Афганский рубеж

Глава 23

На подлёте к Баграму ощущалась напряжённая обстановка. Руководитель полётами практически не замолкал, а самолёты заходили на посадку, обгоняя по пути вертолёты и транспортные Ан-12.

Лётное поле с высоты напоминало огромный муравейник. Одна группа вертолётов заруливает, а вторая уже разгоняется по рулёжке и взлетает, уходя в сторону Панджшера. МиГ-21 заходят по крутой глиссаде. На касании виден дымок из-под колёс, и тут же следующая пара выруливает на исполнительный.

— 117й паре взлёт, — докладывает в эфир ведущий пары МиГ-21 в тот момент, когда прилетевший самолёт сруливает с полосы.

МиГи разгоняются по полосе, отрываются и резво уходят вверх практически вертикально. А следом очередные уже на посадочном курсе. И такая «карусель» целый день.

После посадки, заруливания и выключения двигателей на стоянке, к нам уже спешили техники, чтобы быстрее обслужить вертолёт. Заместитель командира эскадрильи прямо на стоянке просунул в открытый блистер фотопланшет и начал объяснять дальнейшие задачи.

— Вылет четвёркой. Кислицын — ведущий. Выходить в район работы Волги. Далее по его командам работаете, — довёл замкомэска.

— Повреждения надо осмотреть, — сказал Димон.

Заместитель Енотаева посмотрел на лопасть, которая остановилась прямо над ним.

— Ну, есть дырки. Ничего страшного. Сабитыч, подготовку не задерживай, — дал он указание и ушёл к другому вертолёту.

На бетон высыпали бойцы, которых наши коллеги забрали с вершины. Радостнее всех был парень в костюме КЗС, светлой панаме и радиостанцией на спине. Он был с ног до головы в пыли. Только усы имели несколько иной цвет, нежели лицо и кожа.

— Вот и авианаводчик. Счастливее человека не видел, — сказал Батыров, показывая на прыгающего усатого парня.

— Ты бы не так радовался, если б вернулся с того света, — ответил я.

Карим затормозил несущий винт и начал подниматься со своего места. Только Батыров решил выйти из кабины следом, как Сабитович его остановил.

— Вы тут вдвоём поговорите, а я пока вертолёт заправлю, — сказал Карим.

Димон сел на место и уставился на ладони.

— Чего молчишь? Говори уже, что хотел, — сказал он.

— Что происходит? Появился спортивный азарт, что ты решил НАРами стрелять, как снайпер из винтовки СВД?

— Ты бы выражения выбирал. Не я, а ты отчитываться должен передо мной, — ответил Батыров.

Ещё и огрызается! И ладно бы ошибся в той атаке или просто рука соскочила. Он намеренно шёл, чтобы себя показать. Удивить всех уровнем подготовки.

— За то что не дал тебе убить людей? Или за то что выводил тебя на цель, а ты решил забить на своего лётчика-штурмана. В экипаже так не работают, — произнёс я.

— Нет. В экипаже я командир, а ты — правак. И соблюдать эту иерархию тебе придётся, Клюковкин! — возмутился Батыров.

Что ж, пусть так. Не хочет слушать, и не надо.

— А тебе элементарные расчёты перед глазами для чего висят? — спросил я, указывая на маленькую таблицу прицельных данных слева от Батырова на стыке между блистеров.

— Так я соблюдал.

— Ничего ты не соблюдал. Выпендриться хотел. Тебе подвигов мало? За медалями и орденами сюда приехал?

Батыров посмотрел на меня, запыхтел и выпалил.

— А если и так⁈ Кто ж не хочет орден. Тем более, перед академией это хорошее подспорье.

И о чём он только думает⁈ Его академия уже в печёнках у меня сидит. Пускай бы ехал и не морочил голову. А то летаешь с ним и подчищаешь все грешки.

Сабитович видит и, наверняка, докладывает кому надо.

— Короче так, академик! Прекращай быть моим геморроем. Будет момент, когда я исправить ничего не смогу. Тогда придётся тебе отвечать, как командиру за всё.

На этом я решил закончить приватную беседу. Батырова оставил в кабине, а сам вышел на палящее солнце.

Карим в это время заканчивал заправку и отдавал пистолет водителю заправщика.

— Поговорил? — спросил Сабитович.

— А толку-то⁈ Мне кажется или он всегда такой был? — уточнил я.

— Не поверишь, Дима и я летаем с того дня, как он пришёл в полк. Никогда и ничего за ним не замечалось. Он был лучшим лётчиком! Поэтому поставили его командиром звена и академию пообещали. А потом эта авария, и всё. До сих пор расхлёбывает.

