Топтавшийся на перекрёстке Шматко в полной «рыбацкой» амуниции слышал рёв мотоцикла Данилыча уже минут двадцать. Рёв становился всё сильнее, заглушая все звуки и заставляя всё живое искать укрытие. Мотоцикл у Данилыча был не простой, а с коляской, причём ревела не она, а движок.
— Опаздываешь, Данилыч…
— Опаздывают двоечники в школу. А транспортные средства задерживаются… Глушитель смотрел — совсем худой стал. — Правда была в том, что «смотрел». Насчёт «худой стал» Данилыч врал — никакого глушителя у этого мотоцикла не было.
— Ну что, готов к труду и обороне?
— Готовей всех готовых!.
— Тогда садись…
Наивный Шматко рассчитывал ехать в коляске. Его опередили — там уже лежал рыбацкий ящик Данилыча.
— Не туда, сзади давай, в коляску можешь вещи кинуть…
Кинуть вещи не получилось. Крепко-накрепко принайтованный к телу Шматко рюкзак снять было нелегко. Махнув рукой, Шматко решил садиться вместе с рюкзаком. В следующую секунду взревел движок, и Шматко оглох.
Ещё через несколько секунд слух начал постепенно возвращаться, но совсем не потому, что к рёву мотора можно привыкнуть. Просто под тяжестью рюкзака Шматко совершил небольшой кувырок назад и теперь, лёжа на спине, провожал удаляющийся мотоцикл с неким суеверным ужасом.
— Э, Данилыч!. Данилыч, стой!.
С тем же успехом Шматко мог бы пытаться поговорить с космонавтами на орбитальной станции.
До места рыбалки оставалось совсем ничего, когда увлечённо рассказывающий сам себе о своих рыбацких подвигах Данилыч обернулся к тому месту, где должно было находиться тело Шматко.
Тело там не находилось. Сбежать Шматко не мог — только выпасть.
Данилыч со вздохом повернул обратно.
Большое преимущество комплекции Шматко заключалось в том, что, как бы он ни упал, основной удар всегда приходился на жировую ткань — ткань упругую и мягкую.
— Во даёт! И чё, не заметил, что тебя потерял? — Байке про выпавшего ездока, судя по всему, теперь была уготована долгая жизнь в пересказах дальнобойщиков.
— Да у него глушитель ревёт, что БТР подбитый!.
Подбитый БТР как раз появился по курсу следования.
— Вот он! Прозрел, и часу не прошло, тормози-ка…
Тормозили зря, видимо, шум мотора сказался не только на слухе, но и на зрении: Данилыч проехал мимо Шматко, словно мимо пустого места.
— Не судьба вам сегодня вместе покататься, — водитель тщетно пытался изобразить сочувствие.
— Может, догоним?.
— До поворота, если хошь, подкину. Назад — нет…
Странным образом меняется отношение мужчины к снеди, собираемой им в дорогу мамой, женой или любимой женщиной. В момент сбора, когда стремительно опустошается холодильник, а также несколько соседних продуктовых магазинов, кажется, что всё происходящее, — специальный вид пытки. Но стоит подойти времени обеда, как объём собранных в дорогу или на службу припасов превращается в подарок судьбы, особо ценимый холостыми сослуживцами.
— Значит, так, — начала инструктаж Эвелина, — ночью постарайся на улицу не выходить…
— Как это — не выходить? — сопротивлялся Смальков. — А смена часовых? А проверка постов?
— Ну, значит, меньше выходить. Часовых поменял — и быстренько домой, то есть… это… — в караулку, а посты обойдутся, чего их проверять?
— Так положено же, — вспомнил устав лейтенант.
— Положено людей в нормальные дни в караулы ставить. — Эвелина всё ещё оставалась под властью гороскопа. — Валера, а можешь ты в карауле пистолет холостыми зарядить?
