200 дней до приказа

Глава 7

Рядовой Папазогло уже в третий раз за последние три минуты проделывал одну и ту же процедуру: становился на табуретку, снимал настенные часы, подгонял стрелки на минуту вперёд и вешал часы обратно.

— Отстают? — заинтересовался Кабанов.

— Никак нет. Вообще не работают — батарейка села. Дежурный по роте сказал, чтобы я вместо батарейки был, — с чувством только что выполненного долга перед Родиной сознался Папазогло.

— Узнаю старика Гуню, — восхитился Кабанов сержантом. — Папазогло, а скажи: «Ку-ку».

— Ку-ку, — осторожно произнёс Папазогло.

— Громче!

— Ку-ку! — все кукушки, услышавшие этот рёв, должны были дружно повеситься.

— Гениально! — Кабанов был удовлетворён. — Будешь ещё и кукушкой, на полставки.

Солдаты — лучший зритель телепрограмм. Любых. Даже настроечной таблицы. Вторая рота дружно смотрела передачу про Ференца Листа, смутно пытаясь понять, каким образом кусок бумаги может писать музыку.

«…Ференц Лист назвал эту увертюру программной симфонией, передающей основную идею драмы: противопоставление религиозного аскетизма, нравственного долга и целомудрия — земной чувственной любви…» — бубнил телевизор.

Первым не выдержал Кабанов:

— Нестеров, давай, переключай обратно…

— Так там всё равно ещё реклама, — отозвался фанат Ференца Листа.

— Ни фига себе чудо техники — говорящий пульт дистанционного управления! — Пульт в лице Нестерова не успел сработать. Проблема живого пульта в том, что он обязан выполнять команды лейтенанта Шматко.

— Почему сачкуем? Свободное время кончилось! Родину снегом заносит, а они телик смотрят… Выключай, Нестеров!

Звучащее из телевизора: «Вы решили бросить курить? У вас проблемы с лишним весом? Не можете отказаться от алкоголя или наркотиков? Значит, вам нужна наша помощь. Центр доктора Полковского — это сотни людей, вернувшихся к здоровой жизни…» — заставило Шматко замолчать, его глаза округлились, а руки безвольно повисли вдоль туловища. Любой проползающий мимо удав мог бы легко проглотить неожиданно превратившегося в загипнотизированного кролика лейтенанта Шматко.

Внезапно выключившийся телевизор, быть может, спас жизнь лейтенанта, жаль — он об этом так и не догадался.

— Нестеров! Какого ты выключил? — экс-кролик остался недоволен.

— Вы же сами сказали, — попытался оправдаться Нестеров, параллельно вставляя вилку в розетку.

«…Триста сорок шесть! Приходите, мы ждём вас!» — изрёк из себя ящик ошалевшему Шматко. Ценная информация на глазах ушла, как песок между пальцев.

— Значит, так, Нестеров, все идут на уборку территории, а у тебя будет особое задание! Берёшь ручку, бумагу — и смотришь рекламу!

— Разрешите, товарищ майор? — Странным образом, стоит человеку обзавестись собственным кабинетом, как на него наваливаются две напасти. Во-первых, в кабинет постоянно каждый норовит зайти, а во- вторых, вместе с входящими появляются горы бумаг, которые надо читать, подписывать и категорически нельзя выбрасывать, что, по мнению майора Зубова, было бы самым разумным решением.

— Ну, Смальков? — На этот раз, уже стоя в кабинете, просил разрешения войти старший лейтенант Смальков. — Кому сейчас морду набил?.

— Что вы, товарищ майор, я просто узнать — там из штаба ничего не слышно? — Примерно так болельщик, пропустивший матч любимой команды, спрашивает у соседа: «Наши выиграли?»

— Слышно, Смальков, — майор матчи любимых команд не пропускал. — Очень даже слышно. Такая канонада. Я уже практически оглох. Запрос из штаба пришёл. Требуют характеристику на тебя. Так что давай, сочиняй — и мне на подпись, — снова закопавшись в бумаги, Зубов понадеялся, что, когда он поднимет голову, Смалькова уже не будет в кабинете… Звуки, издаваемые старлеем, не дали Зубову даже пофантазировать.

— Как? Я? Сам на себя?.

— А кто? — Более догадливый офицер уже догадался бы, что майор писать характеристику не будет. — Можешь, конечно, Пушкина попросить, чтобы в стихах, только он вряд ли — у него сейчас заказов!

Только пиши, Смальков, правду — всё как есть. Что, мол, пьёшь, насилуешь, грабишь, про судимости не забудь… — Медленно зеленеющий Смальков никак не мог вспомнить свою судимость. — Да что ты, как маленький, старший лейтенант, никогда, что ли, характеристики не писал?

