200 дней до приказа

Глава 12

Вечером в казарме у каждого свои интересы: молодые пытаются успеть всё сделать до отбоя, а старики — взять от армейской жизни то немногое, что в ней есть. По телевизору, будто насмехаясь над солдатами, упорно не хотели показывать ничего, кроме военной техники, будто за окном казармы они видели что-то другое. Вертолёт, распиливающий небо двумя винтами, пересекал диагональ экрана. По задумке режиссёра, таким образом был более очевиден факт продажи нашей техники одному из страждущих без вертолётов государств.

— Видал, Кабаныч, каким спросом наша технике в мире пользуется? — восхитился Гунько.

— А то! Ми-8, что ли? — попытался блеснуть эрудицией Кабанов.

Блеск был тут же заляпан Фахрутдиновым.

— Не, это Ми-6 — «корова», Ми-8-Т — он меньше…

— Ми-6 — «корова»? — Поток знаний от духа поразил дедушек в самую пятку.

— Его в десантуре все так называют, ему для взлёта разбег нужен, он же здоровый, транспортный, — продолжал делиться тайным знанием Фахрутдинов.

— А ты откуда, Фахрутдинов, знаешь, как его в десантуре называют? — смутил духа Кабанов.

— Да так… читал…

Много читающий о десантниках дух, вероятно, читал и методику подшивания подворотничков, а сразу после прочтения практиковался в этом нелёгком деле долгими зимними вечерами под Бугульмой.

Мастерство, с которым он орудовал иголкой с ниткой, выделялось не только на фоне неуклюжих потуг его сверстников по сроку службы.

Пожалуй, Гунько, засмотревшийся на ловкие движения иголки в руках Фахрутдинова, не подшил бы лучше.

Двое мужчин мёрзли у КПП не просто так. Они делали это со значением. Тот, который был больше в высоту и ширину, мёрз в помощь тому, который был мельче в обоих измерениях.

Майор Зубов, направляющийся к своему стоящему неподалёку «жигулёнку», был шансом на то, что сроки их замерзания обретут какие-то конкретные ожидания.

— Слышь, майор!. Ты, часом, не Староконь?

— Нет, а в чём дело? — Зубов Староконём не был, но мужчины его заинтересовали. Пока Староконь был замполитом, Зубова интересовали любые мужчины, слоняющиеся под его частью и знающие фамилии личного состава.

— Да так, ничего, а Староконя не знаешь? — упорствовали посиневшие мужчины.

— Ну, допустим, знаю, — состорожничал майор. — А зачем он вам?

— Привет от Вальки передать надо, — съязвил который покрупнее.

— Ага… Большой такой привет! — подтвердил мелкий.

Зубов начал понимать, кто и зачем ждёт его зама по политической и даже в каком-то смысле воспитательной работе, но решил применить военную хитрость.

— От какой ещё Вальки?

— Он знает, от какой… Так он скоро выйдет?

— А он уже вышел, — нашёлся майор. — Ещё после обеда, по делам уехал, — продолжал вдохновенно врать Зубов.

— Ага, пока мы здесь, он, наверно, там — с Валькой твоей, — сказал тот мужик, что покрупнее. Судя по всему, он был призван в помощь для серьёзного разговора со Староконём.

— Не дай Бог — убью, — реплика маленького не оставляла сомнений в том, кто есть кто и зачем именно здесь. Свои кровожадные планы серьёзные мужчины решили привести в выполнение немедля, для чего и покинули свой пост у КПП и майора Зубова.

Похоже, Зубову скоро придётся искать нового замполита.

Сегодня вечером Вакутагин не смотрел телевизор. Вакутагин с расстояния в один сантиметр рассматривал подушку на своей постели.

Мысль о том, что до самого дембеля телевизор будет самым интересным, что он сможет увидеть, расстраивала его до крайности.

Даже Соколов эту крайность заметил.

— Вакутагин, а ты чё телевизор не смотришь?

— Не хочется…

— На кухне проблемы? Забудь, ты ж в отпуск идёшь!.

— Никуда я не иду, — лучше бы Вакутагину отпуск вовсе не давали, чем сначала дали, а потом забрали по принципу географической дискриминации. — Соколов, тебе домой сколько ехать?

— Ну, где-то сутки поездом…

— А мне двадцать один день туда и обратно… И ещё десять дней отпуска — месяц получается — слишком много, вот меня и не отпускают, — покрывало на кровати вновь заинтересовало Вакутагина.

— Слушай, а к вам же самолёты должны летать, — попытался найти выход Соколов.

— Командир части сказал, самолёт никто не оплатит, — отрезал Вакутагин, — а у меня денег на самолёт нет…

Очень неприятно, когда вечерком, уединившись в кабинете, листаешь журнал… и в этот момент входит командир. Спасает только хорошая реакция — журнал скрылся под кипой бумаг, теперь замполит мог смело изображать труженика.

— Ты ещё не едешь? — Майор Зубов старательно играл роль случайно зашедшего товарища…

— Не, я ещё поработаю, — Староконю изображать ничего не надо было, бумаг и вправду было такое количество, что с ними надо было ещё работать и работать. — Конец месяца…

— И Валька сегодня занята, — продолжил мысль замполита Зубов.