Вот же совпадение! Появился я, который умеет и летает, а лётчик Батыров испарился. Судьба сохраняет баланс, дав одному и забрав у другого.

За мыслями про Батырова, совсем забыл про то, что мне ещё в штабе нужно появиться. Я не переживал, что не сделаю это сегодня. Просто захотелось ещё раз зайти на чай к Елене. Пока думал об этом, решил снять куртку от комбинезона. Футболка ещё не успела высохнуть и по-прежнему прилипала к телу. Но хуже всего в штанах. Там всё вспрело от жары в кабине. Хоть в трусах летай!

Огромное желание снять штаны и постоять в одних трусах. Как раз так сделал Леонид.

— Клюковкин, это кайф! — радовался Чкалов, стоявший перед своим вертолётом без куртки и в приспущенных штанах.

Развернулся он на ветер, чтобы поток воздуха задувал ему… во все щели. Ещё поправлял правой рукой между ног «достоинство». И всё бы хорошо, да только именно в этот момент появился тот, кого мы не ждали.

— Это что за пляж⁈ Штаны подбери и фамилию не позорь! — появился из-за спины Чкалова начальник штаба эскадрильи Бобров Глеб Георгиевич.

— Товарищ майор, здравия желаю! — выпрямился Чкалов и протянул руку, чтобы поздороваться.

— Почесал этой рукой, а теперь здороваться, кот ты чеширский! В яму посажу за такое, — крикнул начальник штаба.

Чего он здесь забыл, понять никак не могу. Должен быть на командном пункте, а тут ходит по стоянке.

Глеб Георгиевич, как я успел заметить, мужик был неплохим. Только слишком много брал пример с Хорькова, который остался в Союзе. Буквально копировал повадки. И питал особую любовь ко мне. Видимо, сложившийся стереотип реципиента сказывается на наших отношениях.

— Ага! Вот и Клюковкин! Опять прохлаждаешься? — спросил он, подойдя ко мне ближе.

За спиной Боброва, бледный Чкалов пока натягивал штаны, успел упасть на задницу.

— Здравия желаю, товарищ майор, — поздоровался я.

— Я спрашиваю, почему стоишь и прохлаждаешься?

— Скорее греюсь. Межполётный разбор полётов провожу, — ответил я.

Начальник штаба фыркнул и пошёл дальше по стоянке.

Операция затянулась на несколько дней. Работали постоянно. День и ночь. Высадки и удары, разведка и доставка грузов.

Прилетаешь, дозаправка, пополнение боекомплекта, а тебе уже везут с КП новые фотопланшеты с задачей. Приходилось есть прям в полёте или на стоянке.

На четвёртый день вечером было объявлено, что завтра операция заканчивается. Но это официально. Наша работа продолжится. Пускай и не с той интенсивностью, как в активной фазе.

Мы как раз выполнили крайний вылет на площадку в Анаве. Доставили груз и забрали раненных.

В это время на стоянке хозяйничал начальник штаба.

— Всё! Операция заканчивается, а значит, и не надо тут светить голым торсом, — высказывал он техникам.

Конечно, никто из них не будет ходить в жару в установленной форме. Глеб Георгиевич сам приезжает на аэродром в тапочках.

— О! Легендарный экипаж Батыров-Клюковкин-Уланов! Вы как три поросёнка, — посмеялся он, намекая на нашу грязную и взмокшую от пота форму.

Отличное сравнение! Сам бы полетал в кабине и среди пыли, посмотрел бы потом на себя.

— И совсем необидно, Георгич! — возмутился Батыров.

— Ладно вам. Посмеяться нельзя. Сам весь в мыле. Клюковкин, ты когда должен был в строевой передать данные?

Во время операции было не до сбора данных. Сегодня так и вовсе не самый подходящий день. Уставшие, грязные, ещё и начальник штаба пургу несёт.

— Я как бы занят был. Или мне надо было попросить замкомандующего подождать с вызовом авиации? — спросил я.

— Не ко мне вопрос. Вообще, как долго я за тебя буду делать свою… эм, то есть твою работу? — возмутился Глеб Георгиевич.

И вот думай, оговорился ли он? Ведь это его работа — бумажками заниматься.

— Товарищ майор, операция идёт. Есть более важные дела, чем данные собирать, — ответил я.

— Я не понял, приказ командира отказываешься выполнять? Чтоб завтра все вопросы закрыл со строевым отделом дивизии.

— Кстати, а чего они так торопят нас? Не видят, что мы заняты? — поинтересовался я.

— Вот у неё… эм, у них и спросишь, — снова оговорился начштаба.

Из него разведчик совсем никакой. Постоянно проговаривается.

Похоже, там Леночка воду мутит! Ждёт, что зайду.

