200 дней до приказа

Глава 19

Соколов почему-то не чувствовал себя доброй феей. И злым колдуном он себя не чувствовал тоже. Может быть, только капельку Кашпировским местного — ветеринарного — разлива.

— Варь, ну неужели ты не понимаешь, что это совпадение…

— Знаешь, Кузя, слишком странно всё это.

— Да мы с тобой столько всего не по тетрадке сделали — не могло это сработать!

— Ага! — ухватилась Варя. — То есть ты всё-таки веришь в эту тетрадку.

— Ну, как, — признался Соколов, — я, конечно, видел, как Вакутагин по ней ребят лечит, но у меня ж ни опыта, ни практики…

Завершить спор молодым не дал дед. Будучи мичманом (а кто не знает, мичман — это водоплавающий прапорщик), дед привык всё переводить из плоскости теоретической в плоскость практическую.

— Слушай, Кузьма, глянь там в своей тетрадке, там козы есть? У Митрофаныча коза захворала…

— Фёдор Кузьмич… — попыталась вмешаться Варя.

— Тихо, Варвара! Это не женское дело! Так что, Кузьма, возьмёмся за козу?

— Дед! Ну, перестань, что ты выдумал?

Расстроившись, дед решил сменить гнев на милость и всё же ввести Варю в курс дела.

— Видишь, Варвара, я ему клиентов, можно сказать, поставляю, а он нос воротит! Кузьма! — снова сменил угол обстрела дед. — Ты меня ставишь в неловкую позицию! Я уже и аванс взял! — Литровая бутыль самогона была продемонстрирована, будто это был как минимум килограммовый слиток золота.

Воспоминание о самогонном марафоне были ещё весьма живы.

— Так, дед! Иди и верни это! — Что-то такое далеко не ефрейторское прозвучало в голосе Соколова-младшего, что моментально вернуло мичмана в отставке на путь истинный…

— Вот-вот, правильно! Правильно, Кузьма, пойду и верну. Будем, это, деньгами будем!

Мичманов в отставке — не бывает.

Шматко любил читать. Устав. Любовь эта была наполнена практическим смыслом, как и всё, что любил Шматко.

«Следить за содержанием и правильной эксплуатацией всех помещений, отведённых для роты, за поддержанием в чистоте участка территории, закреплённого за ротой, а также за проведением противопожарных мероприятий в роте», — как раз когда лейтенант дошёл до противопожарных мероприятий, потянуло дымком.

— Дневальный! Что у тебя горит?

— Ничего, товарищ лейтенант, это из туалета тянет, накурили…

Шматко сдавался только во взаимоотношениях с вышестоящим начальством. Курение к начальству не относилось.

— Накурили. Строй роту, дневальный!.

Чтобы солдаты, выстроенные в две шеренги, начали нервничать, достаточно просто ничего не делать. Выждав, пока нерв подчинённых вытянутся в струнку, Шматко сказал, как плюнул:

— Кто только что курил в туалете, выйти из строя!

По лицам вышедших из строя Нелипы, Лаврова, Щура и Папазогло было ясно видно: это последние шаги в их жизни. Маньяк вышел из подворотни, занял место перед строем и вот-вот начнёт резать курящих.

— Четверо — то, что надо. Все четверо заступают сегодня в наряд, — почти добродушно сообщил Шматко.

— Товарищ лейтенант, но мы с Папазогло только вчера сменились, — не выдержал Лавров.

— Не «только», а «аж» — аж вчера, — соизволил пошутить товарищ лейтенант. — И вообще, с этого дня в наряды по роте будут ходить только те, кого я замечу с сигаретой.

— Товарищ лейтенант, но вы же разрешили, — попытался найти логику в действиях Шматко Бабушкин.

— А я и не запрещаю, пожалуйста, курите на здоровье…

Покурили — и в наряд, покурили — и в наряд. Ещё вопросы?

Вопросов не было, но Шматко решил довести до личного состава свою мудрость.

— Если человек курит, значит, у него вагон здоровья. И чтобы этот вагон не простаивал, мы направляем его в роту — на поддержание порядка. По-моему, всё справедливо.

— Товарищ лейтенант, разрешите тогда хоть Щура заменить, — смирившись со справедливостью Шматко, Нелипа пытался хоть как-то облегчить участь наряда. — Он после института…

— И что? Я тоже после института — по нарядам летаю за милую душу, — не понял Шматко.

— Его и в той части в наряды не ставили, он ничего не умеет…

— Как это ничего? Курить же умеет. Сигарету в руках держать умеет? Значит, и тряпку удержит…

— Товарищ лейтенант, — взмолился Нелипа, — у него руки не из того места растут…

Знание устава снова помогли лейтенанту, потому что такие умные мысли можно почерпнуть только из устава.

— А это уже твоя задача, сержант, — вынуть солдату руки не из того места и вставить в то. Привык в наряде с теми, кто всё умеет, а ты попробуй с теми, кто не умеет, — всё! Вопрос исчерпан — вольно, разойдись!

Есть такая работа — Родине служить. Работа замполита — она не то что другая. Как-то с ней всё иначе. Вероятно, потому, что если для командира части личный состав — это инструмент для выполнения боевых задач, то для замполита личный состав и есть та самая цель.

Инструментом же обычно выступают тщательно отобранные представители того самого личного состава. Этим отбором замполит и решил заняться.

Гунько не знал предыстории вопроса, зато, имея за плечами полтора года службы, догадывался, что ничего хорошего его точно не ждёт.

— Стало быть, ты у нас младший сержант Гунько? — проявил догадливость замполит.

— Так точно.

— А почему до сих пор младший?

— Не могу знать.