— Эвелина, прекрати…
— Всё, всё, всё. Молчу, молчу. — Мысленно Эвелина ещё раз прошлась по списку всех предосторожностей, которые нужно было предпринять в такой «чёрный» день. — Слушай, Валера. Я подумала…
Может, тебе, это… бронежилет надеть?
— Эвелина!.
Рыбалка для Шматко всё не начиналась. Он вышел на лёд и сел на рюкзак… Всё, что ему оставалось, это глазеть на черневшие вдалеке фигурки рыбаков. Шматко курил. Когда кончится пачка, всё, что ему останется, — это несолоно хлебавши возвращаться домой. Тарахтенье железного коня Данилыча немного развеяло мрачные мысли лейтенанта. Спешившись на берегу, Данилыч чуть ли не бегом направился к Шматко.
— Ты как здесь?
— Бегом через лес, твою мать, ты ж меня с собой взять не захотел… Вообще, тарантас твой в утиль сдавать надо. Разваливается под добрыми людьми…
— Я ж тебе говорил: держись, — безнадёжно попытался оправдаться Данилыч.
— А я, значит, не держался, да?!
— Ладно, давай располагаться, — попробовал добиться примирения прапорщик. — На рыбалку всё-таки приехали…
— Ну, кто приехал, а кто и на попутках добрался, — продолжал злиться Шматко, — так что за бензин только половину получишь…
— А мне за бензин вообще не надо. Только назад тоже на попутках поедешь. — Обиды обидами, а в разговоре таких людей, как Шматко и Данилыч, никакая обида не заставить потерять хоть копейку…
— Ну, ладно, ладно. — Шматко наконец-то тоже остыл, вероятно, из-за того, что зима, лёд, холодно, всё остывает достаточно быстро. — Доставай ледоруб, лунки сверлить будем…
— Здесь?!. Не — надо туда идти, — Данилыч явно хотел присоединиться к толпе рыбаков, расположившихся метрах в двухстах от берега.
— Ты что, слепой? Там, видишь, толпа народу сидит! А здесь свободно…
— А ты не думал, Шматко, почему они именно ТАМ сидят? — Шматко взял паузу для ответа — ему действительно надо было подумать…
Худшее, что может сделать молодой человек накануне призыва, — это смотреть кино про различных героев, которые стреляют направо и налево, переводя тонны боеприпасов. Пуля в отечественной армии — не столько дура, сколько лентяйка. Лежать ей неподвижно в цинковом ящике, лишь изредка совершая небольшие экскурсии до магазина автомата, с тем чтобы затем снова быть бережно уложенной на своё законное место. «Законное» — это не метафора, на то есть специальная бумага, где какая пуля в какое время обязана находиться. И если её там не окажется… Могут и часть расформировать.
Сержант Нелипа, будучи уже дедушкой, знал это хорошо, потому, выдавая оружие заступающему караулу, с тревогой ждал последнего в строю — рядового Щура.
— Всё, товарищ младший сержант, я готов, — с гордостью заявил гроза офицеров и сержантов. Повесив на плечо автомат, магазины Щур умудрился взять в охапку, вероятно, планируя использовать оставшиеся свободными ладони для более важного груза.
— А в журнале расписываться кто будет? — напомнил Нелипа.
Всё произошло так, как и должно было произойти, с учётом места, из которого произрастали конечности рядового Щура. Не успел Щур взять ручку, чтобы расписаться, как магазины с оглушительным грохотом упали на пол.
— Твою бабушку! Щур, ты в самом деле такой — или прикидываешься?
— Какой, товарищ младший сержант?
— Убогий… С руками недоразвитыми…
— Что происходит? — На шум прибыл Смальков.
— Да Щур магазины уронил — примета плохая, как раз перед караулом…
— Гунько, и ты туда же? — не выдержал старший лейтенант.
— Куда туда же? — не понял Гунько.
— Так, ничего… Взвод! Выходим строиться на инструктаж!