Общее настроение у личного состава было замечательное. Панджшер взят, задачи выполнены, и многие уже ждут, что их заслуги по достоинству оценят. Вечером в палатку пришёл Енотаев, и все ждали какой-то важной информации.

— Вижу, что собрались все. Это радует, — оглядел он личный состав, который утрамбовался в нашем жилище как мог.

Начальник штаба перебирал бумаги, активно шелестя ими. Судя по лицу Ефима Петровича, это его сильно доставало.

— Глеб Георгич, спрячь ты эту туалетную бумагу.

— Так я и отбираю личному составу бумагу для туалета, — сказал Бобров.

— Товарищ подполковник, ну правда. Это важная задача. Мы тут верблюжку пьём, а она очень… короче от неё «собачка носик постоянно показывает», — объяснил Чкалов командиру эскадрильи, насколько у него хороший «стул».

— Лёня, без подробностей. Я рад, что у тебя нет запора, — возмутился Енотаев.

Начал говорить комэска издалека. Поблагодарил всех за работу. Особенно просили выразить почтение десантники.

— В первый день, когда начали высадку, всё было сделано очень чётко и быстро. Подразделения заняли выгодные рубежи, и капкан для Ахмад Шаха захлопнулся, — рассказал Енотаев.

— Взяли это шайтана? — уточнил Бага.

— Нет, но ещё ищут. В Паси-Шахи-Мардан нашли огромное количество оружия, документов, личных дел. Это был самый настоящий штаб войск Масуда. Короче, командование довольно и уже видит окончание войны, — ответил командир эскадрильи.

В палатке все оживились. Столько раз нам представляли Ахмад Шаха, как врага афганского народа. Был ли он на самом деле таким, трудно сказать. Но то что Масуд способный командир, до нашего командования ещё не дошло.

— Ну и теперь о плохом. Наши войска полностью прошли ущелье. Дальше 30 километров за Марданом уже нет дорог. Техника не пойдёт. Командование приняло решение вывести все войска из Панджшера, оставив его «зелёным».

В палатке все загудели. Я пытался изобразить недоумение, но это получилось у меня слабо.

Стоит признать, что в данном случае история Панджшерских операций не изменилась. Опять командование наступает на «грабли» в виде высокого доверия афганским правительственным войскам. Если мне не изменяет память, в конце этого года нам снова предстоит биться за ущелье. И силы Ахмад Шаха будут гораздо больше.

— Командир, надо на это повлиять, — сказал я.

— Ты думаешь, мы не пытались с комдивом? И командир бригады спецназа Борис Матвеевич то же самое сказал, а всё без толку. Решающий голос был за Берёзкиным. Он сказал, что население ущелья спало и видело, когда их освободят, — произнёс Ефим Петрович и достал пачку сигарет.

— А с каких это пор начальники политуправления определяют стратегию ведения войны? — уточнил я.

— С тех самых пор, когда они первыми докладывают в Москву. Оттуда и пришло указание. Руководитель нашей операции — генерал Целевой, был в ярости и высказал своё недовольство Павлу Валерьевичу по всей форме.

— Обозвал? — воскликнул Чкалов.

— Двоечку прописал? — поинтересовался замполит Кислицын.

— На болевой потянул? — выдвинул версию Бага.

— Ай, зачем⁈ Прогибом воткнул в пол в кабинете комдива и потанцевал вот так вот! — заверил всех Мага.

Версии были разные, но ответ знал только Енотаев.

— Чтоб так опускали лаконично и без мата, я ещё не слышал. Даже записал по памяти, — улыбнулся комэска и достал листок.

С первого раза у Енотаева не получилось прочесть, но потом он собрался.

— «Если у вас не прекратится идейный кретинизм, у меня и остальных будет продолжаться служебный охренизм. А у солдат острая непереносимость вашего присутствия в Афганистане. Тогда мы все скоро будем радоваться вашему отсутствию», — прочитал комэска и убрал бумажку. — Вообще, Целевой был очень зол, но Берёзкина он «драл» уже не при нас. В штабе дивизии сказали, что картины в соседних помещениях тряслись от вибрации стен.

Тут что угодно можно говорить, но товарищ Берёзкин вряд ли сильно переживает по этому поводу.

— Самое приятное я оставил напоследок, — сказал Енотаев и поднялся со стула. — Старший лейтенант Батыров!

Димон осторожно встал и с недоумением взглянул на командира. Ефим Петрович подошёл к нему, внимательно посмотрел глазами доброго енота на него и пожал руку.

— На совещании по итогам операции было вынесено решение по вам, товарищ старший лейтенант. Вы будете представлены к званию Героя Советского Союза.

От автора:

Уважаемые читатели, завтра продолжение не выйдет. Срочная командировка. Буду в дороге.