Афганский рубеж

Глава 16

Объятый пламенем вертолёт снижался на окраину Махмудраки. Высоты вполне хватает, чтобы выпрыгнуть, но так и не видно отделяющихся от Ми-24 лётчиков.

— Прыжок, 308! Прыжок! — повторяет как мантру Енотаев.

Ведущий «крокодилов» с позывным 307 уже приземлился, а вот его ведомый продолжает бороться. Пламя, кажется, становится сильнее. На борту и топливо, и куча разных жидкостей, и боезапас. Вся эта армада вот-вот рухнет на город.

— 308й, наблюдаешь площадку? — вылез на канал управления Берёзкин.

Очень «правильная» команда от руководителя операции. Димон в это время матерится так, что перекрикивает шум в кабине.

Внимательно смотрю на Ми-24, и вот появляется первая тёмная точка. За ней вторая. Поочерёдно открываются купола. Вышли! Но третьего нет.

Вертолёт врезается в землю. Как раз там, где стоял дом, который был целью сегодняшнего удара.

Вертолёт ещё продолжает пару секунд крутиться на земле, поднимая вверх землю, камни и разбрасывая в стороны поломанные лопасти. От сильного удара сразу обломилась хвостовая балка, а из облака пыли, как бумеранг, вылетел рулевой винт.

Взрыв! В воздух поднимается столб огня и пыли.

— 207й, два купола наблюдал. Забираю экипаж 308го, — доложил Батыров.

— 201й, понял. Я за 307 м. Сажусь рядом с ним, — ответил Енотаев.

Пыль поднялась такая, что заволокла целую улицу на окраине Махмудраки.

— Димон, давай в метрах 150 садись от 24ки, — сказал я, отстёгиваясь от кресла.

Сабитович уже вышел в грузовую кабину, показав жестом, что идёт к кормовому пулемёту.

Батыров снижает скорость. Проходим рядом с вертолётом и наблюдаем рядом с разрушенным дувалом лежащий купол парашюта.

— Справа наблюдаю! Влево и на посадку, — сказал я, но Димон не решился на разворот.

Время идёт на секунды. Там в городе духи уже точат ножи и готовы разорвать ребят. Не успеем забрать, их утащат.

— Слишком мало места. Давай пройдёёём! — воскликнул Батыров.

Я взял управление и начал выполнять разворот влево. Маленький крен! Так, мы размажем разворот, словно масло по тарелке, и сядет в километре от места падения. Аккуратно влево дожимаю ручку управления, чтобы увеличить крен. Сильнее отклоняю левую педаль, чтобы выполнить подобие воронки.

— Саня, балку перерубим! — заволновался Димон, когда винты слегка затрещали.

— Нормааально, — ответил я, поглядывая на авиагоризонт, где крен уже был 30°.

Вертолёт завибрировал, но ничего критичного. Звук двигателя рабочий, а органы управления ещё имеют запас по отклонению.

— МТшка — машина надёжная. Она и не такие манёвры выполнит, — сказал я.

Закончив разворот, скорость окончательно снизил. Подхожу к земле, разметая во все стороны камни и пыль. Касаемся площадки и прокатываемся вперёд.

— Шаг внизу, коррекция левая, — сказал я, скинул шлем и выскочил в грузовую кабину.

Спрыгнули с Каримом на песчаную поверхность и быстро рванули в сторону вертолёта Ми-24.

В нос ударил резкий запах гари и керосина. Гул от горения стоял такой, что заглушал шум винтов нашего вертолёта. Слышно, как рвутся патроны на борту. А самое плохое, что имеется сернистый запах от сгоревшей плоти.

— Вот и третий, — показал Сабитович.

Недалеко от горящего главного редуктора, сильно обгоревшее тело одного из членов экипажа в позе всадника.

— Давай к остальным, — сказал я и снял автомат с предохранителя.

Первый из лётчиков полз на четвереньках в нашу сторону, преодолевая груды камней. Голова в крови, а сам он весь в песке. Будто в муку упал.

— Стоять! — вскинул он перед собой пистолет и дважды выстрелил.

В последний момент успели упасть с Сабитовичем, вдохнув афганской земли. Во рту моментально ощутил привкус песка и керосина.

— Свои, братишка! — крикнул я.

— Я прыгнул… прыгнул… — в шокированном состоянии был лётчик.

Мы подбежали к нему, а он продолжал размахивать пистолетом. Рукав комбинезона сгорел, глаза залиты кровью.

— Второй? Где второй? — спрашивал Карим, но на вопрос лётчик Ми-24 не ответил.

Впереди послышалась стрельба. По близлежащим улицам продвигались духи. Стреляют не пойми куда, но могут и пристреляться, если нужно. Слышна местная речь, а за спиной все так же рвутся патроны и гудит пламя от вертолёта.

В груде обломков, которая раньше была домом, я увидел зелёный шлем и лежащего без сознания, второго лётчика. Купол, зацепившийся за разбитую стенку, развивался от потока ветра.

