что они избегнут частой ситуации:

«Первые книги этого автора читала с упоением. А последняя мне попалась — ну чушь полная! С трудом добрела до середины и выбросила. Будто и не он писал…»

Граждане! Покупайте книги только проверенных литнегров, и вы не останетесь разочарованы!

Разумеется, если профессия литературного негра выйдет из тени, заработки уменьшатся: любимое налоговое ведомство бдит. Но, с другой стороны, появится возможность социальной защиты. Создастся почва для объединения, возникновения профсоюзов, которые станут следить за выполнением условий труда. Составлять списки непорядочных работодателей. Помогать с поисками работы, в конце-то концов! А то приходится лично мне после публикации моих мемуаров в Интернете отвечать на письма с просьбами: «Помогите стать литнегром!» Я на самом-то деле не слишком активная. Просто не слишком стеснительная. Ну, не стесняюсь я признать, что занимаюсь такой чёрной работой! Это — работа. Только и всего.

Как говаривала моя прабабушка: «Работать никогда не грех». Это воровать грех.