— Занята…

— И муж на КПП сторожит…

— И муж сторожит, — подтвердил Староконь. — Какой муж? — дошло до замполита.

— Обманутый, с другом, — гнул своё Зубов.

— С каким другом? — только что бывший весь в работе Староконь вышел из этого режима в состояние тревожного ожидания.

— Со своим другом, друг у него такой — видный мужчина, — протянул Зубов. — Что, Александр Степаныч, доигрался, или мне сказать точнее?

— Не понимаю, о чём ты, — Александр Степанович, вместо того чтобы сказать спасибо командиру, решил включить дурака. — Не знаю я никакого мужа…

— Зато он тебя очень хорошо знает — и фамилию, и где работаешь, — утешил Зубов.

— Прости, Николай Николаич, у меня работы много.

Работу замполита Зубов ловко извлёк из-под груды бумаг.

— Да нет у тебя никакой работы, журнальчики мы рассматриваем.

Давай одевайся, поехали…

— Ты же говоришь, они там — на КПП…

— Уже нет, я им сказал, что ты уехал, так что собирайся, Казанова, блин!

Смальков заболел. Болезнь его называлась письмофобия. А если совсем по-научному, то изштабаписьмофобия — боялся он письма. Из штаба. Потому как не верил, что за избиение капитана милиции ему выпишут благодарность — расплачиваться придётся точно.

Папазогло об этом не знал. Папазогло вообще мало о чём знал.

Фактически, пребывание Папазогло в армии было одним из самых осмысленных эпизодов в его жизни, так как его роль здесь сводилась к выполнению в большой части осмысленных кем-то приказов. Сейчас он выполнял приказ по доставке почты. Навстречу ему и его приказу двигался Смальков. Стопка писем и газет в руках у Папазогло не могла не вызвать очередного приступа болезни старшего лейтенанта.

— Куда направляемся, товарищ рядовой?

Одновременно отвечать на вопросы офицера и двигаться Папазогло не мог, поэтому остановился, после чего начал отвечать.

— Почту в штаб несу. Тут вот газеты, письма заказные — из военкомата, из штаба округа…

— Из штаба округа? — Смальков понял, что его судьба находится в папазогловских руках.

— Ага… Толстое такое…

— Так, товарищ рядовой, — Смалькову срочно нужно было найти повод вырвать почту из цепких рук рядового, — вы почему без рукавиц?

Обморозиться захотели?

Последний раз такую заботу о рядовом Папазогло проявляла его матушка, отправляя в военкомат. Ротный на матушку был не похож, и его забота тревожила.

— Вы, Папазогло, нарушаете форму одежды! Зимой на улице военнослужащий должен быть в рукавицах — бегом марш за рукавицами!

Рядовой успокоился: офицер не заботился о здоровье, офицер заботился о форме одежды.

— Стой! Почту давай сюда — сам занесу, я как раз в штаб иду, — почта была отдана беспрекословно. — Без рукавиц чтоб не возвращался, — напоследок пригрозил Смальков.

Зачем Папазогло было возвращаться, раз миссию по доставке почты взял на себя Смальков, осталось неизвестно.

Получив почту и переступив порог штаба, Смальков моментально превратился из начальника в подчинённого.

— Разрешите, товарищ майор!

Зубов разрешил.

— С чем пожаловал?

— Да вот, тут почту принёс…

— С каких это пор командиры рот стали почту разносить? — Вероятно, с того самого момента, как почта эта превратилась в навязчивую идею ротного.

— Я не разносил, я тут… Просто одно письмо из штаба округа пришло…

— И что? — перебил Зубов.

— Я просто подумал, может, это касательно меня, может, решение вынесли, — вот оно…

Пухлый конверт был извлечён из общей стопки и положен перед Зубовым. Проще всего было послать Смалькова в роту — страдать, и, быть может, с точки зрения педагогической, это было бы правильно.

Зубов вскрыл конверт.

— Ты смотри, как в воду глядел…

— Насчёт меня? — внимательно вчитываясь в содержание конверта, Зубов не спешил давать ответ Смалькову, наслаждаясь реакцией подчинённого.

— Товарищ майор, ну, что там? Что-нибудь решили?

— Не мешай, говорю, — голос майора стал серьёзным и официальным. Смальков понял — быть беде…

— Тот капитан, постовой, он после твоего удара выжил?

— Выжил…

— Ты уверен? — уверенности в голосе Смалькова было как раз мало. Ни один детектор лжи сейчас ему бы не поверил.

— Странно, — продолжал упражняться майор.

— Товарищ майор, скажите прямо — что в штабе решили насчёт меня?

— Решили расстрелять.

Смалькову понадобилось время, чтобы понять, что расстрел ему не светит.

— Товарищ майор, я же серьёзно, — продолжал ныть Смальков.

Нытья Зубов не любил.

— Нет тут про тебя ничего, инструкции здесь, методические указания… Но если ты и дальше будешь ходить и сопли по штабу размазывать, я сам решу — мало не покажется! Иди! Ротой командуй!.

Почтальон Печкин…