Кому война, а кому — мать родна. Повеселевший Шматко вкушал кайф от зимней рыбалки. Лунки Данилыча и Шматко были рядом, вот только рыба в них, судя по всему, обитала совершенно разная. Данилыч в очередной раз вытащил пустую мормышку.
— Чёрт, сошла! Опять! Ну что ты будешь делать?.
— Да ты не боись, Данилыч, пустой не уедешь, я с тобой поделюсь…
— Нам чужого не надо. — Данилыч не захотел оценить щедрость Шматко…
— Ну что, может, погреемся? — Когда нет лова, хорошо, что есть хотя бы водка — её ловить не надо.
— Это можно, — согласился Шматко. С ловом у него было всё хорошо, но почему бы не побаловать себя?
Раскопки Данилыча в рыбацком ящике явно затягивались.
— Бляха-муха, что за дела? Была ж бутылка, точно… Вот стерва!
— Ты с кем там разговариваешь?
— Да моя… клизма… Я уже и в портянку завернул — всё равно нашла!
Ей бы на таможне овчаркой работать!
— У меня в рюкзаке возьми, там фляжка. — Доброта Шматко била все рекорды, наверное, сказывалось влияние свежего воздуха…
— Обойдусь без твоей фляжки, что за день! Вернусь — руки повыкручиваю! — никак не мог успокоиться прапорщик.
— Ты, Данилыч, наверное, как и Смальков.
— Что — как и Смальков?
— Козерог, — поделился Шматко тайным знанием. — У козерогов сегодня гороскоп фиговый…
В каком-то смысле караул — это шанс. Часовой, человек с автоматом в руках, живёт сугубо по уставу караульной службы, и такие понятия, как дедовщина или землячество, остаются где-то далеко за пределами вверенного ему периметра. Впрочем, часовой Щур постоянно находился в своём отдельном мире, где главным достоинством его обитателей было умение рисовать карты, а других достоинств у них вовсе не было. Оставалось загадкой, как при всех своих умениях Щур вообще всё ещё был жив и здоров. Как он не забыл, что надо время от времени дышать, а при ходьбе двигать нижние конечности, — не знал никто. Вот и теперь, увидев, что к нему приближается развод, Щур решил совершить падение на совершенно ровном месте, наверное, от полноты чувств. Впрочем, быстро поднявшись, рядовой действовал как по писаному:
— Стой! Кто идёт?
Развод остановился. Смальков, присоединившийся к разводящему и смене караула, как старший офицер ответил:
— Начальник караула.
— Начальник караула, ко мне, остальные — на месте! — шпарил устав на память Щур. Достаточно было старшему лейтенанту подойти поближе, как устав был забыл, дуто и не учил его рядовой ночами напролёт.
— Ну, как тут у тебя? — поинтересовался Смальков.
— Нормально, товарищ старший лейтенант. — Слышать, что у Щура всё нормально, было странно. Особенно если учесть, что рядовой был в снегу, издалека напоминая сильно похудевшего снеговика.
— Нормально? А почему в снегу весь?
— А это я упал.
— А магазин где? — продолжил осмотр рядового Смальков.
— Какой? — соображалка Щура выключилась полностью.
— Продовольственный!
— Это я, наверно, когда упал, — догадался рядовой, у которого всё было в норме. — Я сейчас…
Подошедшие Гунько и Соколов с ужасом наблюдали разворачивающееся на их глазах полотно. Радостный Щур, нашедший на месте своего падения магазин, нёсся обратно к лейтенанту, дабы порадовать чудесной находкой…
— Нашёл, товарищ лейтенант… Вот, целый, видите?
Слов Щуру показалось мало, на глазах у взводного, сержанта и ефрейтора рядовой сделал то, чего делать нельзя было ни под каким соусом: суетливо пристегнув магазин, Щур снял автомат с предохранителя и передёрнул затвор.
— Ты чего сейчас сделал? — задавая вопрос, Смальков медленно попятился от сумасшедшего с огнестрельным оружием в руках…
— Проверил, работает — ничего не поломалось, — безмятежно ответил Щур.
