200 дней до приказа

Глава 6

— Закрыто! Что кому не понятно?! Обед! — Этот голос просто не мог принадлежать Эвелине, однако это был он.

— Так до обеда ещё полчаса, — робко пытался возражать кто-то, лелеявший надежду попасть в чепок.

— Значит, переучёт. Всё, гуляйте, — Эвелина осталась неумолима к голодающим…

Дверь в чепок закрылась, Эвелина сбросила с себя отвратительную шкурку сволочи и превратилась в прекрасную возлюбленную старшего лейтенанта Смалькова:

— Ну? Что майор сказал?

— Сказал, что поздно — бумага на меня в штаб округа ушла, — примерно с такой интонацией Ной сообщал своему семейству о приближающемся потопе. Хотя нет, Смальков был значительно угрюмее…

Смотреть безучастно на страдания любимого старлея Эвелина не могла. Что может женщина, когда она ничего не может? Присев на колени Смалькова, она включила тембр, который мог бы совратить святого:

— Валера… Ну иди ко мне… Между прочим, у меня за ушком есть такое место… Ты, главное, не раскисай… Мы обязательно что-нибудь придумаем…

Вторая рота вытянулась вдоль всей казармы. Вместе со Шматко перед ротой вытянулись ещё четверо новоприбывших солдат. На телохранителей лейтенанта они явно не тянули, на проверяющих — тем более. Военные билеты, которые перелистывал Шматко, не оставляли сомнений — вторая рота нарвалась на пополнение.

— Значит, так, — Шматко наконец закончил изучение военных билетов и решил приступить к делу, — с этого дня и до дембеля с вами будут проходить службу следующие солдаты. Рядовой Бабушкин Сергей Иванович.

Имя бойца было произнесено, однако ничьё чётное, звонкое «Я!» не сотрясло воздух казармы. Это странное явление необходимо было устранить.

— Когда офицер называет фамилию военнослужащего, он должен что?

— Я! — наконец-то отреагировал на лейтенанта рядовой Бабушкин.

— Значит, служите у нас полтора года, — подозрительно продолжал Шматко…

— Я у вас только день служу.

— Я имею в виду — в вооружённых силах. А когда я имею, Бабушкин, мало не кажется!. Идём дальше, рядовой Нелипа… Денис Анатольевич.

— Я!

— Тоже полтора года, — отметил Шматко.

— Не липа, а берёза! — ожидаемо пошутил дежурный остряк.

— Отставить смех! — Право на шутки в этой казарме было забронировано за Шматко. — Что за дуб там дупло открыл?! Дальше…

Рядовой Фахрутдинов Ринат Оскарович. Ты что, не русский, что ли? — удивился Шматко.

— Никак нет, татарин.

— Полгода служим, понятно. И последний у нас — рядовой Щур…

— Я!

— Вижу, что ты, Родион Витальевич, четыре месяца, — внешние данные рядового Щура предполагали самое меньшее сорок четыре месяца службы, а уж усы и вовсе тянули на офицерский чин.

— А сколько ж тебе лет, боец? — удивился Шматко.

— Двадцать четыре.

— Ты чё у нас, двоечник-второгодник, что ли?

— Никак нет. Меня в армию после института забрали. У нас не было военной кафедры, ну и, в общем, так получилось. — То, что получилось, явно не радовало Щура уже целые четыре месяца, зато сильно порадовало Шматко.

— Нормально получилось! С высшим образованием, рядовой Щур, в армии открываются такие перспективы! Только вот этот трамплин для… придётся убрать, — кивок Шматко, направленный на усы Щура, рядовой не понял.

— Какой трамплин?

— Вот этот кустарник под носом — вырубить под корень! Потому что, Щур, твои усы — это источник заразы! На них оседает всякая пыль, грязь. Кстати, ты куришь? — без всякой связи решил спросить Шматко.