— На себя — нет. Это как-то нечестно, — признался Смальков.

— А честно КМСу по боксу нападать на беззащитного постового?

Всё! Кыш! Иди и больше не греши… то есть не мешай…

Сегодня Папазогло было можно. В смысле то самое «можно», которое резко отличается от уставного «разрешите» и сводится к «Машке, которую можно за ляжку». Машка эта есть не женщина, а приспособление для натирки полов, чем Папазогло и занимался, пытаясь довести этот процесс до совершенства. Только этим стремлением можно объяснить тот факт, что приближение Бабушкина и Нелипы прошло для молодого бойца незамеченным.

— Это ты, Папазогло? — сделал попытку оторвать бойца от наряда Бабушкин. — Это правда, что ты из Вологды?

— Правда… а что? — выдавил из себя Папазогло, пытаясь не сбиться со взятого ритма.

— Земляк, получается? — оторвав только что обретённого земляка от «Машки», Бабушкин мощно пожал Папазогло руку. Нелипа, будучи, в свою очередь, земляком Бабушкина, пожал руку молодому бойцу ещё более мощно.

— Земеля, кидай «Машку», айда потрещим! — Просто так «Машку» отдавать Папазогло был явно не намерен.

— Не-не, мне сержант приказал работать, — с этими словами Папазогло предпринял последнюю попытку отшлифовать очередной кусок пола. Попытка получилась неудачной: натирать пол, сидя на кровати в пяти метрах от «Машки», практически невозможно, а именно эту позу неожиданно для себя принял боец с помощью двух своих земляков.

— Земеля, ты чё, с дуба рухнул? — поинтересовался Бабушкин. — Слушай и запоминай: ты вообще теперь работать не будешь! Иди-ка сюда, дай на кусочек родины полюбоваться!

Кусочек родины попался упорный.

— Извините, но сержант сказал, чтоб через полчаса блестело…

— Раз сержант сказал — будет блестеть, — утешил трепыхающегося Папазогло Нелипа.

— Боец, взял «Машку» — и вперёд! — очумевший Лавров, не ожидавший такой наглости от сослуживцев, смог только выдавить вечное:

— А чего я?

Какая связь между «Машкой» и загадочным вопросом Нелипы:

«А ты что, тоже из Вологды?» — Лавров не знал. Убедила Лаврова другая, куда более понятная в восприятии фраза:

— Ты чё, офигел? Или тебе в рупор въехать?!

Шлифовка силами бойца Лаврова была продолжена, а земляки, решив, что негоже койки мять, отправились в чепок — обретение зёмы надо было отметить.

Вообще в чепке обычно едят. Довольно часто покупают еду. И только некоторые исключительные личности пишут. Смальков продолжал писать даже тогда, когда поднос с едой, удерживаемый руками Эвелины, был поставлен перед ним на стол.

Нет ничего, что может растрогать сильнее женское сердце, чем любимый мужчина, не замечающий пищу.

— Ничего, мы ещё повоюем, найдём свидетелей! — Эвелина была готова на всё, лишь бы путь к сердцу Смалькова по-прежнему проходил через его желудок — Докажем, что он первый драку начал!

— Так я же первый начал, — робко попытался возразить Смальков.

— А я и говорю — мы найдём свидетелей, мы ещё им покажем!

Маньякам этим!

— Каким маньякам? — Капитана Потапова Смальков помнил, а вот маньяков не помнил, о встрече в участке Эвелина предпочла умолчать.

Мало ли на что пошёл бы ротный, дабы защитить чуть было не поруганную честь своей девушки.

— Неважно, кончай свою писанину, поешь…

— Сейчас, надо характеристику закончить, последнее предложение — на меня в штабе запросили. — Ручка Смалькова с удвоенной скоростью продолжила своё движение по листу.

— В штабе? — Эвелине штаб представлялся местом возвышенным и незапятнанным. Такими же должны были быть и характеристики, отсылаемые туда. Характеристика Смалькова, им же самим подготовленная, как-то не вязалась с тем светлым образом, который, по её мнению, должен был быть навязан штабному начальству.

— Это чё? Это ты называешь характеристикой? Да с такой характеристикой в тюрьму не примут… Ты давай, пока ешь, а я подправлю…

Пока Смальков работал челюстями, Эвелина взялась за перо.

Даже после её обработки чего-то в этой характеристике не хватало.

То ли двух больших белоснежных крыльев, торчащих за спиной старшего лейтенанта, то ли небольшого нимба, почти незаметного под фуражкой.