— Ты сейчас дослал патрон в патронник…
— А-а, сейчас достану, — сегодня для Щура не было невыполнимых задач…
Отстегнув магазин, рядовой передёрнул затвор, и, как это, наверное, и планировалось — патрон из автомата улетел в темноту.
— Ой, — белая полоса Щура закончилась, так и не начавшись…
— Ищи! Чего стоишь, бегом!
Не разбирая дороги, Щур с головой нырнул в сугроб и принялся искать в нём патрон.
— Товарищ старший лейтенант, он его только затопчет, тут просеивать надо, — пришёл на выручку Гунько.
— Не волнуйтесь, товарищ лейтенант, сейчас всех, кто свободен, соберём, — присоединился Соколов…
Рядовой Щур подозрительно долго не вылазил из сугроба — вероятно, переохладился.
Со стороны мало кто мог бы понять, чем занимаются Бабушкин, Фахрутдинов, Соколов и Гунько. То есть то, что они носят снег в плащ-палатках с одного места на другое, — было понятно. Понятно, что освещали этот снег фонариком. Но зачем? Любовались красотой снежинок при свете фонарика?
— Так мы ни фига не успеем, да и темно — запросто не заметить можно, — остановил спецоперацию Гунько.
— Похоже, у Смалькова залёт, — заметил Фахрутдинов.
— У Щура ещё в ружпарке магазины из рук валились, я ж говорил, примета плохая… — напомнил сержант.
— А прикиньте, если б щас, как в сказке, июнь на полчасика — бац, снег тает, мы находим патрон, и обратно зима, — размечтался Бабушкин.
— Тает, говоришь? Гуня… Я на кухню, а вы дуйте ещё за плащ-палатками, — раздав команды, Соколов резко сорвался с места преступления.
Тем временем Смальков изображал в караулке миниатюру «тигр в клетке». Единственным зрителем был назначен рядовой Щур.
— Товарищ старший лейтенант, а что, если мы на следующих стрельбах патрон сэкономим?
— Следующие стрельбы, Щур, на следующей неделе, — объяснил Смальков, — а докладывать о любом происшествии надо немедленно…
— Товарищ старший лейтенант, а вас сильно за меня ругать будут?
— Ругать? — Смальков грустно усмехнулся. — В армии, Щур, не ругают. В армии… Сам знаешь, что делают…
— Несправедливо как-то — виноват я, а попадёт вам, — пробило Щура на альтруизм.
— Да нет, всё справедливо, надо было слушать умных людей… Ты, кстати, по гороскопу кто?
— Козерог…
— Ну вот, всё правильно…
«Технический прогресс — вот один из потенциалов развития и совершенствования наших вооружённых сил!» — плакат с такой строчкой, подписанный неизвестным Соколову генералом, висел на пересыльном пункте. Прошло всего полтора года, как этот лозунг Соколов решил претворить в жизнь. На кухне на одну из конфорок бойцы взгромоздили огромную алюминиевую кастрюлю. Сегодняшнее блюдо будет называться «снег по-мотострелковски». Именно снегом эту посудину усердно наполняли Бабушкин и Соколов.
Снега было много — вся плита покрылась водой в твёрдом кристаллическом состоянии.
— А он точно не рванёт? Кастрюля-то горячая, — забеспокоился Бабушкин.
— Исключено, — утешил Соколов, — снег начинает таять мгновенно, так что патрон сразу окажется в воде, а температура воды больше ста градусов не поднимется… Пошли за следующей партией.
В принципе Соколов был прав. Проблема заключалась в том, что патрон попал на плиту, а не в кастрюлю, поэтому снег не только растаял, но ещё и испарился. Оставшийся на раскалённой плите патрон сделал то, ради чего был создан.
Выстрел получился классным — прямо в кастрюлю. Вода, которая так и не нагрелась до ста градусов, мирно журча, начала заливать плиту.