— Непорядок. Надо будет исправить, — удивился несправедливости Староконь. — Я ж чего тебя вызвал, Гунько, хочу тебя в роте старшим среди личного состава сделать.

— Так я и так старший, — недопонял сержант.

— Старший — это который не только за всё отвечает, но и всё видит. А мы с тобой периодически будем встречаться, общаться, пересекаться, так сказать… Понимаешь меня, Гунько?

— Понимаю, хотите из меня, товарищ майор, под дембель стукача сделать?

Прозорливость сержанта явно не входила в планы замполита.

— Ой, ну что за слова такие?! «Стукача-а»! Ещё скажи — «наймита», или «осведомителя»! Я ж тебе сказал: старший по роте.

— Так я ж вам тоже сказал, товарищ майор. Я и так старший.

— Ясно. Значит, добро мы уже забыли, — от пряников замполит решил перейти к кнуту. Майор Староконь напомнил Гунько, как двадцать третьего февраля он в упор не заметил полроты баб. — А ведь я мог ох как наказать! Ведь мог же, Гунько?

Староконь мог, и Гунько мог, и как человек могущий ответил на инсинуации майора.

— Товарищ майор, готов понести наказание за тот случай, но не могу принять вашего предложения.

Следующую жертву замполит выбирал по контрасту. Из Папазогло делать старшего по роте было смешно, поэтому замполит решил идти на другую военную подлость…

— Вот скажи мне, рядовой Папазогло, ты хочешь, чтоб нашу часть расформировали?

— Никак нет, товарищ майор.

— Вот. И я тоже не хочу. Давай не хотеть вместе, — озадачил майор рядового.

— А как это?

— Очень просто. Мы с тобой будем периодически встречаться, общаться, так сказать, совместно поддерживать порядок. Полная конфиденциальность, понимаешь?

Почему-то обычно непонятливый Папазогло вдруг обнаружил зачатки интеллекта.

— Товарищ майор, я не могу…

— Что значит — не могу? Ты же сам только что сказал, что не хочешь, чтобы нашу часть расформировали.

— Не хочу. Но и так — тоже не могу.

С Лавровым замполит уже даже не пытался хитрить. На него он просто орал:

— Почему вы это всё воспринимаете как стукачество? Да я и так знаю, что у вас там происходит! Просто мне нужна дисциплина! Мне нужен человек, который бы всё видел… Так что ты подумай.

— Товарищ майор, чё тут думать. Я же говорю, у меня зрение плохое.

Замполит всё понял: если продолжать давить дальше — у бойца обнаружатся плохой слух, плоскостопие и недержание, — непонятно, как такого вообще в армию взяли.

К моменту попадания Фахрутдинова в кабинет замполита, наверное, только Щур не догадывался, зачем бойцы по очереди посещают Староконя. Дважды дембель решил взять удар на себя.

— То есть ты согласен, Фахрутдинов? — не поверил своему счастью замполит.

— Так точно, согласен, товарищ майор.

— Ну, слава Богу, хоть один разумный человек!.

— Только у меня одно условие, товарищ майор, — не дал расслабиться замполиту Фахрутдинов. — Мне каждую неделю увольнение надо.

— А не много ты просишь, солдат?

— Вы меня не поняли, товарищ майор. Я иду в увольнение, а вы на следующий день получаете письмо из города. С подробным отчётом. И вам хорошо, и я — вне подозрений.

Оценка интеллекта Фахрутдинова по рейтингу замполита стремительно поднялась, немного недотянув до его собственной.

— Ты что, из контрразведки к нам пришёл? Молоток, так и сделаем. Только плохо одному в увольнение ходить, примелькаешься.

Ладно, я что-нибудь придумаю…

Ничто так не меняет вкусы мужчины, как женщины. Особенно если они умеют готовить. Сидящие за одним столом Староконь и Смальков вкушали солянку с диаметрально противоположных точек зрения.

— Ещё бы маслинок в эту солянку — цены б ей не было, — Смалькову было с чем сравнить: Эвелина про маслинку не забыла бы ни при каких условиях.

— Не знаю, мне, холостяку, и так вкусно, — признался Староконь.

Его общение с женским полом проходило преимущественно в спальне, а не на кухне.

— Приятного аппетита, — кажется, в солянке Староконя маслинка всё же появилась, к столику офицеров подошла медсестра Лариса.

— Спасибо, — смутился Староконь, а Смальков и вовсе, моментально доев солянку, решил за лучшее побыстрее покончить с обедом.

Молча сев на освободившееся место Смалькова, Лариса заставила сердце Староконя биться быстрее.

— Рекомендую соляночку, — нашёлся замполит.

— Спасибо, я уже поела, Александр Степаныч, я обдумала ваше предложение… и я согласна. Когда перевозить вещи?

Солянка неожиданно затвердела и стала колом — по холостяцкой жизни, столь долго холимой и лелеемой, был только что нанесён удар ужасной силы.

— Какие вещи?

— Мои, — как бы удивлённо ответила Лариса.

— Куда перевозить?

— К вам.

— Зачем?

Круг вопросов и ответов, кажется, мог идти по кругу вечно, по счастью, Ларисе это надоело.

— Как зачем? Вы же сами сказали — длинными зимними вечерами не хватает уюта и тепла… Понятно. Вы просто не готовы ещё к таким отношениям, да?

— Нет, но… зачем же так резко? — сдался замполит.

— А вы предлагаете плавно? Каждый день по одной вещи? — с невинным видом продолжала издеваться Лариса.

— Зачем сразу вещи? Я думал, мы так…

— А «так», товарищ майор, я и сама найду, да вы кушайте, кушайте, — ласково закончила медсестра.

Со Староконём такое было впервые. Пожалуй, когда он получал фингал под глаз, было не так обидно.