— Карим, этого на борт. И давай подмогу вызывать, — сказал я, но она уже не потребовалась.

Среди обломков появились несколько человек в отечественном полевом обмундировании. Сразу начали занимать позиции и отстреливаться от духов.

— Взяли, Сабитович, — сказал я, и мы устремились к вертолёту.

Двое парней в форме «прыжковке» достали лётчика и потащили в нашу сторону.

Над головой слышен шум винтов одного из наших Ми-8, который начал отрабатывать по наступающим духам из пулемётов, прикрывая нас.

Только мы с Каримом уложили спасённого лётчика, как бойцы в форме «прыжковке» и трофейных нагрудниках китайского производства притащили и второго.

Форма явно непростых мотострелков.

Второй лётчик был жив, но правая нога, буквально вывернута в обратную сторону.

Взяв с борта плащ-палатку, мы достали обгоревшее тело третьего члена экипаж и, завернув его, положили в грузовую кабину.

— Клюковкин, живее! — подталкивал меня в спину Сопин, одетый в форму облегчёнку.

На груди у Игоря Геннадьевича был самодельный брезентовый «лифчик» с запасными магазинами к автомату. Так в Афгане именовали нагрудник, сшитый своими руками.

Группа Сопина начала садиться на борт. Со спины уже никто не стрелял. Видимо, вертолёты уже погасили все очаги сопротивления.

Я занял место в кабине, и Димон начал взлетать.

Как только последний из бойцов запрыгнул в грузовую кабину, Сабитович закрыл дверь.

— 207й, все на борту, взлетаю, — доложил Батыров и оторвал вертолёт от земли.

Разгон, винты поднимают пыль и камни в воздух. Димон отворачивает влево в долину и покидает окрестности Махмудраки.

— 201й, понял. Группе возврат на Окаб, — сказал в эфир Енотаев.

Слева было видно, как на предельно малой высоте, чуть не цепляя крыши домов, разворачивается вертолёт командира. На канале управления царит хаос, создаваемый нашим руководством.

— 201й, я 105й, доложить обстановку! — надрываясь, запрашивал Берёзкин.

Но Енотаев не отвечал. Ему сейчас некогда, поскольку он маневрирует, уходя из опасного района. Мы тоже снижаемся на 50 метров и берём курс в район Баграма.

— Узнай состояние, Сабитыч, — сказал Батыров.

— Да, командир.

Карим встал со своей сидушки и ушёл в грузовую кабину. Только сейчас я смог почувствовать облегчение. Направил на себя вентилятор, чтобы хоть немного было свежо. Но подобный «бортовой кондиционер» не охлаждает совсем. Утёр рукавом пот со лба и лица. Димон протянул флягу с водой, чтобы я попил, но желания особо не было.

— Вы только выскочили, а тут в эфир позывной странный запрашивает. Мол, идём эвакуировать, — сказал Батыров.

— Да. Это Игорь Геннадьевич, — ответил я.

Димон улыбнулся.

— Ничего удивительного. Главное, что вовремя. Там духи шли за лётчиками. Нам самим не вывезти было.

В кабину вернулся Сабитович и показал поднятый вверх большой палец.

— Командир и оператор прыгнули. Поломались, но жить будут. У лётчика-оператора шок, но десантники привели в чувство. А вот бортач… ну, Саня видел.

Скорее всего, он просто не успел. На Ми-24 бортовой техник вообще заложник ситуации в такие моменты. Ему сложнее всего выпрыгивать из грузовой кабины, поскольку он сидит отдельно от экипажа.

— Окаб, 207й, иду к вам с посадкой, — доложил в эфир Димон.

— Вас понял. Что-то нужно для встречи? — запросил руководитель полётами.

Батыров хотел уже запросить средства, но к нам заглянул Сопов. Борода растрёпанная, а лицо вымазано в пыли. Он начал говорить Кариму на ухо.

— Командир, просят рядом с медсанбатом садиться. Раненных и погибшего быстрее доставим. Плюс они там тоже выйдут, — передал Сабитович слова Сопова.

— Принято, — ответил Димон и доложил об изменении курса в Баграм.

Тут же в эфире раздалось ворчание товарища Берёзкина.

— Всем посадка на Окабе! Как поняли?

Батыров вопросительно посмотрел на меня. Я бы на его месте даже не сомневался, как правильно поступить.

— Командир, разреши, я возьму управление?

Димон отрицательно помотал головой и отвернул в сторону медсанбата. Через руководителя полётами передали, чтобы связались с медиками и те были готовы к встрече.

Через несколько минут, мы прошли над площадкой рядом с баграмским госпиталем. Выполнили посадку на металлическую поверхность. Рядом уже стояли две санитарки и несколько человек в халатах.

Раненных быстро выгрузили. Группа Сопина вышла следом, помогая раненным добраться до носилок. Следом вынесли и обгоревшее тело третьего члена экипажа.

— Командир группы сказал, что парней сопроводит. Передал большое спасибо, — сообщил по внутренней связи Карим, когда закрыл дверь в грузовую кабину.