— Так точно…

— Вот! Никотин, смолы — вся эта остальная хрень на усах и оседает. А ты этим дышишь. А потом идёшь в столовую, и вся эта хрень по усам затекает в рот, у солдата начинает болеть живот, он бежит в санчасть, а там никто не знает, какого чёрта у солдата болит живот! А ответ, он где? Ответ под солдатским носом! В общем, усы — это грязь, блохи, тараканы, мыши… Короче, сбрить, понятно?

— Так точно…

Рота притихла, каждый боец представил себе тот жуткий зверинец, который притаился в усах Щура. Стоявший рядом Фахрутдинов почёл за благо отодвинуться подальше от опасного соседа.

— А чё это вы все рядовые? Ни тебе сержанта, ни ефрейтора? — недопонял Шматко.

— А у нас в части так говорили: «Чистые погоны — чистая совесть», — решил поделиться народной мудростью рядовой Нелипа, впрочем, Шматко в долгу не остался.

— У нас в прошлом веке так говорили, а сейчас говорят: «Чистые писсуары — чистая совесть». Так что смотри, Нелипа, тебе полгода осталось? Вот и не превращай их в бесконечность! А то я ж не злопамятный: накажу — и забуду!

Капитану Потапову тёмные очки к лицу. Простое лицо милиционера с большой дороги теперь приобрело некую тайну, загадку… Особенно при неярком освещении милицейского участка. Чай, который пил капитан, мог быть любой степени крепости, сквозь стёкла очков он всё равно смотрелся суперчёрным.

— Я к вам, товарищ капитан, — сообщила Эвелина, зайдя в комнату, — вы меня не узнаёте? Я та, которую… ну… Помните? Обезьяна с гранатой…

— А я, по-вашему, горилла с палкой? — на память капитан не жаловался.

— Вы извините, просто вырвалось…

— Ничего, ничего, бывает, — примирительно пробурчал капитан, внешние данные Эвелины склоняли его к тому, что она очень даже отличается от обезьяны. — Так это были вы? Такую красоту не разглядел…

— Спасибо за комплимент. Я насчёт старшего лейтенанта… — Потапов предпочёл бы другой повод для знакомства.

— Не вспоминайте про этого шизика…

— И всё-таки… вы знаете, что ему будет?.

— Ну, это решать не мне. Я побои снял, заявление написал, пусть там, наверху теперь разбираются.

— А можно как-то отозвать заявление? — Голос Эвелины начал дрожать.

Капитан Потапов, наконец, оторвался от чая, после чего, вздохнув, снял очки. Очки были нужны вовсе не для имиджа. Фингал у капитана был знатный.

— А побои мне кто отзовёт? Как мне с этим на дорогу? Посадили вот, — капитан обречённо продемонстрировал кипу бумаг. — Как таких вообще в армию пускают? А потом удивляемся, почему это наши военные…

— Ну, товарищ капитан, — Эвелина решила бить на жалость, подмешивая в жалость побольше лести, — ну, пожалуйста, пожалейте его, он больше не будет, вы же такой мудрый, добрый, симпатичный…

— Ну, не знаю, — кажется, Потапов начал оттаивать, — трудно отказать такой женщине…

— И не отказывайте, можно же полюбовно — я для вас всё, что хотите, я же понимаю. Все мы люди, ну, сколько вы хотите?.

Произнося эту тираду, Эвелина зря подмигивала. Может, если бы она была чуть менее привлекательное, или капитан чуть более воспитанным… Потапов задумался, ощупал взглядом фигурку Эвелины и решительно встал из-за своего заваленного бумагами стола, дабы закрыть дверь на ключ. Приняв эти действия как молчаливое согласие, Эвелина решила дожать капитана.

— Ну? Не стесняйтесь, сколько?

Потапов густо покраснел и смущённо выдавил:

— Ну, раза два…

— Чего, раза два?

— Ну, вы же сами сказали «полюбовно», у меня как раз сейчас обед… — Договорить фразу капитан не успел. Звонкая пощёчина поставила жирный крест на планах Потапова. Оставался лишь один вопрос: писать ли телегу на Эвелину?