— Тундра, чего тут было? — Ворвавшийся на кухню Соколов решил взять в оборот Вакутагина.
— Не знаю, я стоял дальше, слава Богу, может, кастрюля упала…
— Какая кастрюля! Всё-таки рвануло, — провёл моментальную экспертизу подошедший Бабушкин. — Ты, Сокол, конечно, голова, но в пиротехнике…
— Смотри, — внимательно осмотрев кастрюлю, а также околокастрюльное пространство, Соколов нашёл гильзу. — Вот и гильза, выстрел был снаружи. Кажись, мы с тобой патрон мимо кастрюли, прямо на конфорку вывернули…
Трудно понять, чем могла старшему лейтенанту помочь гильза, но Соколов решил, что лучше часть патрона, чем ничего.
Сосредоточенность на выполнении задачи была так ярко нарисована на лице Соколова, что Эвелине, шедшей открывать чепок, не понадобилось много времени, чтобы понять — гороскоп сработал.
Отработанным движением Соколов был захвачен за шинель и остановлен…
— Соколов, стой! Что случилось? Где Смальков? — Три вопроса пошли кучно и точно… Но Соколову сейчас было немного не до Эвелины.
— Всё в порядке, Эвелина Георгиевна, извините, мне надо…
— Никуда тебе не надо, — оборвала Эвелина ефрейтора, — сейчас идёшь со мной и рассказываешь, что здесь было ночью…
Убитый грузом ответственности за дальнейшую судьбу старшего лейтенанта, Соколов выложил Эвелине всё как на духу.
— Вас же там поубивать могло, — ужаснулась Эвелина, — и кастрюлю мою любимую испортили, не могли сразу ко мне прийти? У меня есть всё. Чего нет — достану…
Порывшись в ящике стола, Эвелина вытащила на свет божий патрон.
— Такой?.
— Так точно, то есть да…
Ещё один патрон лёг рядом с первым.
— Возьми запасной, на всякий случай, вдруг по дороге потеряешь…
И запомни, Соколов, на будущее: если со Смальковым что-то происходит, немедленно докладываешь мне. Запомнил?
— Так точно!
— Дуй быстрей!
Утро пришло слишком быстро, Смальков тоскливо посмотрел на часы — дальше оттягивать рапорт было глупо. Попадёт дважды: один раз — за патрон, а второй — за поздний рапорт. Пересилив себя, Смальков снял с рычагов телефонного аппарата трубку…
— Подождите, товарищ старший лейтенант, не докладывайте, нашли, — еле переводя дыхание, Соколов торжественно протянул старшему лейтенанту патрон калибра семь шестьдесят два.
Трубка снова упала на рычаг.
Некоторые женщины находят истинное удовольствие, созерцая с аппетитом поглощающего пищу мужчину. Любимого мужчину. Стресс Смалькова не прошёл бесследно — почему-то он очень проголодался.
Хорошо, когда твоя подруга может накормить целую роту, причём в любое время суток.
— Ну? И как прошёл караул? — невинно поинтересовалась Эвелина.
— Нормально. Никаких происшествий, — нагло соврал старший лейтенант.
— Что, совсем-совсем никаких?
— Абсолютно. Так что ты зря волновалась.
— Странно, — Эвелина хорошо знала, что волноваться стоило.
— Ничего странного, — упорствовал Смальков, — лишнее доказательство, что все эти гороскопы — просто сказки для взрослых. Судьбу, Эвелинка, предсказать невозможно. Наша судьба в наших руках.
— А хочешь, предскажу твою судьбу на сегодняшний вечер?
— Опять по гороскопу? — Смальков явно напрягся…
— Не обязательно, — успокоила Эвелина лейтенанта. — Ты же сам сказал: наша судьба — в наших руках. — Эвелина обошла вокруг стола и крепко обняла Смалькова. — Так вот, твоя судьба, к счастью для тебя, — в моих.