— Саня, — позвал меня Батыров и показал на ручку управления.

— Понял. Взлетаем, — ответил я, взял управление и оторвал вертолёт от площадки.

Выровнялись и взяли курс на полосу аэродрома. Лететь недолго, но для Димона и это было сложно. Он прям в кабине достал пачку сигарет и закурил, приоткрыв блистер.

Через пару минут мы выполнили посадку и зарулили на стоянку. Остальная группа уже выключилась и ждала нас. Тут же был и товарищ Берёзкин, который что-то выговаривал Енотаеву. Причём делал это при всех. Судя по жестикуляции, начальник политотдела был очень зол.

— Ругается, — заметил Карим, увидев размашистые движения Берёзкина.

— Ещё и наградят его за оплошность, — предположил Димон.

— А нас накажут за правильные действия, — добавил я.

— Наградить виновных, наказать непричастных, так, что ли? — возмутился Батыров.

— Командир, ну ты как будто первый год в армии, — сказал Карим.

Двигатели выключили, винты остановились, но на этом вряд ли сегодняшний лётный день можно считать оконченным.

Через десять минут грязные, потные и в обмундировании мы внимательно слушали, что о нас думает товарищ Берёзкин.

— Порядок был определён! Почему не дождались эвакуационную группу, которая была у меня на борту?

Ого! Так всё-таки группа была! А что она делала так «высоко», я понимать отказываюсь.

— Если бы мы ждали, экипаж уже бы давно был схвачен духами. Кстати, не напомните, кто говорил, что там нет ПЗРК? — парировал Енотаев.

Полковник такого, конечно, стерпеть не мог.

— Выбирайте выражения, «пока ещё» командир эскадрильи!

Пока член Военного Совета продолжал нас хаять, я задумался о природе этих ПЗРК.

У духов в начале войны в Афганистане были комплексы, но чтобы в таком количестве и у одной группы? Да ещё и пуск был явно ракет «Стрела-2».

Начинаю делать вывод, что с моим появлением, история немного меняется. Тут и доработки в авиационной технике имеются, не характерные году. Массовое количество Ми-8МТ в Афгане, хотя изначально тут все на модификации Т летали.

А самое интересное, что в Баграме в эти годы не было отрядов специального назначения. В основном их начинали развёртывать несколько позже и ближе к приграничным провинциям.

Кажется, история войны в Афганистане может измениться.

— Значит так, каждый из участвующих в ударе напишет мне рапорта. Что и как он делал. А мы уже разберёмся в Кабуле.

Берёзкин взял со стола фуражку и направился к выходу. Никто не встал, что вызвало его возмущение. Если честно, задницу свою я отрывать из-за него не хочу.

— Устава не знаете? — возмутился полковник.

— Товарищ Член Военного Совета, вы не хотите почтить память погибшего бортового техника? — спросил Енотаев.

— На войне, знаете, без потерь не обойтись.

После этого Берёзкин вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Днём нам предстояло сделать ещё пару вылетов на доставку грузов в район населённого пункта Анава.

Задачи все были выполнены. К вечеру в палатке накрыли стол, чтобы почтить память погибшего парня. Для меня процедура знакомая, хоть к такому и отвратительно привыкать.

В глазах остальных — некая растерянность. В качестве стопок использовали колпачки от С-5. Легендарные «нурсики», о которых я раньше только от старшего поколения мог слышать.

— Все собрались? — зашёл Енотаев и сел во главе стола.

Разлили по «нурсикам» разбавленного спирта. Комэска встал и приготовился сказать несколько слов.

— Земля — пухом, а…

Ефим Петрович недоговорил. В палатку вошёл полковник Кувалдин. Некоторые почувствовали себя неловко. Сомневаюсь, что комдив пришёл к нам, чтобы отчитывать за что-то.

— Я от дивизии. Память почтить. Мы бок о бок с вами, всё же, — с расстановкой произнёс Валерий Иванович и передал конверт Енотаеву.

Командиру дивизии налили в свободный «нурсик», коих у нас был целый ящик. Немного постояли молча и все выпили в память о погибшем.

— Давайте сядем, — сказал Кувалдин.

Он не закусывал, хотя было чем. Пускай и повод не самый радостный, но где-то нашими парнями несколько банок солений были найдены.

— Знаю, что произошло. Я на военном совете скажу. Завтра. Парней к наградам высоким представлю, — сказал Кувалдин.

— Главное — выводы правильные сделать, — сказал Енотаев.

Валерий Иванович немного посидел с нами, а потом попросил комэска выйти с ним.

— Готовьтесь, мужики. Задача — взять Панджшер, — сказал комдив, поднимаясь со своего места.

Мы зашевелились, но комдив показал всем сидеть.

Не просто так в Махмудраки оказались Сопов с группой. Да ещё и его предложение поработать.

Кажется, что-то крупное намечается.

— Операция, Валерий Иванович? — спросил я.

— Всё верно. И очень скоро.